Табельный наган с серебряными пулями (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 2

Дверь распахнулась без стука и в кабинет ввалились два человека: молодой рыжеволосый парнишка с длинным хрящеватым носом на круглом лице, удивительно похожий на упитанного лиса и мужичок в возрасте с обширной круглой лысиной, как у товарища Ленина, только лицо у мужичка было гладко бритое, да и написано на нем было, что человек этот — любитель посидеть в хорошей компании, да поболтать всласть.

— Товарищ Чеглок! — сразу же зашумел мужичок, с сильным украинским акцентом, — Опять вы на собрание опаздываете! Хорошо еще, мы сразу к вам зашли…

— Не колыхайте попусту воздух, товарищ Хороненко. Все я помню, вот, с пополнением беседую.

— Николай Балаболкин, — протянул мне руку парнишка

— Степан Кречетов, — я пожал узкую ладонь.

— Тарас Хороненко.

— Степан Кречетов.

— Так… — протянул Чеглок, — Коля… Хотя, нет. Степан, ты в партии?

— Кандидат.

— Не журись, по лету примем. Значит, сиди здесь, — Чеглок перетек к столу и, подхватив папку, спрятал ее в огромный сейф, стоявший в углу. Стукнула тяжелая железная дверь, из-за которой Чеглок извлек тонкую брошюрку.

— Вот, пока посиди здесь, почитай. Придут ко мне — говори, что скоро вернусь, придут с сообщением о преступлении…

Опять распахнулась дверь сейфа и оттуда легли на стол несколько чистых бланков.

— … все внимательно запиши. Главное — не забудь имя и адрес взять, а то…

— Иван Николевич! — возопил Коля со смешной фамилией, — да один раз такое было!

— … а то, — не обратил на его стенания никакого внимания Чеглок, — сообщение о преступлении есть, а с кем оно произошло — неизвестно. И главное: даже спросить некого.

— Иван Николаевич!

— Товарищи! — не выдержал Хороненко, — Опаздываем же!

— Степан, сиди и жди!

Троица агентов угрозыска — на мой ошарашенный взгляд, больше похожая на каких-то циркачей — скрылась, смеясь и о чем-то переговариваясь.

Я взглянул на брошюру.

«Сверхъестественное и его использование в преступной деятельности. Способы выявлении и расследования». Издательство НКВД РСФСР, 1921 год.

4

«…в июле 1919 года в Петрограде бандой Якова Сумкина по прозвищу „Неуязвимый“ был ограблен фургон, перевозивший золото в слитках общим весом три фунта, а также две с половиной тысячи царских червонцев. Во время ограбления по Сумкину охранниками фургона было сделано порядка трех десятков винтовочных и револьверных выстрелов, однако тот сумел подойти вплотную к стрелявшим и обезоружить их, после чего остальными членами банды охрана была связана и оставлена в фургоне…»

Страница на этом кончилась, я потянулся перевернуть ее.

В дверь постучали. Тихо и как-то робко.

Я откашлялся, одернул рубаху, сделал серьезное лицо:

— Войдите.

Дверь приоткрылась, совсем немного. В узенькую щелку бесшумно просочилась маленькая старушка, в черном пальто. Седые волосы скручены на макушке в пучок.

— Здравствуйте, — тихо произнесла она, комкая в руках серый пуховый платок, — Товарищ Чеглок?

— Нет. Вы к нему?

Старушка подошла к столу и несколько испуганно посмотрела на меня:

— Мне нужен товарищ Чеглок. Меня к нему направили.

Я посмотрел на нее, гадая, что же мне с ней делать. Старушка стояла и смотрела на меня.

— Присаживайтесь, — спохватился я, указывая на стул, — Вы хотите сообщить о преступлении?

— Да, — старушка села, — Мой сын женится.

— Простите?

— Это вы меня простите. Я нервничаю, поэтому непонятно объясняю. Мой сын женится и я уверена, что эта… девушка… опоила его приворотным зельем.

В этот момент я почувствовал злость.

5

Многим кажется, что приворотное зелье — это такая безобидная шутка. Мол, что страшного в том, что бедная девушка — или бедный юноша получит то, о чем мечтает: настоящую любовь того, кого любит сам? Беда даже не в том, что такие сиропные романтики даже не думают, насколько это правильно — ломать волю человека. Беда в другом.

