Товарищ "Чума" 9 (СИ) - "lanpirot" - Страница 41

— Прекрати пугать девочку!

Я поднял руки в шутливом жесте капитуляции:

— Ладно-ладно. Но вообще-то, эта информация действительно засекречена… — Мои пальцы скользнули по мшистой поверхности одного из надгробий, мимо которого мы как раз проходили. — Для вас это не страшно — при работе в моей команде вам будет присвоен наивысший допуск. Но вот «на сторону» эта информация попасть не должна! — строго произнёс я. — Враг не дремлет! И усиленно разрабатывает собственное магическое направление. Я расскажу вам чуть позже, что мне удалось узнать.

Ветер шевельнул ветви старых сосен и в их «шепоте» мне почудился чей-то «призрачный голос». Но разобрать, что он там бормочет, я так и не сумел. Возможно, действительно глюк. На мгновение я почувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев — похоже, остаточный эффект взаимодействия с философским камнем.

Глафира Митрофановна заметила моё напряжение:

— Рома?

Я встряхнул головой:

— Всё в порядке. Просто… какие-то странные ощущения на самой грани восприятия. Пока сам не понимаю, как к этому относиться.

— Чуть что — сказу говори мне! — обеспокоенно произнесла Глаша. — Или хотя бы, Вольге Богдановичу.

Пообещав обращать внимание даже на самые незначительные изменения в собственном организме, мы выбрались с территории кладбища, прошли по примечательной аллее, вдоль поскрипывающих на ветру сосен, и вышли к особняку. Наше появление было встречено радостными возгласами уже основательно поддатых деда Маркея и Черномора.

Дед Маркей, размахивая опустевшим штофом с настойкой, уже расходился не на шутку, а Черномор, сидя рядом с ним, откровенно не замечал, как его борода задорно ползает по полу, словно толстая змея.

— Е-мое, ну наконец-то! — загремел старик, увидев нас. — А я уж думал, вы там в своей лаборатории всю ночь просидите! Эх, молодёжь-молодёжь! Даже выпить с вами нормально не получается…

Так-то, дед Маркей совсем не горький пьяница, просто события последних дней, разгром партизанского отряда, пленение и жестокая казнь боевых соратников и друзей, едва совсем не подорвали дух старика. Хоть он этого и не показывал. Но на душе у него было тяжело и тошно.

Тем временем Пескоройка быстро провела «перемену блюд», забрав и всю использованную посуду. Вскоре на огромном дубовом столе появились новые горячие кушанья. Компания оживилась, и разговоры потекли быстрее. Дед Маркей поднялся из-за стола и шумно расцеловал по очереди моих девчонок, оставив на щеках Глаши и Акулины влажные следы от слез.

— А ну-ка, все ко мне за стол! — рявкнул он, стукнув сухоньким кулаком по дубовой доске, отчего рюмки задрожали, словно испуганные мыши. — Будем пить за старых друзей, за победы… да и просто за то, что мы живы!

Я переглянулся с Глашей, а затем с Вольгой Богдановичем, что с невозмутимым видом продолжал восседать во главе стола в качестве радушного хозяина. И они понимающе кивнули. Ведь старик, конечно, не просто так буянил. Под этим шумным «весельем» скрывалась старая солдатская тоска. Он слишком много и многих потерял за последние дни.

— Маркей Онисимович, — мягко, но твёрдо произнесла Глафира Митрофановна, — давай лучше выпьем за тех, кто не дошёл, за тех, кто уже не услышит наш тост, за тех, кто отдал свои жизни во имя…

Старик на секунду замер, а я увидел, как задрожала его нижняя губа. Потом он резко опять хлопнул ладонью по столу. Бах!

— За них! — прохрипел он. — За героев! Вечная им память! — Он поднялся на ноги и выпил. Не чокаясь

Я поднял рюмку следом за ним:

— За павших…

И не надо больше слов. Черномор вздохнул и тоже выпил, а его борода медленно поползла под стол, словно прячась от чужих взглядов. А дед Маркей вдруг разрыдался — грубо, по-мужски, уткнувшись лицом в ладони. Но это было… правильно, что ли… Всегда должна быть минута, когда все вспоминают, ради чего они ещё живы… Не обязательно за это пить — главное, помнить!

Ты слышишь?

