Миллионщик (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 23

Ольга провела нас в небольшую гостиную. Вскрыла конверт и, сев у окна, углубилась в чтение. Я стоял и смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Смотрел на ее склоненную голову, на длинные, дрожащие ресницы, на тонкие пальцы, сжимавшие письмо.

Она дочитала, подняла на меня глаза, полные слез и вопросов.

— Расскажите, — попросила она. — Расскажите все.

И я начал рассказывать. О нашей встрече с Владимиром на каторге, о побеге, об Амуре, о нашем прииске. Я говорил долго, стараясь не упускать никаких подробностей, кроме тех, что касались моего прошлого. Рассказывал о его мужестве, о тоске по дому, о том, как он беспокоился о ней и о младшем брате.

Она слушала, затаив дыхание, и слезы медленно текли по ее щекам. Но это были уже слезы не горя, а облегчения и радости.

В этот момент в комнату вошел мальчик лет четырнадцати, высокий, худенький, очень похожий на Владимира, а за ним — пожилая сухопарая дама.

— Оля, кто это? — спросил юноша, с недоверием глядя на нас.

— Это… это друзья Володи, Миша, — сказала Ольга, и голос ее дрогнул. — Они привезли от него письмо.

Так я познакомился с Михаилом, младшим братом. Дама оказалась мадам Делаваль, бонной мальчика.

Кухарка подала чай. Мы сидели в большой, холодной гостиной, где мебель была укрыта белыми, похожими на призраков, чехлами. За окном сгущались синие майские сумерки, а в комнате горела одна-единственная свеча, отбрасывая на наши лица дрожащие тени. После первых слез радости и сбивчивых расспросов о Владимире разговор перешел на их нынешние беды.

— Ваше поместье выглядит очень неухоженным. Где вся прислуга? — недоумевал я, вспоминая что когда-то Ольга появилась на тюремном дворе в сопровождении кцчера и лакеев.

— Увы, с того дня, как объявили свободу для крепостных, почти вся дворня нас покинула, — пояснила Ольга Александровна. — Остались лишь кухарка и сторож — он приходит ночью. Экипаж пришлось продать, как и многое другое. Имение тоже заложено, а тут еще и расходы на этот злополучный судебный процесс…

— Так, кажется, это ваш сосед, Мезенцев, подал на вас в суд? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал по-деловому, хотя сердце буквально колотилось от ее близости. — Владимир упоминал об этом. Но я думал, это простое недоразумение.

Ольга горько усмехнулась. На ее бледном, уставшем лице это выглядело особенно печально.

— Недоразумение, говорите? О, если бы! Это не недоразумение, господин Тарановский. Это подлый грабеж.

— Но на каком основании? — вмешался Изя, который до этого скромно молчал, но теперь его коммерческое чутье не выдержало. — Земля ведь-таки ваша! Документы, планы межевания — все должно быть.

— Документы… — вздохнула Ольга. — Они есть. Только вот Мезенцев представил в суд какие-то свои, новые. Якобы при межевании, еще при дедушке, была допущена ошибка, и вся наша земля за рекой, та, что к лесу примыкает, на самом деле принадлежит ему.

— Но это же абсурд! — воскликнул я. — Это же самая ценная часть вашего имения, как я понимаю. Тот самый лес, который хотели купить те… французы.

— Именно, — кивнул Михаил, младший брат, который сидел рядом с сестрой и смотрел на меня с юношеской доверчивостью. — Я там каждое дерево знаю! Это наша земля, испокон веков! И сам Мезенцев никогда против этого не возражал. Буквально три года назад он еще ходил с папа́на охоту на вальштепа аккурат по тем землям и не имел никаких возражений против их принадлежности!

— А я еще девчонкой бегала по тому берегу Клязьмы, — с тихой грустью добавила Ольга. — Там есть старая ива, мы под ней с Володей в детстве прятали свои «секретики». Как же эта земля может быть не нашей? Но у Мезенцева, оказывается, есть бумаги из Палаты Землемерия, подтверждающие его права. И судейские чиновники ему верят. Или делают вид, что верят ему, а не нам…

— Ой-вэй, я вас умоляю, какие чиновники, какая вера! — не выдержал Изя. — Это же всем понятно, что без денег тут не обошлось! Он им таки на лапу дал, и немало!

