КиберLove. Поцелуй за тысячу парсек от Земли - Абалова Татьяна - Страница 5

Радио оповестило, что ожидаются повторные толчки, но с меньшей амплитудой. Мы с отцом так и не легли спать. Разговаривали до утра. Когда начинало трясти, мы прислушивались к звону посуды, к плачу соседской девочки, которая всякий раз пугалась, и вновь возобновляли беседу. Вспоминали маму, мое детство.

Заводской гудок как–то неожиданно оповестил, что ночь прошла, и пора собираться на работу. Мачеха, выйдя из своего закутка, посмотрела на нас хмуро. Отец предупредил ее, что пойдет меня провожать. Ей же нельзя было опаздывать.

Она, как медсестра, в начале каждой смены стояла на заводских воротах. В ее руках был прибор, определяющий температуру тела рабочих. Больных Галина сразу же отправляла в сангородок. Северный предел еще помнил смертельную эпидемию, начавшуюся с консервного завода.

Тогда крематорий работал круглосуточно. Смерть принесли грызуны–мутанты, пробравшись к нам по воде. С тех пор на реке стояла многоступенчатая система ловушек, которую чистили бригады мусорщиков.

– Я не беру с собой мамино платье, – я сдернула лавандовый шифон со спинки стула и протянула мачехе.

– Зачем оно мне? – Галина дернула плечиком. – Не сегодня–завтра мы тоже окажемся на звездолете.

Я вздохнула и развернулась, чтобы унести платье к себе.

– Хотя давай, – мачеха постучала меня пальчиком по спине. – Я его сегодня надену. Чего зря добру пропадать?

Поворачиваясь к мачехе, я погасила улыбку. Так и знала. Галина никогда не отказывалась от того, что принадлежало моей маме.

– Спасибо, дочь, – сказал отец, когда его жена нырнула за занавеску, чтобы переодеться.

– За что, папа?

– Ты всегда была добра к Галине. Частенько она не заслуживала твоей доброты. Прости нас, если сможешь.

– Ты так говоришь, словно прощаешься со мной и не надеешься больше увидеть.

– Я хочу, чтобы ты знала. Я тебя очень люблю.

Мы опять обнялись.

Второй гудок заставил нас поторопиться. Мы быстро позавтракали и, одевшись, выскочили на улицу. Мачеха чмокнула меня в щеку и побежала к реке. Консервный завод стоял сразу за парниками. А мы с отцом направились к мэрии. Оттуда нас должны были провести к главным воротам. Так вещал по радиоприемнику мэр.

Я немножко волновалась, придет ли Трофим. Сейчас все произошедшее вчера казалось волшебным сном. Вальс с лучшим парнем города, его слова и обещания. Трепет первой влюбленности вновь охватил меня.

«Как жаль, что мы не встретились раньше. У нас было бы время узнать друг друга. И как хорошо, что мы не встретились раньше. Нас обязательно разлучили бы». Вот такие противоречивые чувства меня охватывали, пока мы шагали в сторону площади.

Я видела своих подруг. Они шли в окружении родных. Я помахала им, считая, что у нас еще будет время перекинуться парой слов.

Часть площади, оставшуюся свободной от палаток, расчертили на три секции. Меня отправили в третью. Там я встала в строй, согласно места на челноке. Зира и Алеля оказались где–то впереди меня. На время переклички по спискам всех провожающих попросили выйти за черту. Папа старался улыбаться, но его улыбка неумолимо сползала с лица.

Я вертела головой и даже вставала на цыпочки, чтобы разглядеть, не появился ли на площади Трофим. Уже прокричали в рупор, чтобы подготовились пассажиры челнока №1, а его все не было.

Народ загалдел, заволновался, когда первый отряд счастливчиков повели в сторону технического сектора «Г». Оттуда начиналась долгая дорога к главным воротам. Грянул духовой оркестр.

Впереди строя двигалась инженерная бригада с инструментами. На тот случай, если на пути к свободе произойдет какая–нибудь заминка. Хотя не было сомнений, что все заградительные шлюзы и ворота давно были осмотрены. Не может быть, чтобы мэр не подготовился.

Я обернулась, когда кто–то похлопал меня по плечу. Приложив палец к губам, чтобы я не задавала вопросы, на меня смотрел Трофим. Он мотнул головой в сторону колонн, на которых держался балкон. Сейчас на нем топталось руководство города и выли духовые инструменты. Хорошее место, если сын не хочет, чтобы его заметил мэр. Я оглянулась на своего отца. Он был занят разговором с родителями Алели.