Я вздрогнул. Никто из окружающих не произнёс этих слов — они прозвучали «внутри». Но это был не первый всадник, его мысленный голос я уже научился узнавать. А этот… это было так, будто кто-то что-то шептал в «ментальном диапазоне» — тихо, но настойчиво, а я слышал этот шепот самым краешком сознания. И это было не похоже ни на что слышанное ранее.

Глаша тут же заметила перемену в моём взгляде и вопросительно приподняла бровь. Я едва заметно мотнул головой: «Позже». Она кивнула, но ее пальцы непроизвольно сжали край стола. Глаша всегда переживала, когда что-то было не так.

Тем временем этот… шепот… продолжался. Сейчас он был лишь отдалённо похож на обычные слова — скорее, на навязчивое эхо, которое пульсировало в моих висках, как далекий звон колокола под водой. И я никак не мог разобрать, что же мне пытается сообщить этот невидимый собеседник.

Голос не походил ни на один из тех, что я слышал раньше. Мне почему-то казалось, что он был «слишком» близким, почти родным. Не просто мыслью, пришедшей извне в мою голову, а присутствием кого-то, уже хорошо знающего меня… Понимаю, звучит бредово, но более точного определения я не смог подобрать.

Я замер. Даже дыхание замедлил, будто боялся спугнуть этот странный контакт, будто кто-то приник к самому краю моего черепа и шептал сквозь кость — беззвучно, но ощутимо чтобы я «услышал». Но я мог разобрать лишь какое-то невнятное «па-па-па-па». А затем стихло и оно.

Но оставшееся «послевкусие» было… знакомым. Как будто я знал обладателя этого голос раньше — может, в детстве, во сне, или в забытом воспоминании, стертом временем. Но это не был ни голос матери, ни друга, ни даже первого всадника. Это было нечто глубинное, словно само мое подсознание пыталось мне что-то сказать, но не могло выговорить — как будто язык вдруг стал чужим.

— Ты побледнел, — прошептала Глаша, наклоняясь ко мне так близко, что ее дыхание коснулось моего уха. — Ром, как ты?

— Уже норм… — Я кивнул, не в силах объяснить, что же со мной произошло. Потому что и сам ничего не понимал. Слишком странными и необычными были эти ощущения… Я попытался отмахнуться от них, сглотнув внезапно подступивший к горлу ком, но в глазах неожиданно потемнело, и вдруг…

Кружевная занавеска на окне. Солнечный зайчик на потолке. Вкус теплого молока с пенкой. Я стоял в комнате. В комнате, в которой никогда не был. Лучи солнца падали на половицы, золотя пылинки в воздухе. У окна, спиной ко мне — женщина. Она что-то напевала, гладя детское белье — пелёнки с распашонками.

Её я сразу узнал — это же Глаша! И тут же осознал: этого не может быть — наш ребёнок ещё не родился… А здесь… Это что, предвидение будущего? Но тогда это «па-па-па-па»… Шёпот, наконец, слился в одно понятное слово:

— Папа!

Это что, со мною разговаривает мой еще не рождённый ребёнок?

Похоже, ноги перестали меня держать, пока я пребывал в этом трансе. Я очнулся от боли, упав грудью на стол и сбросив на пол посуду. Лоб был мокрым, а рубашка прилипла к спине. Все повскакивали на ноги и засуетились вокруг меня.

— Выпей водички, командир! — Черномор протянул мне стакан с прохладной водой, которую я выпил буквально в два глотка.

— Ты нас всех напугал, Рома! — произнесла Глаша, придерживая меня за плечи, чтобы я опять не рухнул. — Что с тобой случилось?

А я молчал. Потому что понял, кто пытался со мной поговорить. Но с моей точки зрения это был полнейший бред…

Глава 20

Октябрь 1942 г.

Третий рейх

Земля Анхальт

г. Вернигероде

Но Каина совершенно не испугало колдовство Верховной ведьмы. Он лишь криво усмехнулся, медленно поднимаясь с кресла. Его тень, отброшенная пламенем камина, вытянулась до невозможных размеров, заполнив половину зала, и в её очертаниях заплясал силуэт с выросшими клыками и когтями.

— Ты, похоже, забыла кто я? — прошипел вурдалак, и его голос сейчас напоминал шелест вытаскиваемого из ножен острого металла. Несмотря на клыкастую тень, сам он всё еще оставался в человеческом образе. — Не играй с огнём, Изабель. Или ты думаешь, твои смешные фокусы могут остановить меня? Меня, настоящего Мастера крови?