Кореец (СИ) - Ледов Вадим - Страница 52

— Нет, плохо жену красть, это чечены крадут, а мы не крадем, нет, — вмешался седой мужчина напротив. Только сейчас я заметил на его голове, вопреки всякой логике и термодинамике, каракулевую папаху.

— Миша, ты что здесь сидишь, танцевать идем, — из другого измерения возникла сияющая Инна, мой ангел-хранитель в этом бедламе.

— Конечно, идем, — с плохо скрываемым облегчением вскочил я.

— Стой, — Гимбат тоже поднялся, слегка покачиваясь. — Я твоего отца знал… я всех знал. — Он полез в карман и извлек оттуда мятую купюру, которую решительно всучил мне. — Вот это держи, — сказал он с достоинством мецената. — Мне Аллах много денег не дал, но я всем даю.

Я опешил от этого широкого жеста, попытался отказаться, но Инна уже влекла меня под локоть в сторону молодежной фракции.

— Сейчас жениха похищать будут, — хихикнула она.

Из-за столов на нас с любопытством пялились юные девы.

А тамада, вновь завладев микрофоном, уже плел свою словесную вязь:

— Эти, вот, кто там, короче, жениха нашего украли. Почему невеста одна сидит, а? Наша делегация уже поехала искать жениха, и мы этих друзей накажем его, которые это сделали. Да же, Амин? Сейчас даю слово нашему уважаемому Амину, который нашел время и пришел на свадьбу близкого родственника Малика, который женит сына на красивой цовкринке Камилле. И, короче, Амин нам скажет, передаст ту мудрость, которой владеет…

Праздник продолжался, набирая обороты и абсурдность, как поезд, сошедший с рельсов, но упорно следующий по одному ему известному маршруту.

Свадьба пела и плясала. Тосты произносились один за другим, а за ними следовали возлияния. С напутственным словом к молодоженам выходили родственники, друзья, уважаемые люди. Этот конвейер однотипных напутствий довольно быстро утомил мою тонкую столичную организацию. Захотелось сменить декорации, проветрить мозги от паров алкоголя и чужого веселья, и я предложил Кольке освежиться, благо море было недалеко. Распаренная от вина и навязчивых мужских ухаживаний, Инна, увязалась с нами.

— Надоели козлы похотливые, — объяснила она своё желание. — Если русская и разведенка, можно руки распускать, хватать за всякое.

Я окинул девушку сочувствующим взглядом и отметил, что «всякое» у неё очень даже ничего и её благорасположением обязательно надо воспользоваться.

Мы выбрались на то, что здесь гордо именовалось городским пляжем. Скинув сандалии, — ступили на плотный, исхоженный песок.

Пляж представлял собой густонаселенную территорию, где на расстеленных простынях и покрывалах возлежали тела отдыхающих, производя обычный для таких мест шумовой фон.

Я окинул взглядом эту панораму южного отдыха: волнистое, неопределенного мутно-серого цвета море; на горизонте — силуэт какого-то островного завода, своей формой до смешного напоминающий жирную утку; у берега — толпа купальщиков, самозабвенно плещущихся в мелкой, откровенно загаженной воде. Зрелище, прямо скажем, не для эстетов.

Картина дополнялась жанровыми сценками. Какие-то женщины всех возрастов самоотверженно лезли в воду прямо в длинных платьях, похожих на ночные рубашки, которые, намокнув, бесстыдно облепляли телеса. Рядом подростки с первобытным гиканьем кувыркались в мутных волнах.

Две девицы вполне славянской наружности, упакованные в минимум ткани, именуемый бикини, истошно визжали — видимо, кто-то из подводных аборигенов хватал их за ноги, реализуя нехитрый курортный пикап.

Детишки носились, вереща на не поддающихся идентификации горских наречиях, и выхватывали у своих монументальных матерей початки вареной кукурузы — местный пляжный фастфуд.

«Пирожки горячие! Пирожки!» — надрывалась тетка в съехавшей на затылок косынке, деловито перешагивая через распластанные на песке мокрые тела, словно по минному полю.

