Кореец (СИ) - Ледов Вадим - Страница 58

Кто-то спросит: а куда смотрело всевидящее КГБ? А они, как ни странно, смотрели сквозь пальцы. Видимо, рассудив, что опасности для советского государства гражданин ГДР Пауль Херман не представляет, а раз так, то пусть с ним и разбираются его родные спецслужбы — Штази. Мол, им там, в Берлине, виднее. А что там было виднее товарищам из Штази — история умалчивает. А может, у Пауля были там такие связи, о которых и подумать страшно. Во всяком случае, его маленький, но гордый икорный бизнес процветал. И именно он, Пауль Херман, стал тем самым «дойчем», к которому и вывел нас Стасик Князев. Круг замкнулся. И теперь в этот круг предстояло вписаться мне, Марку Северину, продюсеру из будущего, с моими баулами черной икры и мечтой о настоящей музыке.

Ресторан «Арагви» на улице Горького — цитадель грузинского гостеприимства и московского блата. Вечер, гул голосов, звон бокалов, аромат шашлыка и кинзы. За столиком в углу, под массивной люстрой, напоминающей гроздья винограда из чистого хрусталя, сидели мы трое: я, непойми кто в теле Михаила Кима, Стас Князев, футболист с душой коммерсанта, и он — Пауль Херман, наш немецкий связной, тот самый «дойч», который должен был превратить каспийскую икру в музыкальные инструменты.

Пауль, несмотря на гэдээровское гражданство, выглядел стопроцентным западным немцем — строгий, идеально сидящий костюм (явно не из универмага «Лейпциг»), безупречная белая рубашка, тонкий галстук. Только глаза выдавали в нем человека, пожившего в Стране Советов — внимательные, чуть настороженные, с легкой усталостью, порожденной беспрерывным спасением страждущих совграждан от вечного дефицита.

— Первый раз вижу музыканта барыжащего черной икрой, — сказал Пауль, отпивая из бокала «Цинандали». Говорил он по-русски почти без акцента, лишь иногда проскальзывали твердые немецкие согласные.

— А я не музыкант, — спокойно ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Я — продюсер. Нужны деньги и мне все ровно, что продавать — хоть икру, хоть черта лысого.

— Oh, ein Produzent! Wie beeindruckend!* — в голосе немца прозвучала нескрываемая ирония, а уголки губ дрогнули в едва заметной усмешке. — И кого же вы имеете честь продюсировать, герр продюсер?

(*О, продюсер! Как впечатляюще! (нем.))

Я не повелся на его издевку. Старый Марк Северин внутри меня привык к такому обращению от всяких снобов и «знатоков».

— Свою группу, — так же спокойно ответил я. — Хочу сделать ее известной на всю страну. И сделаю.

Тон мой, видимо, прозвучал слишком уж ледяным, потому что Стасик, сидящий рядом, нервно пихнул меня ногой под столом — мол, полегче, не спугни клиента. Но Пауль, к моему удивлению, не обиделся. Наоборот, его лицо вдруг просияло, глаза потеплели.

— А ведь я тебя понимаю, дружище! — он хлопнул меня по плечу так, словно мы сто лет были знакомы. — Ты не подумай, я не издеваюсь. Я ведь и сам когда-то музицировал в студенческие годы. У нас был ВИА из иностранных студентов, «Тараканы» назывался, — он хохотнул. — Всю аппаратуру я им доставал. Много кому доставал. Еще и в театре играл… Студенческий театр МГУ, слыхал про такой? На Моховой. Сам Ролан Быков его создал и возглавлял! Гений, а не человек! Я, правда, его уже не застал, он как раз ушел в «Ленком», к Эфросу. Но атмосфера там была — ух! Свобода, творчество, споры до хрипоты! Мы там такие вещи ставили — Брехта, Ионеско, даже абсурдистов каких-то…

А при театре была студия «Наш дом». Её музыкальным руководителем был Паша Слободкин. Пробивной, я скажу тебе, парнишка, сейчас «Веселыми ребятами» рулит. А сменил его Макс Дунаевский — внебрачный сын вашего советского «моцарта» Исаака. Этот тоже далеко пойдет… А в этом году, представляешь, пидорасы из парткома МГУ театр прикрыли! За «идеологическую незрелость» и «тлетворное влияние Запада»! Козлы!

«Пидорасы из парткома» — это было сильно. Особенно из уст гэдээровского немца, сотрудника СЭВ. То ли провокация, то ли он действительно так думает, то ли коньяк «Арарат» так на него подействовал. Я насторожился, но вида не подал.

