Кореец (СИ) - Ледов Вадим - Страница 20

Пришлось извлечь из шкафа единственный приличный костюм Михаила — темно-синий, югославский, купленный перед какой-то заграничной поездкой. Белоснежная рубашка, галстук — не кричащий, бордовый. Почищенные до блеска туфли. Вроде, тяну на скромного научного сотрудника или начинающего дипломата.

«Баку» встретил меня полумраком, густым запахом плова, шашлыка и дорогих духов, звоном бокалов и приглушенным гулом респектабельной публики. Важный швейцар в ливрее смерил меня взглядом рентгенолога, оценивая «прикид» — соответствует ли уровню заведения.

— Молодой человек, вам заказано?

— Заказано, отец, заказано! — крикнул от гардероба Стасик. Вид у него был такой, будто он не на встречу шел, а на сдачу экзамена по политэкономии.

— Пошли, — буркнул он. — Ждет.

Мы миновали главный зал, где за накрахмаленными скатертями чинно вкушали деликатесы представители советской элиты. Метрдотель, пожилой азербайджанец с лицом мудреца и повадками кардинала, провел нас не к столику, а вглубь, через святая святых — кухню, где шипело, булькало и пахло так, что голова шла кругом. Потом — по узкому коридору к неприметной двери. Классика жанра. Мафиозные боссы всегда сидят в отдельных кабинетах с черным ходом.

Кабинет оказался небольшим, но упакованным по полной программе. Тяжелые бордовые портьеры глушили звуки улицы. Лепнина на потолке. Персидский ковер на полу. В центре — массивный стол, заставленный кавказскими яствами и батареей бутылок. А во главе стола — Он. Борис Нуждин. Он же Брюс. Хозяин московского ипподрома, как шепнул мне накануне Стасик, пояснив, что «хозяин» — это не должность, а статус. Контролирует тотализатор, ворочает большими деньгами. При этом, по словам Стасика, жаден до неприличия.

Высокий, плотный, с мощной бычьей шеей. Лицо — крупное, тяжелое, но не рыхлое. Седина на висках. И глаза. Серые, холодные, неподвижные. Взгляд хищника, который смотрит на тебя и решает — съесть сейчас или поиграть немного.

Рядом с Брюсом — двое статистов. Один — лет сорока, в очках, с блокнотом, похож на бухгалтера или юрисконсульта. Второй — молодой бычок с низким лбом и тяжелой челюстью. Охрана. Без слов, но все понятно.

— Борис Алексеич, вот… привел, — Стасик слегка подтолкнул меня вперед. — Ким Михаил. Спортсмен. Борец. Надежда наша олимпийская… была.

— Видел я его на ковре, — голос у Нуждина был хриплый, прокуренный. Он не встал, руки не протянул. — Неплохо боролся. Пока шею не свернул. Садись, Кореец. Коньячку?

Я сел напротив. Странно, откуда он знает про мою борьбу? Неужто и на спорт тотализатор имеется? Или просто интересуется всем, где пахнет азартом и деньгами?

— Не откажусь, Борис Алексеевич, — я старался, чтобы голос не дрожал.

Нуждин кивнул своему бухгалтеру. Тот бесшумно наполнил мой бокал из графина без этикетки. Аромат ударил в нос — тонкий, цветочный. Явно не «Арарат». Француз.

— Будем знакомы, — сказал Брюс, чуть приподнимая свой бокал. — Хотя… вроде как уже и знакомы. Заочно.

Выпили. Коньяк был великолепным. Но во рту остался тревожный привкус.

— Стасик ввел в курс, — Нуждин положил на тарелку кусок осетрины. — Музыкой решил заняться? Ансамбль? Это что-то новенькое.

— Ищу себя, Борис Алексеич, — уклончиво ответил я. — Ребятам талантливым помочь хочу. А для этого аппаратура нужна.

— И почем нынче талант? — Нуждин усмехнулся, но глаза остались холодными.

— Пять тысяч для старта, — сказал я твердо.

— Продюсер… — протянул он задумчиво. — А со спортом — всё? Совсем?

— Травма не позволяет, — я потер шею. — Врачи запретили нагрузки.

Он кивнул. Пожевал осетрину.

— Десять, — сказал он вдруг.

— Простите? — я не понял.

— Вернешь десять. Через месяц. Ровно.

Я, что-то такое и предполагал, поэтому быстро прокрутил в голове калькуляцию. Икра. Продажа. Сорок пять тысяч… ну, минус доля Стасика, минус накладные… допустим, сорок. Десять отдать Брюсу — тридцать в остатке. На аппаратуру хватит, и еще останется на жизнь и первые шаги группы. Рискованно, но… игра стоила свеч. Особенно когда других свеч нет.

