Миллионщик (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 32

Куда именно мне надо, я не знал, а вот что мне было нужно — представлял очень отчетливо и ясно. Мне нужно было срочно вызвать сюда Изю Шнеерсона и господина Рыкунова с его людьми. Дело принимало серьезный оборот, и мне нужны были все деньги, мозги и кулаки, какие только я мог собрать.

— А скажи-ка, любезный, где тут у вас телеграф?

— Это вам на почтамт надо, барин! — пояснил тот.

— Значит, к почтамту. Гони!

Московский почтамт располагался на Мясницкой улице, в величественном здании, похожем на дворец, с колоннами и огромными, высокими окнами. Внутри, в просторном операционном зале с расписными сводчатыми потолками, царила деловая суета. Стучали штемпели, шелестели бумаги, а из-за дубовой перегородки, где находилось телеграфное отделение, доносился непрерывный, сухой треск аппаратов Морзе — азбука новой, стремительной эпохи.

Итак, мне нужно было срочно вызвать из имения Левицких моего верного товарища Изю Шнеерсона и Сергея Рыкунова. Во времена, когда мобильная связь не могла привидеться даже Жюль Верну, это было нетривиальной задачей. Но какое же счастье, что несколько лет назад от Москвы до Нижнего Новгорода стал действовать телеграф!

Я подошел к окошку с медной табличкой «Прием депеш». За конторкой сидел усатый чиновник в форменном сюртуке с блестящими пуговицами.

— Мне надобно отправить телеграмму, сударь, — обратился я к нему. — Срочную. Во Владимирскую губернию, под Гороховец.

— Извольте, — кивнул чиновник, пододвигая мне специальный бланк и тяжелую чернильницу с гусиным пером. — Пишите адрес и текст. Разборчиво.

Вот тут и возникла первая сложность. Как отправить телеграмму так, чтобы она дошла не просто в уездный город, а прямо в усадьбу, затерянную в лесах? Я понимал, что телеграфной линии до самого имения, конечно же, нет.

— Скажите, любезный, — спросил я у чиновника, — а можно ли заказать доставку депеши с нарочным? Чтобы прямо в руки, по адресу.

— Можно, — подтвердил он, не отрываясь от своих бумаг. — Называется «с эстафетой». Телеграмма дойдет до ближайшей к месту назначения станции, в вашем случае до Гороховца. А оттуда на почтовых лошадях ее повезет специальный рассыльный прямо по адресу. Только это, сударь, услуга дорогая!

— Мне главное, чтобы быстро!

Чиновник выдал мне бланк телеграммы для заполнения. Сев за столик для посетителей, я принялся за составление текста. Нужно было написать коротко, но ясно, ведь плата взималась за каждое слово. После недолгого раздумья я вывел:

АДРЕС:

ВЛАДИМИРСКАЯ ГУБЕРНИЯ, ГОРОД ГОРОХОВЕЦ, ПОЧТОВАЯ СТАНЦИЯ. ДАЛЕЕ С ЭСТАФЕТОЙ В ИМЕНИЕ ЛЕВИЦКИХ. ВРУЧИТЬ ГОСПОДИНУ ШНЕЕРСОНУ.

ТЕКСТ ДЕПЕШИ:

ИЗЯ ТЧК РЕКУНОВ ТЧК НЕМЕДЛЕННО ВЫЕЗЖАЙТЕ МОСКВУ ПОЕЗДОМ ТЧК ДЕЛО НЕОТЛОЖНОЕ ЗПТ ЖДУ ГОСТИНИЦЕ БРАТИЩЕВА ТВЕРСКОЙ ТЧК

ТАРАНОВСК

Чиновник пробежал глазами мой текст.

— Так… двадцать одно слово. Плюс подача, плюс бланк. И эстафета до имения… верст, говорите, десять от Гороховца? Это будет, сударь мой, — он пощелкал на счетах, — три рубля семьдесят пять копеек серебром.

Сумма была приличной, но я, не торгуясь, выложил на стойку четыре серебряных рубля.

— Сдачи не нужно, — сказал я. — Только прошу вас, чтобы как можно скорее. Дело не терпит отлагательств.

— Не извольте беспокоиться, — заверил меня чиновник, ставя на бланке штемпель «СРОЧНАЯ».

— Через час ваша депеша уже будет в Гороховце. Ввечеру ваши господа ее получат. Техника, сударь! Прогресс!

Я вышел с почтамта с чувством выполненного долга. Механизм был запущен. Теперь у меня в Москве будут и «мозги» в лице Изи, и «мускулы» в лице Рекунова. А значит, можно переходить к следующему этапу нашего плана — к плотной «работе» с господином Селищевым.

