Музыка нас связала... (СИ) - Линник Сергей - Страница 6

Какой-то автобус выехал из-за угла. Номер отсюда не различить, но к остановке мы должны прибыть одновременно. Я чуть раньше, даже прогулочным шагом.

Оставалось метров двадцать, не больше, когда я уперся во что-то. То есть видимых препятствий не было, но идти дальше не мог. Кажется, в компьютерных играх это называется «застрять в текстурах». Странно, но у меня это почему-то не вызвало удивления. Может, совсем немного. Я даже подумал, что наверняка можно найти обходной путь, и пройти к остановке. По сравнению с порталом на сорок лет это казалось сущей ерундой.

Преграда не была жесткой, она вроде как мягко подавалась, но не очень сильно. Но и не пружинила. То есть, разогнавшись со всей дури, лоб не разбить, но и назад не отбрасывала. Блин, я же просто хотел прокатиться на автобусе. Который, кстати, уехал, пока я тыкал в несуществующую для всех остальных стену. Номер маршрута так и не выяснил.

Обследование прохода не выявило. Преграда никаких лазеек не имела. Наверняка я смотрелся как придурок, неумело разыгрывающий пантомиму. Ну там есть такой прием, когда мим изображает, будто упирается в невидимую стену. Может, у меня какое-то психическое отклонение возникло в результате всех этих шастаний во времени? Наверняка ведь есть такое, когда больному кажется, что он пройти не может, хотя ничего не мешает. А если попробовать сделать это с закрытыми глазами? Мозг просто не будет знать, что вот как раз здесь идти нельзя? Но результат совпал с точностью до нескольких сантиметров. Я остановился возле того же смятого спичечного коробка. Пнул его, и объект переместился в пространстве согласно приданному ускорению. А если бросить что-то свое? Порылся в карманах, нашел смятый бумажный носовой платочек. Который спокойно пролетел два метра до урны, и даже попал в нее.

Больше я экспериментировать не стал. Остальное выбрасывать было жалко. Как мне потом доставать назад, к примеру, ключ? Просить прохожих? Искать длинную палку? Кстати, вот с этим надо попробовать чуть позже. Если меня не пускает, то удастся ли что-то сделать предметом, который держу в руках?

Мне даже интересно стало, как далеко простирается моя свобода передвижения. К счастью, психиатров никто вызывать не стал, и я долго, часа три, ходил, тыкая перед собой пальцем и передвигаясь боком.

В конце концов, я нашел границы доступного мне пространства. Форма его была неправильной, почти грушевидной, только один бочок был чуть сильнее вздут, и утоньшение не совсем ровное. Вернусь домой, распечатаю карту, и нарисую. Вот только с принтером беда: он остался у меня дома. Ну от руки схему набросаю, ничего сложного.

Я мог пройти вдоль дороги, зайти в гастроном на площади, но только постоять и посмотреть, дальше никак. Потом — зайти во двор и посетить подъезды аж двух хрущевок, в одной из них я добрался аж до третьего этажа. Затем — постоять на ступеньках ресторана «Торица». Имелась в виду река, а не иудейская религиозная литература. Хотя шуточки на эту тему были настолько древними, что над ними не смеялись даже пэтэушники. Но с общепитом облом — и в вестибюль зайти не получалось. Зато мог купить хлеба в булочной. В ней я почти добрался до служебного хода. Мог заглянуть в овощной магазин, и зайти в студию звукозаписи, записать там на гибкую пластинку голосовое письмо, или заказать запись на кассету или пленку.

Потом — больница. Приемное отделение — почти всё. Лаборатория, которую обследовать не удалось, дверь была закрыта. Аллейка, по которой все, кроме меня могли добраться до администрации. Опять же, не пустили на второй и третий этажи лечебного корпуса из-за отсутствия сменной обуви. Тоже на потом оставлю. И двор тетижениного дома. Предложением Федора заночевать я воспользоваться не смогу — во второй подъезд хода нет. А к тетке — запросто. Правда, ее нет дома, она в санатории еще две недели будет. Это я узнал от соседок, судачивших у подъезда. Не очень-то и хотелось. Зато чердак проверить не смог — заперто оказалось.

