Кореец (СИ) - Ледов Вадим - Страница 44

— Ничего себе! — присвистнул я. — А с виду — очкарик-ботаник. Не знал, что такое возможно в советской республике! Капитализм в отдельно взятом придорожном кафе! — Я мимолетно, будто невзначай, коснулся ее руки, лежавшей на подлокотнике кресла. — Удивительное место… И удивительные люди.

Алла с легкой усмешкой убрала руку.

— Здесь свои законы, Михаил. Пустыня рядом, Москва далеко. Выживает тот, кто умеет вертеться. А Алишер вертеться умеет. Его тут все знают.

— Да уж, — с деланным разочарованием протянул я, изображая московского интеллигента, столкнувшегося с суровой правдой жизни. — Республика, говорят, на одном из последних мест по вложениям в культуру и социалку, зато подпольный бизнес процветает. Недооценка социально-культурной сферы налицо! И в то же время… Какая предприимчивость!

Порочный ангелочек Алишер появился снова, на этот раз с десертом.

— Приятного аппетита, — сказал он со своей обезоруживающей улыбкой паиньки, поправляя очки на носу. — Тут звонок есть, — он кивнул на кнопку у письменного стола. — Если что понадобится — звоните. До этого вас никто не побеспокоит. Гарантирую.

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Мы остались втроем перед дымящимся шашлыком и перспективой провести остаток дня в этом странном кабинете-номере. Атмосфера располагала к дальнейшим откровениям и, возможно, не только деловым.

Пока мы с Аллой упражнялись в остроумии и осторожном флирте, Колька, похоже, решил, что его миссия по молчаливому наблюдению выполнена. Прикончив свой шашлык и пару рюмок коньяка, он откинулся на спинку стула и, кажется, задремал, убаюканный жарой, сытостью и монотонным гудением холодильника. На лице его застыло выражение полного таежного пофигизма. Ну и ладно, не мешает — и на том спасибо.

Таким образом, мы с Аллой остались вдвоем, тет-а-тет, если не считать дремлющего Кольки. Атмосфера становилась все более… интимной. Коньяк делал свое дело, развязывая языки и смягчая сердца (или что там у бухгалтеров мафии вместо сердец?).

— Значит, обратно в Москву теперь? С добычей? — спросила Алла, лениво помешивая лед в стакане с гранатовым соком. Она сидела боком, положив ногу на ногу, и длинное платье красиво обрисовывало ее стройные икры. В этот раз, когда я снова как бы невзначай придвинулся ближе, она не отодвинулась. Прогресс!

— Ага, в Москву, — подтвердил я, ободренный этим маленьким сигналом. — Прямиком в столицу нашей Родины. Толкнем вашу каспийскую прелесть нужным людям, купим аппаратуру — гитары там всякие, усилители, барабаны — и как начнем играть рок-н-ролл! Песни петь будем — такие, что вся страна заслушается!

— Песни петь… — Алла вздохнула с такой неожиданной тоской, что я даже удивился. — Эх, я тоже хочу в Москву! До смерти обрыдла эта дыра, этот песок, эта вечная рыба… Пусть не песни петь — голоса у меня нет, — но я б там что-нибудь придумала. Я девушка сообразительная, не пропаду.

Глядя на нее — умную, красивую, явно скучающую в этой провинциальной глуши, — я вдруг почувствовал прилив пьяной щедрости и продюсерского азарта. Марк Северин во мне ожил и расправил плечи.

— А что мешает? — спросил я, хлопнув еще стопку коньяка для храбрости. Адреналин смешивался с алкоголем, создавая гремучий коктейль уверенности в себе. — Собирай манатки — и приезжай! Встречу, помогу устроиться. Вместе что-нибудь придумаем! Москва — город возможностей! Особенно если есть связи, — я многозначительно подмигнул.

И тут что-то изменилось. Она посмотрела на меня совершенно другим взглядом — пристальным, оценивающим, и в глубине ее зеленых глаз блеснула не просто надежда, а какая-то решимость.

— Обещаешь? — тихо спросила она, наклонившись ко мне так близко, что я почувствовал легкий аромат ее духов — что-то восточное, пряное, с нотками жасмина.

— Мамой клянусь! — выпалил я, а потом, вспомнив, что мамы в этом времени у меня нет (вернее, она есть, но не моя), добавил первый попавшийся блатной жест, который пришел в голову: щелкнул ногтем большого пальца по передним зубам. — Гадом буду, не забуду!

