По воле судьбы - Блэйк Стефани - Страница 8

Тондлон осклабился и отвесил церемонный поклон:

– Достопочтенный святой отец может спокойно отдыхать, зная, что Тондлон позаботится о нем, пока он будет в Китае.

– Тондлон слишком многое считает само собой разумеющимся. Я никогда не говорил, что нанял его на постоянную работу.

– Тондлон спокоен. Тондлон сам сделает себя, как вы говорите, незаменимым.

– Как вы говорите? – приподняв брови, переспросил Люк. – Мы вчера договорились покончить с этим ломаным английским. Я не удивлюсь, если на самом деле ты говоришь на моем родном языке лучше меня. Кстати, где ты выучился английскому?

– Моя мать принадлежала к высшей касте, – ответил китаец со сдержанной гордостью. – Чистокровная Цин. Дальняя родственница самого Гуан Су. В возрасте двенадцати лет ее выкрал один военачальник, который сам был прямым потомком одного из участников похода Марко Поло. За прошедшие столетия смешанных браков в нашей семье было много, – печально улыбнулся Тондлон. – Так что во мне немало чужестранной крови – пожалуй, стольких племен, сколько притоков у Янцзы.

– Я так и думал! – рассмеялся Люк. – А что случилось с твоей матерью после похищения?

– То, чем такие дела обычно и заканчиваются. Этот военачальник изнасиловал ее, и перед вами стоит плод этого действия, – равнодушно ответил Тондлон, как будто речь шла о поездке его матери на отдых к морю.

– Господи помилуй! Несчастная женщина!

– Да не так чтобы очень уж и несчастная. В результате все для матери обернулось даже неплохо. Военачальник через какое-то время сбыл ее директору Ост-Индской компании, и мы поселились в роскошном особняке в Гонконге. Полковник Болтон оказался порядочным человеком и сделал все от него зависящее, чтобы превратить меня в настоящего европейца. Он даже предложил официально усыновить меня. У него бы все получилось, но тут разразилась «опиумная» война. – Тондлон сжал губы, и впервые за время их знакомства Люк увидел, с каким трудом тот сдерживает рвущиеся наружу чувства. – Когда я увидел, каким жестоким и безжалостным победителем оказалась Англия, как она втоптала мою родину в грязь, наплевала ей в лицо, унизила мой народ и попрала его достоинство, я понял, что мое место – в Китае и всегда будет здесь. Нет, мистер Каллаган, я вовсе не горжусь тем, что в моих жилах течет толика крови белого человека.

Люк ничего не ответил, и они остались молча сидеть, задумчиво глядя на струящуюся за бортом воду.

По обеим сторонам медленно проплывали однообразные желтовато-серые равнины. В отдалении виднелись цепи обрывистых, скалистых гор. Берега спускались к реке широкими пологими террасами. Босые мужчины, женщины и дети, закатав штанины до колен, работали на рисовых полях. Когда Люк начал было возмущаться, Тондлон возразил ему:

– У нас в Китае каждый клочок земли должен быть обработан. Людям надо есть.

– Прошлой ночью я долго не мог заснуть. Слишком много впечатлений, к тому же сказалась усталость от долгого плавания… Так что я провел несколько часов, перелистывая словарь и учебник китайского языка. Я понимаю, что, возможно, перевел неверно, но твое имя означает…

– Большая репа. Вы перевели совершенно точно. – Тондлон был явно польщен. – Это не имя, а прозвище. Так меня прозвали ребята в деревне, где я вырос. Я всегда был выше и тяжелее обычного китайского ребенка, да и взрослого китайца тоже. Тот мой далекий европейский предок был, должно быть, настоящим верзилой.

– Надо же, Большая Репа… Забавно!

– Мне это прозвище нравится. Я давно перестал пользоваться своим настоящим именем. В этом у нас перед вами, европейцами, неоспоримое преимущество. Вас крестят и дают имя, которым вы обязаны зваться до конца своих дней. Что про вас подумают, если, вернувшись в Америку, вы заявите: «С этого дня зовите меня не Люк Каллаган, а Большая Репа»?

– Вне всякого сомнения, упрячут меня в психушку.

– В сумасшедший дом? Конечно. Здесь, в Китае, мы очень терпимы ко всякого рода чудачествам. Даже к тем, кого по вашим европейским меркам давно сочли бы недоумками или безумцами, относятся с особой симпатией и даже уважением.

– Как ты справедливо заметил вчера, западная культура несовершенна во многих отношениях, – кивнул Люк. – Белый человек никогда не славился человеколюбием по отношению к другим народам. Он прославился прямо противоположным. Я принадлежу к людям, которые пытаются хоть как-то это исправить, честно исполняя наш миссионерский долг.

Тондлон положил руку на плечо Люка и с улыбкой сказал:

– Я просто уверен, мистер Каллаган, что вы обладаете большим человеколюбием и преисполнены самых добрых намерений по отношению к людям, какого бы племени они ни были.

– Ну что ж, спасибо на добром слове, Тондлон. Мне особенно лестно услышать это именно от тебя.

Темные глаза китайца были непроницаемы.

– Мистер Каллаган, я говорю только лично о вас. Отнюдь не все ваши приятели-миссионеры вызывают у меня такую же симпатию и уважение.

– Тогда это лестно вдвойне. – Люк поднялся на ноги и потянулся. – Сидеть на этой лавке просто невыносимо. Ощущение такое, будто мне пропилили зад до кости. Пожалуй, пойду сосну немного на палубе. Что-то мне, честно говоря, нездоровится.

– Отдохните, отдохните! – подмигнул Тондлон. – А я посторожу, чтобы эти желтые черти не полоснули вас ножом по горлу и не кинули за борт.

– Мне не всегда нравятся твои шуточки, – сухо заметил Люк, укладываясь в тени паруса на соломенную циновку.

Люк проспал целых шесть часов. День уже начал клониться к вечеру, когда Тондлон разбудил его.

– Мы подплываем к миссии. Через полчаса причалим.

Люк широко зевнул и сладко потянулся:

– Надо же, во рту все пересохло, будто песку наелся. Здесь есть вода?

– Есть, но я бы не советовал вам пить ее. В этом году повсюду гуляют холера и тиф. Выпейте лучше вот это. – Тондлон вытащил из своего парусинового заплечного мешка бутылку китайского вина и протянул ее Люку.

Юноша откупорил ее, поднес ко рту и сделал приличный глоток. Скривившись, он посмотрел на бутылку.

– Господи! Чем ты меня напоил? Не вино, а прямо щелок какой-то!