Товарищ "Чума" 9 (СИ) - "lanpirot" - Страница 10

Именно из праславянского развились все без исключения современные славянские языки: русский, его малороссийский и белорусский диалекты, болгарский, польский, чешский, сербохорватский и другие.

Большинство общих слов древнего праславянского языка было б современному русскому человеку легко понятно. Такие слова как vьlkъ — «волк», kon’ь — «конь», synъ — «сын», gostь — «гость», duša — «душа», kostь — «кость», mati — «мать», kamy — «камень», lěto — «лето, год», pol’e — «поле», jьmę — «имя», slovo — «слово», žena — «женщина, жена».

Ну и основные глаголы — byti — «быть», jěsti — «есть», věděti — «знать», dati — «дать», jьměti — «иметь», viděti — «видеть», gorěti — «гореть», nesti — «нести», dvignǫti — «двигать», nositi — «носить».

Более того, праславянский язык был бы нам намного понятнее, чем те же болгарский, чешский или польский. Потому что он еще не успел обзавестись теми раздражающими русский слух ржэканьями-пшеканьями, и не нахватался чужой немецкой и тюркской лексики.

В общем-то праславянский язык был бы нам довольно понятен. Намного понятнее многих современных славянских языков. Современный русский человек, при случае, освоил его б в считанные месяцы. А уж когда на меня свалилась поразительная способность настоящего Чумы понимать любую разумную речь, любой язык, я еще больше уверился в правильности предположений тех ученых-лингвистов, которые придерживались этой же теории.

Торчащая из земли уродливая голова как-то вяло шевельнула нижней челюстью и проревела что-то типа:

— Кто меня будити посметь от вековечного сна? Кто печати рушити, и доброй добычи витязя лишати?

Причём, мне показалось, что его голос прозвучал как-то натужно и странно для такого массивного тела — словно принадлежал совершенно другому существу, куда меньших размеров, хоть и был усилен магически.

— Чего он там прокаркал, тащ Холера? — переспросил меня дед Маркей. — Я не все слова разобрал… Хотя, в общем понятно, чего это страховидле от нас нужно.

Ага, выходит, что точный перевод слов этого здоровяка мне обеспечила именно способность Чумы — дед-то не всё из сказанного понял.

— Ругается он, Онисимович, — усмехнулся я. — Во всех грехах нас с вами обвиняет: от смертного сна его пробудили, да ещё и всех вкусняшек лишили.

— А ты скажи ему, — фыркнул дед, так и не потеряв самообладания, — будет ерепениться — мы его обратно закопаем!

— Силу изначальную чую! — вновь проревела голова. — Ею печати чародейные рушити! Откуда она у вас, смерды?

— Много будешь знать, — ответил я на том же языке, — скоро состаришься! Сам-то чьих будешь?

Мой простой ответ, лишь повторяющий известную всем поговорку, и последующий вопрос, отчего-то поставили великана в тупик. Он натужно заскрипел, словно пытаясь выбраться на поверхность повыше, но лишь еще немного вытащил из-под земли клочковатые седые волосы неопрятной густой бороды.

— Каки не ведети, кто я ести? — прогудел великан, а я продолжил пристально наблюдать за его поведением.

Ну, вот как-то неестественно он рот разевал при разговоре. Да и звук из него шел, как из пустой бочки… Понимаю, что это мертвяк, и его «жизнедеятельность» существенно отличается от настоящей жизни. Но тот небольшой опыт, который я получил, общаясь с Вольгой Богдановичем, тоже являющимся настоящим ходячим мертвяком, просто кричал, что этот монструозный тип не тот, за кого пытается себя выдать. Не соответствует «начинка» внешнему содержанию.

Сделав знак батюшке, чтобы пока продолжал сдерживать распирающую его Божественную силу, я мучительно соображал, чего бы мне дальше предпринять. То, что это чучело было разумным, понимало человеческую речь, и шло на какой-никакой контакт, не могло не радовать.

