Музыка нас связала... (СИ) - Линник Сергей - Страница 4

— Слушай, а помнишь, во втором подъезде жил дядя Федя? В больнице кем-то работал. Что с ним?

— Федька? Так еще в восемьдесят... пятом, что ли? Не, раньше. Горбача еще не было. Кучера как раз с днем рождения поздравляли, хорошо помню, я от парткома тогда телеграмму отправляла... Восемьдесят четвертый, значит. Шел с работы, тут три метра от ворот больничных, напали на него, избили. Им аванс в тот день давали. Он и помер. Ты ж еще в школу тогда ходил, не помнишь? Через неделю после него Лёнька уехал... А что ты спрашиваешь?

— Да так, похожего на него мужика увидел.

— Нет, слушай, сколько лет прошло уже, а такое помню. Надо же, партийного вождя с днем рождения всей страной поздравляли... А ты говоришь, что таблетки для памяти пить надо.

Кучер, он же генсек Костя Черненко, получивший непрестижную кличку по инициалам и первым буквам фамилии. Ни фига не помню, чем он был славен. Я тогда в седьмом классе учился, и вожди нас интересовали исключительно потому, что давали дополнительный день отдыха от занятий, когда они умирали. Полез в интернет. Точно, Константин Устинович родился двадцать четвертого сентября, Лёнька уехал — тридцатого.

— Теть Жень, дай пол-литру. Я договорюсь с кем-нибудь, чтобы мусор из сарая вынесли.

— Куда ты пойдешь? Вчера тут валялся, чуть не помер. Отдохни, куда спешить?

— Да всё нормально. Хочу закончить, пока погода хорошая. Вон, конфет сейчас возьму, как доктор говорил. Воды в бутылку наберу.

— Доктор, скажешь тоже... Фельдшер он, Венька Пичугин. Алкаш хренов. Только и смотрит, чтобы поднесли, других мыслей в дурной голове нет. Три раза женат был, с каждой детей прижил...

Я понял, что подвергаюсь реальной опасности узнать всю подноготную фельдшера, его жен, отпрысков, и прочей родни. Предела потоку сведений, если тетя Женя начинала вещать, не было.

— Слушай, пойду я. Дашь пол-литру?

— Чекушки хватит с них за глаза. Ты, Саня, алкашню нашу не балуй. И вперед не давай, а то нахлещется сразу, а работать не станет. Конфет вон, в вазочке возьми, они давнишние уже, я потом из пакетика свежих досыплю.

***

На этот раз я к экспедиции подготовился, как следует. Первым делом приладил в сарае изнутри крючок, чтобы можно было закрыться. Вытащил из подвала обломки стеллажа и осколки банок. Как я вчера не порезался о них — ума не приложу, сегодня казалось, что стеклом усеян весь пол. В тот самый угол я старался не смотреть, будто боялся сглазить удачу. Да и что там в потемках можно увидеть?

Зато перетаскивание мусора на близлежащую помойку хорошо прочистило мозги. И вчерашнее, когда я чуть не на четвереньках лез по ступенькам на второй этаж и из последних сил пёр к крану на кухне, казалось уже не таким страшным.

Остался только сон — яркий и простой. Мысли крутились вовсе не вокруг брата, а лезли к чемодану. Помню, как-то во времена финансового благополучия, бывшего в прошлой жизни, хотел купить такой, но жаба задавила. Как представил, что это чудо швыряют грузчики в аэропорту на ленту багажного конвейера, сразу плохо стало. И я приобрел дешевый ноунейм, не такой шикарный внешне, но до сих пор целый.

Сколько ни тяни, а пробовать придется. Еще раз проверил карманы куртки — больше на той стороне я мерзнуть не хотел. Телефон и блютуз наушники, заряженные до упора. Перчатки матерчатые, их я сейчас надену, как и вязаную шапочку. Конфеты — часть с собой, остаток — на полке, положил так, чтобы сразу дотянуться, когда назад полезу. Воду в пластиковой бутылке туда же. И тетиженина чекушка — для Федора, я ведь в прошлый раз не отдал ему обещанное. А так нельзя — меня за язык никто не тянул, сам предложил.

Застегнул все карманы на «молнии», выдохнул, как перед прыжком в воду, и опустился на четвереньки. Мелькнула мысль перекреститься, но не стал. Всю жизнь считал себя агностиком, и в прошлый раз обошлось без ритуальных жестов, значит, не нужно.