Шмыгнув за колонну, я прижалась к ней спиной.

– Страшно? – спросил Трофим, подходя так близко, что мои глаза потеряли фокус. Но иначе мы не услышали бы друг друга. Барабан наверху стучал в такт с нашими сердцами.

– Очень, – выдохнула я. –У меня в голове крутится куча вопросов. Как все пройдет? Что будет на звездолете? Удачно мы долетим и куда? Но больше всего я боялась, что мы уже не увидимся.

– Я старался, но… Мой брат. Его браслет молчит. Он думает, что его вообще не возьмут.

– А могут не взять? – мои глаза расширились.

– Мало какому государству нужны больные граждане. Зачем тратить огромные средства, чтобы повесить на себя обузу?

– Нет, не может быть. На то мы и человечество, чтобы оставаться человечными до конца.

– Папа тоже так говорит. Но мама уже решила. Если брата откажутся взять на звездолет, она останется с ним. Ты не представляешь, что у нас творится дома.

– Я понимаю. Но врачебный десант для того и нужен, чтобы подготовить больных и стариков к долгому перелету. Я уверена, у них есть современные методы лечения, – я старалась говорить убедительно. – За полгода вывезут всех. Так, во всяком случае, обещали.

Мы оба помолчали. Я теребила красную ленточку, которой связала косу. Для удобства я прибрала волосы. Неизвестно, как нас перевезут на звездолет. Может, придется надевать скафандр. Трофим с улыбкой смотрел на меня. Дотянулся и потрогал атласную ленточку.

– Старинная.

– Мамина. Она всегда будет со мной.

Наверху выступал мэр. Он напутствовал вторую партию счастливчиков. Когда вновь грянул оркестр, Трофим меня поцеловал. Я от неожиданности вздрогнула. Но у меня и в мыслях не было отбиваться от него. Пройдет каких–то полчаса, и я под бравурный марш отправлюсь по следам тех, кто ушел до меня. Я имела право быть безрассудной и счастливой хотя бы эти недолгие минуты.

– Скажи, что ты любишь меня, – прошептала я, чувствуя, что речь мэра на исходе. – Просто скажи. Я понимаю, что мы не успели узнать друг друга. Мы только вчера познакомились. Но я буду думать об этом, когда надо мной закроют колпак камеры анабиоза. И проснусь с этой же мыслью. Я хочу верить, что во всем необъятном космосе есть человек, который любит меня.

– Я люблю тебя, Норма Ли.

– И я люблю тебя, Трофим Лавров.

– Я найду тебя, Норма Ли.

– А я буду ждать, Трофим Лавров.

Мы опять поцеловались. Я плакала и глотала соленые слезы. Когда марш в очередной раз прервался, а мэр покашлял в микрофон, мы выпустили друг друга из объятий. Мне еще нужно было сказать «до свидания» своему отцу.

Я шла и оглядывалась. А Трофим стоял, сунув руки в карманы. Его белая рубашка была расстегнута, а волосы взлохмачены. Но он был таким красивым и щемяще родным, что я постаралась запечатлеть его образ навсегда.

– Я люблю тебя, – произнесла я одними губами.

Трофим молча приложил ладонь к губам и послал мне воздушный поцелуй. Это было так нежно, что я разрыдалась.

– Что такое, дочка? – рядом со мной вырос отец. Я бросилась ему на грудь и дала волю слезам. Он тоже всхлипывал, я слышала. Рядом в объятиях родителей ревела Алеля. Нам всем дали возможность попрощаться с родными.

– Провожающим выйти за черту! – скомандовал мэр. Я обернулась, но под балконом Трофима уже не было. Он ушел.

– До свидания, Норма Ли, – папа поцеловал меня в лоб. – Встретимся на новой Земле. Береги себя.

– И ты, папа! Я люблю тебя.

Я плакала всю дорогу до главных ворот. Видела перед глазами Трофима и поникшего отца. Даже забыла попереживать, не стану ли я радиоактивной, прежде чем доберусь до челнока. И где этот челнок сможет приземлиться, если вокруг в радиусе сотен километров нет ни одной ровной площадки?

Но все оказалось гораздо проще. Мэр бы сейчас сказал: «Прогресс!». К воротам была подведена мягкая гофрированная труба, в конце которой стоял круглый металлический лифт человек на десять. Подойдя ближе, я успела рассмотреть трубопровод, сделанный из материала, похожего на прозрачный пластик, чей конец терялся в облаках. Лифт словно пуля в стволе ружья, уносил вверх партию за партией. Я даже не успела испугаться, как оказалась на борту челнока.