"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич - Страница 37

Здесь, в бесхитростном и гениальном совершенстве, в этом храме молчания и красоты, проходят минуты и часы, обтекая тебя, как ветер обтекает древесные кроны, трава – камни, а небеса – ворона-одиночку. Здесь ты порой грезишь наяву и в грезах своих обращаешься ветром, травой и камнями. Становишься частью вечности – небом, над коим время не имеет никакой власти.

А потом наступает пора возвращаться домой. И ты едешь обратно, в город, на старом автобусе, бока которого покрыты царапинами, пыльные окна засижены мухами, а мотор кашляет на последнем издыхании.

Раз за разом повторяешь ты свое паломничество. Вновь и вновь обрываешь его поездкой обратно, в реальность. А там – что тебя ждет?.. Скупые на чувства, глупые, лживые люди. Фальшивые улыбки. Приторные школьные истины. Приземленная обыденность проходящей в трепете жизни. Как тягостно, как жутко, как бессмысленно.

На уроках рисуешь в тетради гробы и кресты. Дома слушаешь в наушниках музыку – преимущественно ту, что отец называет «похоронной». Родителей беспокоят твои предпочтения – музыкальные и не только. Испытываемое ими волнение так сильно, что они ведут тебя к психологу. Говорят о тебе: «Он так мало ест. Он так мало спит». Тот кивает на переходный возраст и советует завести домашнего питомца. Отец приносит домой котенка, которого ты забываешь кормить, и через месяц он умирает.

Когда родители спросят, ты скажешь, что тот сбежал. Сам же кладешь еще теплое тельце в пустую коробку из-под посылки с книгами, заказанными у букиниста по Интернету, и везешь на кладбище.

Капли дождя шебуршат по крыше, местами протекающей так, что автобус становится похож на сырую пещеру. По радио звучит гордая и прекрасная «Forever Young» Альфавиля, за окнами медленно проплывают размытые ливнем поля – грязь и земля, а за ними черный периметр вековечного леса. Коробка с котенком за пазухой. Губы шевелятся, беззвучно подпевая некогда молодому солисту. О том, что нужно дышать, ты почти забыл. Лица знакомых и родственников теряют четкие очертания в памяти, превращаясь в собственные отражения в подернутой рябью мутной луже. Мысли блуждают далеко отсюда, в крае вечного неба и прекраснейшей тишины. В поле зрения смутно, как бы во сне, виднеются другие пассажиры. Даже не люди – лишь тени их…

И если можно придумать рай, то это рай.

А потом взгляд останавливается на юноше в черном у грязного поручня в нескольких шагах от тебя. Он стоит, хотя рядом есть свободные места: автобус на кладбище редко бывает переполнен, и нынче не тот день. Ловишь на себе встречный взгляд темных, подернутых задумчивой пеленой глаз. И вдруг неожиданно понимаешь, что вы – ты и этот парень – дышите ровно, в такт.

На остановке у кладбища вы оба сходите. И, когда автобус, проскрежетав закрывающимися дверями-гармошкой на прощание, удаляется, начинаете говорить. О чем-то: о погоде, об Альфавиле, о своих именах. Проходите через проржавевшие врата в царство мертвых. Новый знакомый спрашивает, и ты отвечаешь, и оказывается, что он, как и ты, приходит сюда просто так, а не «к кому-то». Долго гуляете среди могил. Общаясь, цитируя мертвых поэтов, читая друг другу эпитафии на надгробиях. Когда ты хоронишь кота, новый друг тебе помогает.

И, возвращаясь в город, ты уже знаешь, что вы с ним – одинаковые. Как стебли травы, или ветви деревьев, или облака на небе.

С тех пор вы часто вместе. Родители рады, что у тебя появился друг. Его родители точно так же рады за него. Их успокаивает ваша странная дружба, она лучше, чем вообще никакой.

Иногда вы говорите о любви – но ничего такого, просто вам обоим интересна вечная троица: любовь, молодость, смерть. И ты, и он приходите к одному и тому же выводу, к одному чувству. Жалость.

