Табельный наган с серебряными пулями (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 24

Двумя руками я держал трость, волк рычал, в лицо мне летела вонючая слюна, передние лапы полосовали мне шинель, я бил коленом в бок оборотня, иногда попадая по ребрам, волк визжал, но не прекращал рваться к моему горлу…

Эк!

Я извернулся, крутанулся — и вот уже я придавливаю волка к полу…

Эть!

Задние лапы ударились меня в живот, выбивая воздух из легких, я взлетел вверх, сделал прямо-таки цирковое сальто, покатился кубарем по полу, моя измочаленная трость отлетела под стол, волк прыгнул, оскалив клыки…

Но я-то не просто так тут по полу валяюсь. Я целил туда, куда мой наган упал.

Оборотень на мгновенье как будто завис в воздухе посреди комнаты — и тут же закрыла от меня мушка нагана.

Выстрел! Второй! Третий!

Я встал и, прихрамывая, подошел к корчащемуся на полу волку. Навел револьвер между тускнеющих звериных глаз — и выстрелил.

Зверем жил — зверем и помер.

14

Когда в квартире закончилась суета и суматоха, поднявшиеся, как вихрь, как только мы отвязали от стульев жену и дочку инженера — и запустили в квартиру самого Ершова — я присел на резной деревянный стул, тот самый к которому и была привязана то ли жена, то ли дочка, и вздохнул.

Тяжеловато все же мне это далось…

— Езжай в отдел, Степ, — присел на соседний стул Вася Березкин, — Я тут квартиру постерегу, пока наши из МУРа не приедут.

Ну да, инженеру, в конечном итоге, стало плохо, перенервничал мужик, его повезли в карете скорой помощи в больницу, жена поехала с ним, дочка, естественно, тоже — улучив момент, она чмокнула меня в щеку, пискнула «Спасибо!» и, засмущавшись, убежала — так что остались тут только мы да дохлый оборотень.

— Думаешь? — посмотрел я на него.

— Езжай, езжай.

Я еще раз вздохнул и встал со стула:

— Да нет, не поеду я никуда… Бачей.

И навел наган на человека, который представлялся агентом рязанского угро.

15

Вася Березкин, а на самом деле — Валентин Бачей, сын генерала, обманщик и мошенник, сидел в нашем кабинете со связанными руками. И, честно говоря, не выглядел как человек, которому грозит суд и исправдом. Он, чертяка, даже огорченным не выглядел, так, мелкая неприятность. С другой стороны — он не так уж и неправ. Наш пресвитер Цюрупа проверил его и установил, что никакими способностями к манипуляциям разумом Бачей не обладает. Просто вот такая он хитрая и продувная бестия, что без всякого волшебства в душу залезет.

— Как ты понял, Степ, что я — это я? — спросил он меня, подмигнув.

Я оторвался от заполнения протокола, глянул на него и усмехнулся:

— Постепенно.

И продолжил писать, стараясь изложить понятным языком то, что сегодня произошло.

За трупом оборотня уже приезжал товарищ из ОГПУ, с незапоминающейся фамилией, я последовательно получил втык от начальника МУРа, товарища Висковатого, от огпушника и от всех агентов ОБН поочередно. Потому как не нужно с голой шашкой на дракона прыгать. В особенности, если это грозит смертью гражданским лицам. В особенности, если одно из этих гражданских лиц — важный инженер авиационного завода. Потому как белогвардейцев у нас как, кхм, мусора за баней, а толковых инженеров, желающих сотрудничать с советской властью — не пуды. Потом, правда, выяснилось, что клятый беляк пообещал инженеру, что один пес перережет его вместе с его семейкой — отчего Ершов и впал в такое умоисступление — так что я получил уже похвалу: от товарища Вискватого, от всех обнщиков, от кстати появившегося товарища Чеглока, и даже огпушник вернулся, чтобы поблагодарить. В общем, так на так и вышло.

Но бумажную работу никто не отменял.

— Степ, да ты расскажи, мне же интересно, — воззвал, улыбаясь, Бачей.

Я усмехнулся:

— Ну, для начала, тебя твои штаны подвели.

Вася-Валя посмотрел на свои изумрудные галифе:

— Это чем же?