— Мы тоже так думаем, — тихо сказала Ольга, и ее щеки залил легкий румянец стыда. — Наш поверенный, стряпчий из Гороховца, так и сказал. Говорит, дело наше правое, но без денег мы его проиграем. Судебный заседатель, господин Клюквин, намекал ему, что за тысячу рублей серебром готов «повнимательнее» изучить наши документы. Иначе решение будет уже в ближайшее время. А где нам взять такие деньги?

— А если не заплатить? — спросил я, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость.

— А если не заплатить, он вынесет решение в пользу Мезенцева, — закончил за нее Михаил. — Суд уже многажды откладывал заседание. Впрочем, даже если мы выиграем, поместье, вернее всего, отпишут в казну. Накопился изрядный долг по закладной в Дворянский банк, а платить нам нечем. Поместье наше из-за осуждения Вальдемара взято в опеку, нам выдают на жизнь сущие крохи. Мы продали почти все, что можно было. Остались только мамины серьги…

— Ой-вэй, это оттого, что вы барышня? — участливо спросил Изя.

— Именно! Ольге не дают распоряжаться поместьем, потому что она женскаго пола, а я еще несовершеннолетний, — пояснил Мишель.

Ольга опустила глаза, и я увидел, как дрожат ее ресницы.

Наш разговор был прерван громким лаем собак во дворе, а затем стуком в дверь. В комнату, не дожидаясь приглашения, вошел приземистый, рыжебородый мужик в добротном армяке

— Управляющий Мезенцева явился! — ахнула Ольга.

— Ольга Сергеевна, вам поклон от Афанасия Никитича, — сказал он, не снимая шапки и с нескрываемым любопытством разглядывая нас с Изей. — Велел передать, что торги по вашему имению назначены на следующую неделю. Ежели желаете сохранить за собой хоть что-то, Афанасий Никитич готов выкупить ваш долг перед казной. За уступку спорного участка, само собой. По-соседски.

— Какие торги? — ахнула Ольга, бледнея. — Какой долг?

— А тот самый, что за вашим батюшкой числился, — ухмыльнулся управляющий. — В опекунском совете сказали, раз тяжба идет, а долг не уплачен, имение с молотка пойдет. Так что думайте, барышня. Предложение щедрое.

Он развернулся и, не прощаясь, вышел, оставив нас в полной растерянности.

— Я ничего не понимаю, — прошептала Ольга, прижимая руки к груди. — Какие торги? Почему так быстро? Нам же говорили, что пока суд не закончится…

Все это было слишком грубо, нагло. Да и слишком много совпадений: загадочные французы, скоропостижная помолвка, дуэль, внезапный иск соседа, а теперь еще и торги. Лес рубят щепки летят, так и нажиться еще пытаются.

— Владимир Александрович просил меня помочь вам, — сказал я твердо. — И я помогу! Я все решу, не беспокойтесь милая барышня. — И я улыбнулся по-доброму, точнее, попытался.

Так как за прошедшее время мне казалось, я разучился так улыбаться.

Она подняла на меня удивленный, почти испуганный взгляд.

— Но мы не можем… мы не можем принять… Мы ведь вам совсем чужие люди.

— Вы не чужие, — ответил я, глядя ей прямо в глаза. — Вы сестра моего друга. Его беда — это и моя беда. И его семья — теперь и моя забота. Так что давайте прекратим этот разговор. Сколько нужно этому… Клюквину? Тысяча? Будет ему тысяча. А лучше — полторы, чтобы он «поизучал» дело еще пару лет. А еще лучше — вынес решение в вашу пользу в самое ближайшее время.

Мы проговорили до позднего вечера, обсуждая детали. Я понимал, что простой взяткой здесь дело не решить. Нужно было действовать тоньше. Для начала изучить этого Мезенцева, а заодно и Клюквина, найти их слабые места. Мой опыт в другой жизни подсказывал, что у каждого такого «дельца» есть свой скелет в шкафу.

— Мадмуазель, теперь уже поздно, я вынужден откланяться. Но завтра мне предстоит кое-что проверить, — произнес я. — Нужно съездить на тот спорный участок, посмотреть его своими глазами.

Мы заночевали в деревне — оставаться в усадьбе по понятиям данного времени означало бы дискредитировать Ольгу Александровну.

Переночевав в избе с тараканами размером с собаку, на следующий день, еще до рассвета взяв у одного из крестьян за пару медяков старую, плохонькую лошаденку, я отправился к Клязьме. Дорога шла через густой сосновый лес, тот самый, которым так гордились Левицкие. Я ехал и размышлял.