И если вчера я на окружающую обстановку по дороге туда внимания не обращал, то сейчас останавливался чуть не каждую секунду, и пытался понять: а как оно? А никак. Нора, по которой я ползу. А назад когда лез — просто вывалился в подвал.

И только задумался о такой разнице, как оказался на той стороне.

***

Здесь всё было точно то же самое. Разве что мой угол, в котором я сейчас стоял в несколько унизительной позе, был убран. Федор, наверное, подметал. Спасибо ему.

Я встал, отряхнул руки, но перчатки снимать не стал. Вон, сейчас доску с заусенцами брать придется, наверное, опять надевать надо будет. Поднялся по ступенькам и подергал дверь. Ожидаемо закрыта. Пойду проверенным путем: начну громыхать подручными средствами, пока Федор не услышит.

Но сегодня повезло. Не успел я спуститься, как услышал снаружи:

— Кто? Саня, ты?

— Я. Откроешь?

Все любят риторические вопросы. Даже если не ответят, не обидно.

Дверь открылась, явив мне Федора, сегодня щеголявшего в плащ-палатке, с которой стекала вода. Да и на улице тоже капало. Хоть и весна. Каждый год случается, и почти всякий раз с дождями и слякотью.

— Пришел всё-таки, — сказал он.

— Получилось.

— И как оно?

— Лихо было, думал, коньки отброшу. Еле домой дошел. Сахар сильно упал. И пить хотелось... Но я подготовился. Набрал конфет, и вода в подвале стоит. Да, чтобы не забыть, возьми, — я достал чекушку. — Вчера обещал ведь.

Федор молча взял бутылку, покрутил ее в руках, хмыкнул пару раз, покачал головой и вернул.

— Не, не надо. Выпивать я не особо люблю, а тут... У тебя бутылка плоская, в наших магазинах таких не продают. Увидит кто — вопросы начнутся. Объясняй потом, что такое АО «Татспиртпром», и с какой радости у них гост две тыщи тринадцатого года. Вот эти полосочки — что значат?

— Специальным прибором считывают, там информация о производителе, и прочие сведения.

— Вот, а у нас такого нет. Понимаешь? Вся эта бутылка — сплошное палево. Вот и подумай, стоит стакан водки возможных неприятностей, или нет? Вкурил? Пойдем, сядем лучше, а то торчим тут в дверях, будто неродные.

Это мне показалось, что всё так же. Ящиков этих в прошлый раз не было, это я хорошо помню. Зато сидеть на них очень удобно. Федор снял плащ-палатку и небрежно бросил ее на обломки досок.

— Ну давай я тебе сигарет принесу. Мальборо. Целый блок, — предложил я.

— Саня, «Прима» стоит четырнадцать копеек. Говно, конечно, полное, но я привык. Мне зарплаты на нее с головой хватает. Я что, пацан сопливый, перед девками этими твоими «Мальборо» форсить? И продавать я их не понесу, там, небось, таких полосочек, — кивнул он чекушку, которую я так и не спрятал еще в карман, — тоже со всех сторон налепили. Не надо мне ничего, не переживай. Ты вот что ответь. Вернулся ведь не просто так? Надумал чего? Не ради экскурсии в прошлое?

— Есть такое. Брат мой, Лёнька... — выдохнул я.

— Что с ним? — полюбопытствовал мой собеседник.

— Убьют его в этом году. В сентябре в отпуск приедет, и не вернется.

Федор вытащил ту самую «Приму», которая четырнадцать копеек, закурил, сделал первую глубокую затяжку, и спросил:

— Афган?

— Да. Он же в цирковое после армии поступал, не прошел. А ему кто-то сказал, что надо прапором на войне один срок отслужить, тогда примут. Он и пошел в сверхсрочники.

— Циркачи, твою ж налево, — сплюнул Федор не то налипший на губу табак, не то восторг от действий советской власти.

Он курил молча, то и дело стряхивая пепел и рассматривая остаток сигареты после каждой затяжки. Бычок, совсем крохотный, который держал кончиками пальцев, бросил на пол, и затоптал каблуком.

— И как ты собрался брата спасать?

— Не знаю пока.

— Хороший план, не придерешься, — с издевкой оценил мою задумку Федор.

— Так я ведь даже не знал, смогу ли сюда второй раз попасть. Теперь думать начну.

— Письмо напиши. Так и так, Ленька, это твой брат Саша из будущего. Ты в Афган не ездяй, а то тебя там прихлопнут. А в конце — семь номеров из «Спортлото», как ты мне вчера предлагал. Сразу поверит.