Жаль любимых родителей. Так же, как жаль пожилого водителя кладбищенского автобуса и его постоянных пассажиров: старушек с сухими цветами в дряблых руках; грустных людей, которые когда-то потеряли своих близких и теперь безуспешно пытаются их найти в фотографиях на камне. Жаль всех, чья жизнь давно превратилась в постылую безысходную муку, забирая их молодость, день за днем. Не оставляя взамен ничего, кроме пустых разговоров, неказистых шуточек, уродливых фраз. Красота – в молчании.

Вы много молчите, а если говорите – то о книгах, и ты показываешь ему свою коллекцию раритетов. Друг делится с тобой экземплярами из собственной библиотеки. Обычно это древние на вид, толстые тома в изрядно потрепанных одноцветных переплетах. Язык этих книг витиеват и сложен, но вместе с тем красив, как узор паутины. Изображенные на иллюстрациях символы загадочны и велики, как религиозные полотна. Знание, сосредоточенное на пожелтевших от времени страницах, принадлежит не этому миру. То же знание собрано в тысячелетней давности эпитафиях, в мертвом языке древних римлян. Возможно лишь прикоснуться к этому знанию, не более. Но и этого почти достаточно.

И когда вечером, на пустыре за кладбищем, с черной стеной леса за спиной, вы любуетесь опускающимся на могилы закатом и пускаете друг другу кровь, ты чувствуешь, что так и должно быть. Багровое солнце отражается в алых каплях, когда друг проводит влажными пальцами по твоим губам. Кровь стекает на землю, солнечный свет струится туда же, само светило будто покровительственно смотрит на вас и зовет за собой.

Вокруг поднимается в человеческий рост трава, и тень Того, Кто Выше Любой Травы, накрывает вас. Вы разговариваете, и ты согласен с другом. Его предложение воодушевляет, и окровавленные губы сами собой растягиваются в улыбке. Все так естественно, так просто, как правда – не та лишенная смысла подделка, которую преподают в школах, а настоящая великая Истина. С тех пор ты с трепетом думаешь о ней, об этой правде, ты ждешь наступления Того Самого Дня, готовишься к тому хмурому утру, о котором вы с другом теперь мечтаете оба.

А когда время приходит, ты счастлив. Старый автобус тарахтит и трясется, направляясь по пустым улицам за город, к последней своей остановке. Ты сидишь в салоне и думаешь: как хорошо, что друг умеет водить. Поглаживаешь топор, что лежит на коленях тихо, как лежал там умирающий от голода котенок. И запах совсем не мешает, ведь он знаком тебе и близок почти так же, как сидящая рядом мама или отец, что устроился чуть впереди. Рядом с папой – бывший водитель автобуса, а у задней двери лежат родители твоего друга, трогательно обнявшись напоследок. Его маленькая сестренка привалилась раскроенным, похожим на распустившийся цветок колокольчика черепом к окну, словно любуясь нарисованным снаружи пейзажем. Ты никогда не видел ничего настолько прекрасного.

И вот вы уж едете вместе, вы все – старые знакомые, одна большая счастливая семья, единые в этом молчаливом путешествии. Утро встречает вас серыми полями, и черным лесом, и прекрасным вечным седым небом, а в стареньких колонках звучит «Forever Young», и вы молодые.

Теперь уже навсегда.

Бабай

– Знаете, у Дениса очень богатое воображение. Боюсь, у вас могут возникнуть трудности, – чуть запинаясь и едва ли не розовея лицом от смущения, сказала Наталья Левина.

Для своих лет мамочка выглядела просто великолепно. Коля с трудом удерживался от того, чтобы не мазнуть взглядом по высокому бюсту, гадая про себя, досталось блондинке это богатство от природы или же старик Левин раскошелился на радость себе и своей домохозяйке ради имплантов из силикона. За те несколько минут, что длилось их общение, Николай в уме уже не раз освободил мадам Левину от лишних предметов одежды и изучил все выпуклости и впадины ее сочного зрелого тела.

– Не волнуйтесь, – широко улыбнулся он. – У меня фантазия тоже неплохо развита. Так что мы еще посмотрим, кто кого больше удивит!

– Да-да, конечно… – рассеянно кивнула женщина. – На каком факультете, вы говорили, учитесь?

– На педагогическом, Наташ, на педагогическом, – подсказал глава семейства, коснувшись локтя супруги. – Милая, нам уже пора, самолет вылетает через час. Ступай в машину.