— Идет, — сказал я.

— Не торопись, — Нуждин отпил коньяку. — Деньги — это просто деньги. Мне от тебя еще кое-что нужно будет. Услуга за услугу.

Вот оно. Я знал, что дело не ограничится процентами. Чего ему эти проценты? При его оборотах — копейки.

— Какая услуга, Борис Алексеевич? — спросил я, готовясь к худшему.

— Племянница у меня есть. Анечка. Восемнадцать лет. Голос — ангельский. Поет — душа плачет.

Ну, конечно. Талантливая племянница у криминального авторитета — классика жанра. Сейчас он попросит сделать из нее вторую Пугачеву (вернее первую, Алла в это время еще за еду работала).

— И?

— Поможешь девочке. Ты ж теперь у нас продюсер. Ансамбль у тебя будет. Ну, пристроишь ее как-нибудь. Песенку напишете, на сцену выведешь. Чтоб талант не пропал.

Внутренне я застонал. Пристроить бездарную девицу… Это было хуже, чем везти контрабандную икру.

— Я не против помочь, Борис Алексеич, — осторожно начал я. — Но надо бы послушать сначала. Талант — вещь тонкая…

— Талант там — во! — Брюс стукнул кулаком по столу так, что бокалы звякнули. — Музыкальную школу закончила! Скрипка, фортепиано! Романсы как запоет — все бабы ревут! Так что слушай сюда: поможешь Анечке. Это условие.

— Хорошо, — кивнул я, чувствуя себя идиотом. — Но, Борис Алексеич, тут такое дело… Раскрутка таланта — это ж вложения! Стихи, музыка, аранжировка… На студии записать… Может, процентик по займу скинем? В счет будущих инвестиций в Анечку?

Брюс посмотрел на меня с новым интересом. Даже усмехнулся.

— А ты, Кореец, шустрый! Коммерческая жилка прорезалась? Хвалю! Может, и правда из тебя толк выйдет. Но… — он назидательно поднял палец. — Это два разных вопроса. Процент приучает к дисциплине и порядку. Маленький процент плохо приучает, большой — хорошо. Вот когда будешь готов отдать, тогда и покумекаем на эту тему.

— Договорились, — я постарался изобразить радость. — Когда с Анечкой можно познакомиться?

— После Красноводска, — отрезал Нуждин. — Как денежки вернешь.

Он все знал. Стасик слил ему весь расклад про икру. Плохо. Значит, я на крючке не только по деньгам.

— Лева! Отслюнявь товарищу, — кивнул Брюс бухгалтеру.

Тот достал из портфеля пухлую пачку сотенных в банковской упаковке. Отдал мне.

— Пересчитай, — приказал Нуждин.

Пятьдесят бумажек с Лениным. Солидно. В 69-м на эти деньги можно было «Москвич 408» купить. Если повезет.

— Верно, — сказал я, убирая деньги во внутренний карман пиджака.

— Расписочку набросай, — Нуждин пододвинул блокнот и ручку «Паркер».

Я написал: «Я, Ким Михаил… обязуюсь вернуть Нуждину Б. А. десять тысяч рублей… срок… подпись».

— Вот и ладушки, — Брюс удовлетворенно кивнул, пряча мою расписку. — Ну, давай за сделку! Чтоб все у тебя срослось! И у Анечки моей — тоже!

Мы выпили еще. Коньяк уже не казался таким вкусным. Во рту был привкус металла. Я только что продал душу дьяволу. Или, по крайней мере, взял у него в долг под залог будущего.

— Свободен, Кореец, — сказал Нуждин, давая понять, что аудиенция окончена. — Возникнут терки — Стасик знает, как связаться.

Я поднялся.

— Благодарю, Борис Алексеевич.

— Рано благодаришь, — отрезал он.

Мы со Стасиком вышли из кабинета, снова через кухню, и только на улице я смог нормально вздохнуть. Ночной воздух после дождя был свежим и чистым.

— Ну вот, видишь, — Стасик закурил, выпуская дым. — Все путем. Брюс сегодня в духе. Могло быть хуже.

— А что бывает, когда он не в духе? — спросил я без особого интереса.

— Тогда… лучше не знать, — серьезно ответил Стасик. — Но ты не парься. Дело верняк. Привезешь икру — отобьешь бабки с тройным наваром.

Я молчал. Пачка денег приятно оттягивала карман. Но чувство тревоги не проходило. Красноводск, икра, басмачи, Нуждин, Анечка… Слишком много неизвестных в этом уравнении.