— Я, кстати, и Пашу и Макса прекрасно знаю, могу познакомить. Люди не последние в музыкальной тусовке, — как ни в чем не бывало продолжил Пауль, закуривая «Мальборо». — Значит, инструменты тебе нужны? Для группы твоей

— Нужны, — кивнул я. — Хорошие. Фирменные.

— Новые? Западные или ГДР тоже сойдет?

— Только новые, — твердо сказал я, — и да, западные, чтобы звук был какой нужно, а не какой получится.

— Понимаю, — кивнул Пауль. — Сам такой. Если уж делать что-то, то делать на совесть. Совет хочешь, как коллега коллеге?

Я пожал плечами: мол, от доброго совета еще никто не умирал, особенно если он бесплатный.

— Советую обратить внимание на немецкие бренды, — Пауль сделал значительную паузу. — Есть в ФРГ пара-тройка фирм, которые делают инструменты ничем не хуже хваленых американских и британских брендов. А стоят при этом раза в два, а то и в три дешевле. Framus, например. Или Höfner — на их басу сам Пол Маккартни лабал, между прочим! А усилители Dynacord — вещь! Чистый, мощный звук! Зачем переплачивать американским империалистам и британским снобам? А? Как тебе такая коммерческая идея?

Он хитро подмигнул, а я внутренне усмехнулся. Тоже мне «капитан очевидность», а то я музыкальных брендов не знаю. На всякие фендеры и маршалы мне и денег не хватит, разве что на бэушные.

— Окей, — кивнул я, изображая на лице полное доверие к немецкому качеству и коммерческой жилке Пауля. — Допустим. Составь тогда, пожалуйста, смету. Полный комплект на группу из четырех человек: лидер-гитара, ритм-гитара (она же может быть и басом, если приспичит, хотя лучше отдельный бас), клавишные, ударная установка, ну и всякая мелочевка — микрофоны, шнуры, комбики. Чтобы все по-взрослому.

Пауль усмехнулся.

— Уже составил, дорогой мой продюсер, — он извлек из элегантного кожаного портфеля аккуратно отпечатанный на машинке листок. — Все подсчитано, все учтено. Немецкая точность, понимаешь ли. Итак, слушай сюда. Гитара Framus, модель «Атлантик» — красавица, звук — чистый хрусталь! Бас-гитара Höfner, та самая, «битловская», с полуакустическим корпусом — для аутентичного саунда. Клавишные… Hohner Planet T — очень приличный звук, почти как у итальяшек, а цена гуманная. Ударная установка… ну, тут можно взять стандартный комплект Sonor, надежные, как автомат Калашникова. Усилители — пара «комбиков» Dynacord по 50 ватт, для репетиций и небольших залов хватит за глаза. Микрофоны Beyerdynamic, плюс микшер Dynacord Echocord Super. Шнуры, стойки, медиаторы — это мелочи, приложим бонусом. Итого, — Пауль торжественно поднял палец, — за весь этот джентльменский набор, с доставкой из Берлина и небольшой моей комиссией за хлопоты… примерно одиннадцать тысяч дойчмарок.

У меня аж в горле запершило. Одиннадцать тысяч дойчмарок! Всего-то! Ну, как «всего-то»… По советским меркам, это целая куча денег. Две новенькие «Волги» плюс «Москвич». Или кооперативная квартира в Москве. Или… да что там говорить, на эти деньги можно было купить небольшой колхоз вместе с председателем и парторгом. Но для полного комплекта фирменной аппаратуры, которая позволит мне перевернуть всю советскую эстраду — это было, можно сказать, по-божески. Я-то готовился к суммам куда более устрашающим или компромиссам с недокомплектом. А тут аж три гитары… усилки и прочая прелесть. Надо брать!

— Одиннадцать тысяч… — протянул я задумчиво, стараясь не выдать своего облегчения. — Это, конечно, серьезно. Но, в принципе, подъемно. Особенно если учесть, что часть этой суммы мы как раз и планировали получить «натурой», то есть аппаратурой.

— Вот именно! — подхватил Пауль. — Ты мне — икру, я тебе — дойчмарки и первоклассный немецкий звук. Бартер, как говорится, двигатель прогресса. Особенно в условиях развитого социализма. А оставшиеся марки ты сможешь потихоньку обменять на рубли через моих проверенных людей. Курс, конечно, будет не самый выгодный, но зато без риска. Или, — он снова хитро подмигнул, — можешь вложить их в какой-нибудь другой дефицитный товар. Часы швейцарские, например. Или джинсы американские. Спрос на них в Москве стабильный, как курс доллара к рублю у фарцовщиков. Ну, тут уж сам решай.