Кобчик (СИ) - "Alchy" - Страница 4

Чем дальше, тем страньше, а пахнет то как! По ходу, вчера строгий запрет Марата дружно проигнорировали и гадили даже не отходя по углам. С содроганием и стыдом осознал, что не только по сторонам так несет, но и от меня. Допился, что обосрался⁈ Позорише то какое! Продолжил нашаривать руками окружающее пространство и замер в недоумении — никаких признаков не только спальника и моей одежды, но и каменной поверхности — лежу на досках, кое-как присыпанных соломой…

— Пацаны, пацаны, что происходит⁈ — Всё таки переборол стыд, инстинкт самосохранения подсказывал, что надо срочно что-то делать с обезвоживанием организма — даже позвать на помощь полноценно не получалось, из горла вылетало какое-то бессвязное карканье. — Мужики!!!

— Ох, грехи наши тяжкие… — Заворочался кто-то в углу слева и голос был абсолютно незнакомым.

— О, майн готт! — Жалобно простонал уже другой, тоже незнакомец, справа.

У меня депрессивная стадия, по всей видимости — в маниакальную перешла, раз такие непонятки происходят. Но думать и анализировать потом, сейчас бы просто воды напиться.

— Дайте минералки, мужики! Вы меня что вчера, отмудохали что-ли, почему всё болит так? Где мы⁈

— Тише, немчик, очнулся никак? — Донеслось вновь слева и неведомый кто-то, суд по звукам — встал и зашаркал в сторону — Испить хочешь? Чичас принесу. Ох, грехи наши тяжкие…

Скрипнула дверь в той стороне, куда двинулся незнакомый мне грешник, судя по его постоянным упоминаниям своих грехов и слабый отблеск огонька мелькнул. Да что здесь, черт возьми, происходит? Вместо ответа на многочисленные вопросы — показалась фигура неравнодушного, откликнувшегося на мою просьбу. Едва освещаемая крошечным огоньком желтоватым, даже не спичкой, а чем-то таким, на ум сразу пришло: «Лампадка!» У бабушки в деревне была такая, плошка с растительным маслом, где сверху лежала жестяная крышка с прорезью, в которую был продет фитиль. Света от такого девайса практически не было, зато горел он долго, в углу перед иконами.

Мой спаситель, кем бы он ни был, приблизился и слабый огонек осветил его облик, заставив меня в очередной раз вздрогнуть: «Здравствуй, подпольный кирпичный завод в Дагестане!» Борода лопатой, одет в какую-то ночнушку из мешковины, в одной руке уже упомянутая лампадка, в другой — массивный ковш.

— Чичас, чичас…

Успокаивающе пророкотал он, отставил лампадку в сторону, приподнял мою голову и впихнул мне ковш, в который я чуть ли не зубами вцепился. И посудина эта, чтоб мне провалиться, оказалась деревянной! Зато вода была самая настоящая, холодная до ломоты в зубах. Пил так жадно, что весь облился и отвалился совсем обессиленный, голова кружилась и всё заболело с новой силой.

— Ну вот, напился и помирать можно. — Обнадежил меня поилец, забирая ковш с лампадкой у уходя. — Хоть и нехристь, а всё душа живая. Не жилец…

Словно в подтверждение его последней фразы — я вновь уплыл в небытие, не успев ничего ни понять, ни осознать, с одной мыслью: «Дичь какая-то!»

А вот очередное пробуждение — многое объяснило, хоть и не всё. Очнулся от того, что меня бесцеремонно, словно куклу — ворочают и обтирают влажной тряпкой. Ощущение восхитительное, хотя запах нечистот никуда не делся и все так же преобладал, забивая все остальные «ароматы». Гигиенически процедуры, поджав губы, деловито проводила женщина: в сарафане и платке. Причем сразу было ясно — она не из подтанцовки Кадышевой и не из фольклорного ансамбля, для неё это привычная и повседневна одежда.