Напрашивались эксперименты по попытке преодоления преграды в транспорте. Сесть, допустим, возле приемного отделения в «скорую». Что будет? Остановится? Или меня внутри не заметит? А если кто-то поднимет меня и попытается перенести через преграду? А в тележке вывезти? Но единственный человек, который хотя бы теоретически мог мне помочь в опытах, куда-то задевался. Может, кран где-то чинит. Или заболел и дома отлеживается. Главное, что нет Федора в поле зрения.

Зато мне преградили дорогу назад. Возле самого подвала сошлись две дамы бальзаковского возраста, скорее всего, санитарки, и делились новостями за последние два месяца в кратком изложении. Стоять и пялиться, выслушивая бесконечную сагу о дамских переживаниях, полных душещипательных подробностей, я не стал. Не хватало еще привлечь к себе внимание. И я побрел назад, к больничным воротам. Стоять при температуре почти ноль градусов не хотел — замерзнуть так в моей довольно легкомысленной одежке проще простого. Да я и так задубел уже порядком, пока играл в юного географа. Схожу в булочную, или навещу студию звукозаписи.

— Стасик! Здравствуй! Давно приехал? Позвонил бы хоть...

Дама, опознавшая во мне папашу, довольно грубо нарушила мое личное пространство, схватив под локоть. А я ведь уже видел ее! В первый день, мы шли с Федором, она стояла у ворот. Скорая проехала еще. Точно, телогрейка на плечи накинута была. Отвернулась от меня, стоило увидеть.

— Задрали вы со своим Стасиком! — рявкнул я на нее. — Шагу не ступишь! Он у вас тут что, всех баб перетоптал? Или в долг взял, а потом не вернул?

Чуть неловко было отвечать так грубо, но как еще отвадить эту совершенно ненужную мне собеседницу? Пусть обижается и уходит. Мне с ней беседы разводить не хочется. А то ляпнешь что-то не то, начнутся подозрения всякие.

— Извините, пожалуйста, — совершенно спокойно ответила женщина. — Просто вы так похожи... Я вас с Федей еще когда увидела, удивилась. Идет и делает вид, что незнаком.

— Всё-таки вы ошиблись. Меня зовут Александр. Александр Борисович.

На всякий случай соврал я отчество, чтобы избежать вопросов о родстве. Вот интересно, Стаса в Новоторске уже лет пятнадцать нет, а помнят его. И эта вот... Симпатичная вроде, довольно молода, на вид — лет тридцать пять, наверное. Но бросилась, расспрашивает. Бурная молодость припоминается?

— И голос его, — задумчиво произнесла дама. — Ну что же, будем знакомы. А я — Алла Викторовна, — вдруг улыбнулась она. — Заведую терапевтическим отделением здесь. Так что заходите, если понадобится. Вы же живете здесь?

— В гости приехал, — буркнул я. — И на здоровье пока не жалуюсь. Если у вас всё, то пойду я. Приятно было познакомиться, — попрощался я таким тоном, что даже женщина в поисках призрачных приключений прошлого поняла бы: ни хрена не приятно, и вообще.

Я зашагал в сторону булочной. Попытался изобразить походку человека занятого и сильно торопящегося. Потому что чувствовал — смотрит вслед терапевтша. И, сдается мне, поверила не до конца. Надо расспросить у тети Жени про нее. Что за фифа такая? С какой радости через столько лет отца искала? Правда, тут бы повод подходящий найти. А то проявишь интерес, а что это за дама такая симпатичная терапией заведовала сорок лет назад, так после этого последует сеанс ролевой игры «Испанская инквизиция», причем сразу на самом сложном уровне. И без стоп-слова, кстати. Впрочем, есть более независимый источник информации. Федор расскажет, возможно, даже такое, о чем тетка моя и не догадывалась. У мальчиков, как и у девочек, тоже есть секретики. Вот увижу его, и спрошу, что может заставить женщину преследовать знакомого даже через пятнадцать лет после расставания.

Гривенник пригодился. Я купил здоровенный и свежий, еще горячий, бублик с маком. Всего за пятачок. Съел тут же, не отходя от прилавка. Эх, запить бы молочком, прямо из бутылки. Прохладным таким. Двадцать две копейки, я видел, молочный отдел непосредственно у входа в гастроном, витрину я рассмотреть мог. А подойти — уже нет. Пока мечтал, не заметил, как от бублика остались прилипшие к ладони маковые зернышки. Купил еще один, потратив только что полученную сдачу. Этот съел, пренебрегая советами специалистов, на ходу. Якобы тем самым нанося своему здоровью непоправимый вред. А мне понравилось.