Клара и тень - Сомоса Хосе Карлос - Страница 24

— Еще он говорил, что не может смотреть на тех, кого охраняет, как на произведения искусства… Для него они люди, и некоторых ему очень жалко… Он рассказывал мне об одной… Не помню имени… Какая-то модель, которая целыми часами сидела скрючившись в коробке оригинала работы Бунхера, одной из картин серии «Клаустрофилии». Он рассказывал, что несколько раз охранял ее и что она умная обаятельная девушка и в свободное время пишет стихи в манере Сафо с Лесбоса…

«Но всем, черт побери, на это плевать! — возмущался Оскар. — Для людей она — просто модель, которая выставляется восемь часов в день в какой-то коробке». Но картина прекрасна — возражала она. «Оскар, разве «Клаустрофилии» не прекрасны? А «Бюст»… Двенадцатилетняя девочка, закрытая в темном пространстве… Вдумаешься и говоришь: «Бедняжка, какой ужас». А потом подходишь и видишь это окрашенное в серый цвет лицо, это выражение… Господи, Оскар, это искусство! Мне тоже жаль запирать девочку в коробке, но… Что же делать, если получается такая… такая прекрасная фигура?»

— Вот так мы спорили. В конце концов я спрашивала его: «Почему ты тогда не бросишь охранять картины, Оскар?» Он отвечал: «Потому что больше нигде столько не платят». Но больше всего ему нравилось расспрашивать меня о моей жизни. Я рассказывала ему о моей семье в Боготе, об учебе… Он загорелся идеей снова увидеться в этом году в Амстердаме, потому что в Европе у него была работа…

— Он говорил вам какая?

— Охранять картины во время передвижной выставки коллекции «Цветы» Бруно ван Тисха.

— Он вам об этом рассказывал?

— Немного… Для него это было просто очередное задание… Сказал, что пробудет год в Европе и что в первые месяцы будет то в Амстердаме, то в Берлине… Просил, чтобы я рассказала ему о своей работе… Ему очень нравилось слышать, что Рембрандт коллекционировал засушенных крокодилов, раковины, ожерелья и стрелы разных племен… А мне хотелось получить разрешение на посещение замка Эденбург, и я подумала, что он сможет мне помочь.

— Зачем вы хотели посетить Эденбург?

— Чтобы посмотреть, правда ли то, что говорят о ван Тисхе: что он коллекционирует пустые пространства. Те, кто побывал в Эденбурге, уверяют, что в замке нет ни мебели, ни украшений, одни пустые комнаты. Не знаю, правда ли это, но я подумала, что это будет хорошим послесловием к моей работе…

— В Амстердаме вы снова встречались с Оскаром, не так ли? — спросил мужчина.

— Только один раз. А так — разговаривали по телефону. Он постоянно ездил с коллекцией из Берлина в Гамбург, из Гамбурга в Кельн… Свободного времени особо не было. — Брисеида потерла руки. Ей было холодно, но она старалась сосредоточиться на вопросах.

— Что он рассказывал вам по телефону?

— Спрашивал, как у меня дела. Хотел встретиться. Но кажется, наш роман закончился, если только вообще был.

— Когда вы виделись?

— В мае. Оскар был в Вене. Ему дали неделю отпуска, и он позвонил мне. Я жила в Лейдене, и мы договорились встретиться в Амстердаме. Он остановился в гостиничке около площади Дам.

— Очень поспешная поездка, не правда ли?

— В Европе ему было скучно. Его друзья остались в США.

— Что вы делали в Амстердаме?

— Гуляли вдоль каналов, пообедали в индонезийском ресторане… — Внезапно Брисеида сорвалась, утратив терпение: — Что еще вы хотите услышать! Я устала и очень напугана! Пожалуйста!..

Окошко Злого Полицейского превратилось в женщину в темных очках. Брисеида чуть не подпрыгнула.

— Полагаю, вы еще и трахались, не так ли? Ну, в придачу ко всем этим увлекательным разговорам об искусстве и пейзажной фотографии…

Ответа не было.

— Вы понимаете, о чем я? — спросила женщина. — О трах-трах, трах-трах, которое делают самцы и самки, иногда самцы отдельно, самки отдельно, иногда вместе.

Брисеида решила, что эта незнакомка — самый противный человек, которого она когда-либо встречала. Даже на расстоянии, отделенная компьютерным экраном, со сжатым, двухмерным, светящимся лицом, эта женщина чрезмерно выводила ее из себя.