С ним можно было о чём-нибудь договориться. Вот только что ему предложить взамен разрушенной печати, и души Глории, которую он считал своей законной добычей? Ввязываться в бой с этой великанской нежитью отчего-то не хотелось. Сил на него придется потратить — мама не горюй! А мне после этого еще фрицев мочить…

Я попытался проникнуть в мысли этой гигантской головы, но, к своему удивлению никаких мыслей не обнаружил. Ноль! Зеро! Такое ощущение, что она натурально пустая, эта голова. Как такое может быть? Она же с нами общается? Значит, и мыслить должна…

Но додумать эту мысль мне не дал дед Маркей. Технично закинув свою винтовочку за спину, он залез в карман своих широких штанов, заправленных в пыльные сапоги, и выудил оттуда зеленое металлическое яйцо — стандартную немецкую гранату М-39, именуемую в вермахте Eihandgranaten 39. И когда он только умудрился слямзить её у фрицев — ума не приложу?

Ведь он мог это всё провернуть только по пути из камеры к автомобилю, и всё время находился у меня на глазах. Вот же фокусник, едрит в коромысло — ловкость рук и никакого мошенничества! Глаз да глаз за ним нужен! Но сейчас-то чего? Уже поздно…

Старикан зажал гранату в кулаке, принимаясь второй рукой быстро отвинчивать колпачок в верхней части рукоятки. Я сначала не понял, чего это он делает — ведь есть же кольцо… А затем вспомнил: этот тип гранат был из той серии, где на конце противоположном запалу имелась припаянная дужка, в которую было просунуто кольцо, позволяющее носить гранату, подвешенной к амуниции.

Эти колечки не раз и не два сыграли злую шутку с солдатами и с нашей, да и со стороны фрицев тоже. На этой гранате кольцо было предназначено именно для ношения на амуниции, но на очень многих гранатах других типов и других стран колечки были предназначены совсем для иных целей, а именно — выдергивать боевую чеку.

И сколько невнимательных, да и просто не знающих правил обращения с такими гранатами бойцов погибло, когда подвешивали к поясному ремню, скажем советскую гранату Ф-1 или РГ-42, одному Богу известно. Но старикан был явно подкован в этом вопросе — вон, как он ловко выкрутил колпачок.

После этого дед Маркей энергично выдернул шнурок, прикрепленный к колпачку, и быстро бросил гранату в цель — целясь прямиком в носовой провал гигантской мёртвой головы. Я вспомнил, что существенным недостатком этого типа гранат, как, собственно, и всех гранат с запалами терочного типа, было то, что после выдергивания запального шнура гранату в обязательном порядке надо было бросать.

Иначе через четыре секунды следовал неотвратимый взрыв. Советские же гранаты после выдергивания чеки можно было держать в руке неограниченно долго, выбирая момент и цель для броска, а при отмене решения на бросок чеку, все же, хоть и с трудом, но можно было поставить на место.

Я не стал ни останавливать, ни отчитывать лихого старика за этот спонтанный поступок, только поинтересовался, как бы между прочим:

— И зачем, дед?

— А чего он выперся, словно пуп земли? — Пожал плечами старикан. — Вот и проверим его на прочность!

Ну, так-то мне и самому было интересно, что сейчас произойдёт? А приемлемого решения я так и не придумал. Через положенное время граната глухо взорвалась где-то внутри башки этого гиганта, выплюнув из пустых глазниц, носа и приоткрытого рта клубы дыма с горстями земли и камней, забивших некоторые естественные отверстия великана.

Раздавшийся вслед за взрывом тонкий писклявый вой, был совсем не похож на громогласный голос гигантского древнего витязя. А когда из его распахнутого рта выпал на землю маленький уродливый и лысый, а вдобавок еще и горбатый карлик с длинной седой бородой и, явно оглушенный взрывом гранаты, завертелся юлой у наших ног, мы все немного приху… удивились, одним словом.

[1] Норма́ннский шлем, или Шлем с наносником — тип средневекового открытого шлема конической, «яйцевидной» или сфероконической формы. Как правило, спереди крепилась металлическая назальная пластина — наносник. Могли изготавливаться как с бармицей, так и без неё. По Европе подобные шлемы начинают распространяться примерно с IX века. Древнейшие образцы их относятся к X веку — это и чешский сферо-конический шлем короля Чехии св. Вацлава с наносником, и русский конический шлем из Гнёздова без наносника, но с петлями для бармицы.