Алла рассмеялась — тихо, бархатно, и вдруг ласково потерлась щекой о мое плечо, как кошка.

— Ловлю на слове, Миша, — прошептала она. — И проверю. Обязательно проверю.

А потом, так же внезапно посерьезнев, приблизила губы к моему уху. Ее дыхание обожгло кожу.

— Только вы там осторожнее будьте, — ее шепот стал едва слышным. — Особенно на острове, куда за икрой поедете. Эти браконьеры — звери настоящие. Сами по себе живут, законов не признают. Их тут никто толком не контролирует, хоть Равиль и делает вид, что все схвачено. Он с ними договаривается, конечно, через них все снабжение рыбой идет, все начальство местное кормится — и Обком, и Исполком. Но чуть что не так — прирежут и не поморщатся. Там, на острове, Советской власти нет. Да и здесь, в городе, она — одно название. Баи как правили, так и правят, только теперь партбилетами прикрываются. Что хотят, то и творят. Так что ухо востро держите.

— Я понял, детка, — сказал я, чувствуя, как пьяный угар сменяется трезвым холодком. — Спасибо за предупреждение. Будем начеку.

И, пользуясь моментом, пока она была так близко, пока ее глаза смотрели на меня с этой странной смесью доверия и расчета, я поцеловал ее. Прямо в губы.

Она не отстранилась. Наоборот, ответила — мягко, но настойчиво. Ее губы были сладкими от гранатового сока и обещали что-то большее, чем просто мимолетный поцелуй. Кажется, она уже мысленно паковала чемоданы в Москву и видела себя хозяйкой моей (или чьей-нибудь еще) столичной квартиры.

До «нумеров», впрочем, дело так и не дошло. Да и Колька мог проснуться в любой момент. Да и не время было для амуров — нас ждала ночная погрузка и опасный переход по Каспию.

— Пора, — сказала Алла, мягко высвобождаясь из моих объятий. Встала, одернула свое длинное платье, снова превращаясь в делового «бухгалтера». — Мальчики, надо собираться. Скоро за вами приедут. Товар ждет.

Она вышла, оставив после себя легкий шлейф духов и ощущение недосказанности. Я посмотрел на спящего Кольку, на недопитый коньяк, на гору остывшего шашлыка. Пора было возвращаться в реальность. В реальность, где нас ждала черная икра, вооруженные браконьеры и туманные перспективы. Но где-то там, за горизонтом, маячила Москва, музыка и… может быть, эта странная, красивая женщина с глазами цвета Каспийского моря.

Глава 15

День заканчивался над Красноводском быстро, словно кто-то торопливо задергивал пыльный бархатный занавес. Наш молчаливый водитель на «Москвиче» доставил нас не в сам порт, а в какое-то глухое, богом забытое место на окраине — к полуразрушенному пирсу, у которого, приткнувшись боком к ржавым сваям, покачивалась на волнах посудина, гордо именуемая шхуной. «Шхуна» была, мягко говоря, не первой молодости: обшарпанные борта, ржавые потеки, палуба, заваленная каким-то хламом — старыми сетями, пустыми ящиками, канатами. И запах… Запах стоял специфический — густая смесь соленой воды, рыбы (далеко не первой свежести), солярки и чего-то еще, неуловимо тревожного. Это был запах нелегального промысла, запах риска и быстрых, не чистых денег.

Море действительно было неспокойно. Ветер крепчал, нагоняя с моря короткую, злую волну, которая с плеском билась о причал. Спускаться на борт пришлось по скользкой стальной лестнице, приваренной криво к бетонной стенке. Ногами я пытался нащупать очередную перекладину, цепляясь за холодный, влажный металл, а ветер зло рвал легкую куртку, норовя сорвать ее и унести в темнеющее море, лучше вместе со мной.

— Полоса препятствий для юных контрабандистов! — крикнул Колька, ловко спрыгивая на палубу следом за мной. Его таежная сноровка и здесь оказалась к месту.

На палубе нас встретил местный Харон — боцман, или кто он там был. Мужик пенсионного вида, с обветренным лицом, одетый в нечто невообразимое: замасленный ватник поверх тельняшки, форменные брюки со штрипками, явно позаимствованные у милиции или пожарных, и — апофеоз стиля — шапка-ушанка, несмотря на летний вечер! Он молча кивнул нам и принялся сноровисто сбрасывать швартовы — толстые, просмоленные канаты.