— Вы трахались, да или нет?

— Да.

— Инвестиция или поточный счет?

— Я не понимаю, о чем вы.

— Я спрашиваю, получали ли вы что-нибудь взамен, например, абонемент на посещение Эденбурга, или делали это, просто чтобы развлечься с нижней половиной Оскара?

— Идите в жопу! — Слова выскочили из Брисеиды без всяких усилий и без страха, как отчаянные влюбленные. — Идите в жопу. Если хотите, выжгите мне глаза, но идите в жопу.

Она ожидала мести, но, к ее удивлению, ничего не произошло.

— Любовь была? Между вами и Оскаром?

Она отвела глаза к зеленым стенам квартиры Роже.

— Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

На этот раз — произошло: одна вспышка, так что глаза перешли от зеленой стены к зеленому карандашу за один кадр. Она вдруг оказалась лишена возможности двигаться и лежала, как на ладони, как неопытная первородящая. Толстые садовые перчатки сжимали ей лицо. На челюсть давили так, что она еле смогла крикнуть, что ответит, конечно, что ответит на любой вопрос, пожалуйста, пожалуйста… (Хорошо, что по-английски это проще: «плиз» выходит легким плевком.) Послышался щелчок, коротенькое жужжание пчелы, и она снова убедилась, что ее глаз цел и невредим.

— Нет! Не было любви! Я не знаю! Не знаю, любил ли он меня!.. Я считала его приятелем!.. — Подошвы ног стали влажными и липкими. Она поняла, что наступила в собственную рвоту, но какая теперь разница, если она уже рыдает, а женщина на экране (бесстрастный бюст, искаженный ее слезами) видит, как она плачет. — Пожалуйста, отпустите меня!.. Я уже все вам рассказала!..

— Нуже, нуже, признайтесь, — снова заговорила женщина. — Определенный интерес был, не правда ли? Если бы не так, чем вас мог бы увлечь лысый тип, которого заставляли носить парик на работе и который плел вам что-то про пейзажи и про Сафо с Лесбоса? Мне кажется, у вас нет проблем с мужчинами: вы немного вильнули задом в Амстердаме, и Роже Левэн обратил на вас внимание и пригласил к себе домой. Так ведь было?

Рассматривать все происшедшее с этой точки зрения — жестоко. Неделю назад Брисеида посетила в Амстердаме выставку «Наслаждения» Мориса Маршала, художника, интересовавшего ее тем, что он собирал фетиши и писал только мужчин в состоянии эрекции. Абсолютно случайно, так он потом сказал ей, в тот же вечер в галерее был Роже Левэн. Он приехал в Амстердам на переговоры с высоким начальством Фонда, чтобы получить сведения о долгожданном открытии коллекции «Рембрандт», запланированном на 15 июля. Заодно хотел купить картину Маршала для какой-то подружки. Если верить ему, в первую очередь его привлек в Брисеиде темный веер волос, касавшийся высоких ягодиц. Брисеида нагнулась, чтобы рассмотреть одну из картин, мускулистого юношу на корточках с поднятым строго по вертикали пенисом, окрашенного в зеленый «веронская земля». Роже восользовался создавшейся симметрией, чтобы подойти и заметить по-английски, что ее поза в точности соответствует позе картины. Не очень-то умная фраза, но выше среднего уровня других первых фраз, с которыми к ней обращались в подобных случаях. У Левэна было открытое детское лицо, костюм с жилеткой. Волосы — словно рассадник намазанных брильянтином улиток. Ничего не скажешь, он был неотразим, даже при том, что их окружало больше десятка голых, раскрашенных, вздымавших члены мужчин. Но главным его преимуществом был папаша, и Роже поспешил о нем упомянуть. Брисеида знала, что Гастон Левэн — один из крупнейших торговцев картинами во Франции. С присущей ему во всех импровизациях естественностью Роже предложил Брисеиде поехать с ним в Париж и остановиться на пару дней в его металлизированном доме на левом берегу. Почему бы нет, подумала она. Уникальная возможность узнать поближе дела знаменитой семьи торговцев картинами. К счастью, Злой Полицейский снова исчез.

— После Амстердама вы уже не виделись с Диасом? — снова заговорил мужчина.

— Нет. Последний раз он звонил мне две недели назад… По-моему, в воскресенье, восемнадцатого числа…