Приворотное зелье — это колдовство. И как любое колдовство, оно питается жизненной силой людей. В данном случае — силой того, кого приворожили. Три месяца, самое большее — год, и привороженный начинает чахнуть. Ладно, если вовремя сообразить, что это — приворот и отвести к священнику (по нынешнему — пресвитеру), тот снимет. Только кто же добровольно признается: мол, люди добрые это я приворожил девчонку, от этого она чахнет, спасайте ее. Приворот — дело уголовное, никто добровольно на себя хомут одевать не станет.

У меня так до войны приятель умер… Девчонка до последнего молчала, пока уже отходить не начал, тогда прибежала в слезах… д-дура… Не успели до священника довезти, умер в дороге. Деревенька маленькая, своей церкви не было. Да и денег — тоже.

Я пододвинул к себе чистый бланк и окунул ручку в чернильницу…

В кабинет заглянул человек в кожаной кепке:

— Чеглок где? — требовательно спросил он.

— На собрании.

Человек исчез. С кончика стального пера прямо на бланк упала капля чернил и растеклась жирной кляксой.

Я тихо прошипел — те слова, что рвались с языка, позволительны в пехоте, но никак не в МУРе — и взял новый бланк:

— Рассказывайте.

6

Звали старушку Колыванова Маргарита Федоровна, до революции — мещанка, жена инженера Путиловского завода в Петрограде. Сам господин Колыванов пропал куда-то еще в семнадцатом, то ли за границу сбежал от революции, то ли пристукнул его кто-то в февральской завирухе. Остался матери только сынок, Петенька, последняя материнская надежда и отрада.

— Он у меня умный, — приговаривала старушка, отхлебывая воду из стакана, — весь в отца. Изобретатель, сейчас он на свое изобретение патент берет, когда оформит — откроет свою мастерскую, продавать трудовому народу будет…

Неплохой, судя по всему, парнишка…

Дверь в кабинет раскрылась:

— Где Иван Николаевич? — спросил солидный человек, в тяжелом бархатном пальто, в круглых очках с бородкой клинышком. Настоящий дореволюционный доктор.

— На собрании.

— Прошу прощения.

«Доктор» вежливо наклонил голову и вышел.

— И вот, месяца три назад, — начала тихонько всхлипывать Маргарита Федоровна, — изменился мой Петенька, задумчивый стал, про свое изобретение не рассказывает, все что-то думает, думает… Ну, сердце материнское не обманешь, почувствовала я тогда неладное. Говорю, Петенька, что случилось, сыночек. А он ходил, ходил, а потом признался: влюбился я, мама, говорит, люблю безумно, жить без нее не могу. Любит так любит, он у меня уже взрослый… Только что это за любовь, если свою невесту матери показывать не хочет? Я окольными путями вызнала, кто она такая. Провинциалка, из Рязани, бухгалтером в тресте служит. Сходила я в тот трест тихонечко, посмотрела на нее. Некрасивая, ни лица, ни фигуры, сидит серой мышкой. Разве же мой сынок на такую сам бы посмотрел? Он у меня красавец. Опоила она его, точно, опоила…

Я старательно записал все, что она мне сказала, записал ее имя, имя сына, имя девушки. Пообещал, что МУР непременно примет меры и накажет виновную. Кажется, старушка успокоилась…

7

В моих мечтах коварная девица — вопреки рассказу Маргариты Федоровны, черноволосая и черноокая — грустно понурив голову под грузом улик, добытых, ясное дело, мною, уходила из зала суда, Петя Колыванов горячо благодарил и знакомил со своей настоящей невестой, которую он забыл под воздействием зелья, плакала от радости старушка-мать…

Хлопнула дверь и в кабинет ввалилась все та же лихая троица муровцев.

— Кто приходил? — Чеглок одним тигрячьим прыжком уселся на столе и выхватил заявление Колывановой прямо у меня из-под пальцев, — Так-так-так…

— Приходила гражданка с заявлением, — поторопился объяснить я, — Еще два человека: в кожаной кепке и такой… в очках и пальто…