Мимо продефилировала стайка местных красавиц, демонстрируя весь спектр актуальных трендов: одна была упакована в мусульманскую тунику и платок-хиджаб, другая щеголяла в дешевой красной косынке а-ля колхозница и длинной юбке с вызывающими разрезами, остальные же были облачены в цветастые платья, чуть выше колен (апофеоз здешней сексуальности). За ними, как водится, волочилась ватага парней, отпускавших сальные шуточки и попутно набиравших полные пригоршни ракушек — видимо, для прицельного метания в спины или чуть пониже удаляющихся объектов желания. Своеобразный горский флирт.

Неподалеку компания чеченцев в мокрых, облепленных песком штанах с первобытным азартом лупила по футбольному мячу. На неизменных турниках, сиротливо торчащих из песка, как ребра доисторического животного, висели гроздья парней и мальчишек — вечный атрибут любого постсоветского публичного пространства. Дальше, за хаосом валунов, просматривались ажурные силуэты подъемных кранов — молчаливые стражи порта. Мы с Колькой, а за нами и Инна, полезли по этим камням, между которыми застыли с цинковыми ведрами русские рыбаки — люди, постигшие дзен в ожидании клева. Присели у самой кромки воды, где волна лениво лизала камни.

— Э, васавы! — окликнул нас откуда-то сбоку низенький усатый мужичок в расстегнутой до пупа рубахе. Он как раз поливал из бутылки внушительных размеров арбуз, охлаждая его по дедовскому методу. — Арбуз не хотите? Угощаю!

Мы переглянулись — если угощает, почему бы и нет? Мужичок стремительно рассек арбуз пополам и нарезал нам по дольке. Поблагодарив щедрого горца, мы поплелись дальше, скользя взглядом по морю, где откуда ни возьмись материализовалась моторка, подбиравшая желающих прокатиться с ветерком.

На турниках все так же висели праздные атлеты.

— Братан, сколько раз подтянешься? — кто-то из местных качков свойски хлопнул Кольку по плечу, решив, видимо, проверить физическую кондицию заезжего хлюпика.

— Столько не сосчитаешь, — неожиданно усмехнулся Колька, обычно не склонный к публичным выступлениям.

Тут же откуда-то из толпы вынырнули девочки-малолетки и захихикали:

— Гонишь, да?

Колька, не говоря ни слова, спокойно подошел к турнику, подпрыгнул, легко ухватился за перекладину и начал подтягиваться. Четко, без рывков, с лицом человека, выполняющего рутинную работу.

— Десять, — начала считать собравшаяся толпа, — Двадцать… тридцать… сорок…

На пятидесяти он так же легко спрыгнул на песок и, отряхивая руки, с обезоруживающей простотой объяснил:

— Хватит. Покушал на свадьбе.

Толпа понимающе заржала. Качки уважительно кивнули. Малолетки смотрели на Кольку с внезапно проснувшимся интересом. Вот тебе и тихий Колька, скрытый резерв нации. Он же, не обращая внимания на произведенный фурор, побежал к морю — смыть трудовой пот.

А мы с Инной направились к кранчикам с пресной водой, смыли с ног налипший песок и соль, обулись и двинулись под гулкую арку, над которой с металлическим грохотом проносились товарняки. В самой арке, в полумраке, воровато жалась какая-то парочка, а у выхода сидел на корточках вечный персонаж подобных мест — попрошайка, который, раскачиваясь из стороны в сторону, заунывно вопил что-то нечленораздельное на своем языке скорби.

Выйдя на приморский бульвар, мы увидели следующую картину маслом: на парковых скамейках шла яростная рубка в шахматы. Игроков обступила плотная толпа пожилых болельщиков, комментировавших каждый ход с темпераментом футбольных фанатов. За деревьями проглядывали качели, слышался детский гомон и доносились звуки неизбежной лезгинки. Классический набор развлечений южного города.

Мы добрели до памятника Ильичу и сели на холодные мраморные ступени. За спиной темнели казенные синие ели, высаженные перед зданием Горисполкома.

— Погода в горах мне нравится, — говорила Инна, — днем там в меру жарко, ночью прохладно, а воздух — целебный. А вот в Махачкале летом совершенно невозможно оставаться. Особенно гипертоникам, как моя мать. После обеда жара до сорока градусов. Да плюс к этому высокая влажность. Спасает только море. Оно не всегда чистое и не всегда спокойное, зато там водятся тюлени. Это ведь удивительно — в южном море, и вдруг тюлени, разве нет?