Циничная наглость Селищева взбесила меня. Вот от этого сукина сына зависело счастье и благосостояние Ольги! Но ярость, поначалу вскипевшая внутри, быстро сменилась холодным, расчетливым спокойствием. Я понял, что этот человек сам дал мне в руки оружие против себя. Он был настолько уверен в своей безнаказанности, что потерял всякую осторожность.

Но как использовать это оружие? Идти в полицию? Наивно. Мои слова против слов уважаемого дворянина — пустой звук. Устраивать публичный скандал самому? Слишком рискованно. Больно уж шаткой является моя легенда «негоцианта Тарановского»: я не мог привлекать к себе излишнее внимание властей, создавать шумиху вокруг своего имени. Любая серьезная проверка могла вскрыть мое прошлое, и тогда все планы, все деньги, моя свобода — все полетит в тартарары!

Нет, действовать нужно было чужими руками, причем руками людей, чье слово имело бы вес в этом обществе. И такой человек у меня был. Князь Оболенский!

На следующий день я пригласил его на обед в лучшую ресторацию города. За бутылкой дорогого французского вина, когда князь был уже в самом благодушном настроении, я решил открыть ему карты, но, разумеется, без ненужных подробностей.

— Князь, — начал я, — должен просить у вас помощи в одном деликатном деле. Оно касается не коммерции, а чести.

— Чести? — оживился Оболенский. — Говорите, Тарановский! Если кто-то вас оскорбил, я готов быть вашим секундантом!

— Нет. Вопрос не обо мне, — усмехнулся я. — Дело в сиротах. Брате и сестре одного моего старого товарища, с которым судьба свела меня в Сибири. Он, к несчастью, попал в беду, был осужден. А его родственники, сестра совсем юная девушка и младший брат, остались здесь одни на попечении опекуна.

Я вкратце, опуская лишние, компрометирующие меня и Владимира Левицкого подробности, изложил ему историю рода Левицких. Рассказал о подложном иске соседа, о давлении, о судебной тяжбе.

— А опекун, некий господин Селищев, вместо того чтобы защищать детей, по сути, продает их имение тому, кто больше заплатит, — закончил я.

— Селищев? Аристарх? — нахмурился князь. — Знаю такого. Картежник, шулер, мот. Но то, что вы рассказали… Это уже за гранью! Каков мерзавец!

— Хуже, князь. Он предложил мне, — я посмотрел ему прямо в глаза, — за сто тысяч рублей «уладить» дело в мою пользу. То есть, по сути, ограбить своих подопечных, оставив им сущие крохи.

Лицо Оболенского побагровело.

— Негодяй! Подлец! Таких, как он, нужно вызывать на дуэль и стрелять, как собак!

— Дуэль, князь, здесь не поможет, — сказал я. — Он человек без чести и, верно, не примет вызова. Здесь нужно действовать иначе: следует уничтожить его. Сделать так, чтобы его освободили от выполнения обязанностей опекуна и ни один порядочный человек в Москве не подал ему руки.

— И как же это сделать? — спросил князь, и в его глазах загорелся азарт.

— А вот для этого мне и нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы его подлые слова услышали другие. Уважаемые люди. Члены вашего клуба. Чье слово будет иметь вес и в Дворянском собрании, и в суде. Вы могли бы мне в этом помочь? Пригласить на встречу со мной и Селищевым пару-тройку таких господ?

Оболенский задумался, потирая подбородок.

— Хм… Идея, черт возьми, интересная. Скандал в клубе — это вещь серьезная. Но как это устроить, чтобы не выглядело подстроенным?

— А мы и не будем ничего подстраивать, — сказал я. — Мы просто создадим условия. План у меня такой. Вы, князь, под каким-нибудь предлогом приглашаете в отдельный кабинет в клубе, скажем, своих высокопоставленных друзей. Говорите, что хотите посоветоваться по какому-то важному делу. В это же время я приглашаю туда же Селищева, якобы для передачи ему денег. Кабинет этот, как я приметил, имеет смежную дверь в другую, малую гостиную. Вот за этой дверью и будут сидеть ваши друзья. Они станут невольными свидетелями нашего разговора.

— А если он не станет говорить? Если заподозрит неладное?

— Заговорит, — уверенно сказал я. — Он жаден и глуп. Я спровоцирую его, заставлю повторить свое гнусное предложение. А ваши друзья все это услышат!

Князь хлопнул ладонью по столу так, что зазвенели бокалы.

— Черт побери, Тарановский, да вы не коммерсант, вы — стратег! Мне нравится ваш план! Он дерзок и изящен. Я берусь это устроить! Сенатор Глебов, старый приятель моего папа́, человек безупречной честности. А генерал Арсеньев, ветеран осады Севастополя, ненавидит казнокрадов и мошенников. Они согласятся!