Помещение с бревенчатыми стенами тонуло в неясном сумраке, а приглушенный свет падал из небольшого оконца, затянутого, без всякого сомнения — бычьим пузырем, ибо это и светом то было назвать нельзя. В углу стоял истуканом поп, перед ним возвышался мужик на пол головы выше (но при этом умудряясь выглядеть уничижено) и знакомым голосом ночного спасителя перед ним заискивающе отчитывался:

— Отец его перед рассветом преставился, без молитвы и покаяния. А сам немчик выл бесовские вирши, али наговор какой, всё запомнил, вот что бормотал в беспамятстве: «На дальней станции сойду, запахнет мёдом! Живой воды испью у журавля, здесь всё мое, здесь вырос я уродом, и за душою нету нихуя!» Вот тебе и немец, как по нашему разумеет!

Мама, я попаданец! Всё те многочисленные опусы, которые я читал, зачастую посмеиваясь и не веря — морально подготовили к принятию этого факта. А вот то, что я немец — изрядно обескуражило. Да ещё, если верить словам «медбрата» — во сне песни пел, короче: Штирлиц как никогда был близко к провалу! Мысленно сделал фейспалм и решил прикинуться шлангом, до выяснения всех обстоятельств и подробностей, только попить бы…

— Ты помелом своим не вздумай по заводу мести, Демьян! Паспорт его отцу два года назад выдали в Москве, из детей только этот Герман записан, урод стало быть и есть. — Неожиданно подал голос поп и обратился к обихаживающей меня сиделке. — Как он, Аксинья? Отто про него спрашивал, коли выживет — к себе заберет, к делу приставит.

— Жив, только глазами лупает, — певуче и негромка отозвалась она. — седьмицу, считай, бог прибрать не мог. Отец отмучался, двое попутчиков ещё раньше преставились. Сейчас очнулся, а остальное — в руках божьих…

— Он лютеранской веры! — Рявкнул батюшка и подобрав рясу, направился на выход. Бородатый и заросший подобно медведю по самые глаза Демьян засеменил за ним, одарив на прощание подозрительным взглядом сразу и меня, и Аксинью.

А та, споро закончив меня обихаживать, помогла натянуть вонючую рубаху, что оказалось как нельзя кстати — после водных процедур вновь начал бить озноб. Не топят они здесь что-ли? Какого либо одеяла или покрывала сервисом этого заведения не предусматривалось, все дальнейшие процедуры свелись к тому, что она выгребла из-под меня старую солому, не исключаю, что с отходами моей жизнедеятельности и унесла всё это. Отсутствовала недолго, принес с собой свежую и довольно небольшую охапку соломы, ловко отодвинула меня на край, раструсила её по доскам и вновь вернула меня на место.

Мягче от этого не стало, но я все процедуры сносил стоически — не время и не место права качать. Для начала бы неплохо определиться со своим правовым и социальным статусом, а пока лучше пореже рот открывать, глядишь — за умного сойду. Ну или по крайней мере, не спалюсь по глупому на ровном месте. У меня из активов: полузабытый учебник истории и несколько гигабайтов прочитанных книг про попаданцев, на которые точно не стоит ориентироваться.

Аксинья снова вышла, но поразмыслить о делах своих скорбных в покое не получилось — отсутствовала она не долго, вот же неугомонная! И на этот раз принесла кормежку, вначале напоила водой всё из того же ковша знакомого, затем покормила разваренной и пресной кашей, на что организм отозвался радостным урчанием в животе. Прием пищи оказался символическим, если верить оговорке что я тут семь дней в беспамятстве валялся — всё правильно делают. Но организму доводы рассудка были побоку, хотелось даже не есть, а ЖРАТЬ! Значит — точно выкарабкался, что это бы ни была за зараза, от которой преставился биологический отец моего реципиента и неведомые двое попутчиков.

На лбу выступила испарина и захорошело, подозреваю, что это каша так с голодухи вынужденной подействовала. Аксинья крутилась по комнате, сметая солому с другой лежанки, они тут с Демьяном, как уже успел убедиться — низовой медицинский персонал представляют в этой богадельне. А вот доктора или кто тут за него — ещё не видел.