— Да не носят милиционеры такие яркие вещи. У нас как-то само собой вырабатывается желание быть неприметными, в глаза не бросаться. А тебе они, надо полагать, как раз и были нужны, чтобы в глаза бросались, и от твоего лица внимание отводили.

Не зря никто из потерпевших его лицо припомнить не мог. Оно у Бачея и так-то незапоминающееся, а если, общаясь с ним, на его зеленые галифе, мохнатую кепку или там огромную бородавку смотришь — то тем более не запомнишь.

— Ну ладно, подумал я, всякое бывает, молодой еще сотрудник, не выработал нужных навыков… Молодой-то молодой, а блатной музыкой уже вовсю пользуешься, это при том, что до милиции с блатными вроде как не общался, по твоим же словам. Мы, в угро, тоже, бывает, по музыке словцо-другое чирикнем, но это, опять-таки, с опытом вырабатывается. Снова нескладушка. Заподозрил я в тебе какую-то непонятицу — да и не признался, что под Херсоном во время войны мне бывать приходилось. Тут-то ты и попался. Не мог тебе комиссар Пельтцер эти твои галифе подарить…

— Чего это? Сам слышал про такой случай!

— Тот и оно, что слышал. Но комиссара этого в глаза не видел. Потому что тогда не сказал бы, что Татьяна Сергеевна Пельтцер тебе их «подарил».

Бачей усмехнулся и повел плечами, попытавшись развести связанными руками:

— Ну, это ж не значит, что я — именно Бачей.

— Да если б про тебя ориентировка не пришла — я б и не подумал про твою фамилию. Понял только, что тип ты мутный, врешь, как нанятый, возможно — и не из милиции вовсе. А потом в справку про тебя вгляделся — и увидел в ней Васю Березкина. Лицо незапоминающееся, использует яркие предметы одежды для отвлечения внимания, документы подделывает, связаться с госорганами для него — раз плюнуть, так что наглости в милицию прийти под видом агента, да жилье себе выпросить, у него хватит… Неужто в Москве больше жить было негде?

— Да уж больно серьезные люди за тем обманутым стояли, могли из-под земли достать и в ту же землю обратно закопать, только немножко нецелым. Да и вы, агенты, тоже искать кинулись. Вот я и подумал, что уж где-где, а в МУРе меня точно никто искать не станет. Я ж не знал, что ты такой, догадливый.

— Ну а последний момент был, когда я предложил к тем съездить, кого ты и обманул. А ты изворачиваться начал, мол, да зачем, да не надо… А как белогвардейца ловить — так сразу готов. Так что, когда ты меня попытался из квартиры инженера убрать, я уже все про тебя понял. Думал, сам по-быстрому стулья выпотрошить?

— Ага.

Нет, вот что ты с ним будешь делать? На этого ж типуса даже обидеться невозможно!

16

— Жалко мне его, — призналась Маруся, когда я утром провожал ее до работы. У моей Марусеньки дрова на этот месяц закончились, в квартире холодрыга, вот я и предложил ей, чем мерзнуть — у меня ночевать. Благо, мой сосед в командировку укатил. Вот мы, раненько утром, по морозцу и прогуливались.

— Кого? — не понял я, — Беляка?

Ну да, рядом с ней я соображать как-то перестаю.

— Да нет. Бачея. Ты так его описал, что вроде как видно, что человек он хороший.

— Жулик он и мошенник, — проворчал я, внутренне признавая, что, как ни крути, а все же гнилой подлости в Бачее не было. Не обманывал он ни честных людей, ни детей, в основном только всякое жулье вокруг пальца обводил. А если вы скажете, что у бедных людей или там детей нечего взять — так вы просто степень подлости жулья недооцениваете.

Вон, был случай. Гуляет по улице или даже во дворе девочка, в хороших сапожках или ботиночках. Подходит к ней тетенька, мол, а я подружка твоей мамы, мама хочет тебе новые сапожки купить, да вот боится с размером не угадать. Дай мне твои ботиночки, я сейчас быстренько сбегаю, размер прикинуть. Так и остается ребенок босиком стоять, маму с новыми сапожками ждать…

Хотел я было Марусе сказать, что Бачею по всем приметам, не больше полугода в заключении обитать. А потом он выйдет и опять людей дурить будет, если за ум не возьмется. Хотел, да не успел.