Новая жизнь (СИ) - Волков Тим - Страница 8

— Ключ…

И что это за лекарство, которое под замком держат? Скорее всего — морфин! Ну, да, как он не сообразил-то… Ключ!

— Побудь с ней. Я сам гляну.

И где он может быть, этот чертов ключ?

Артем вышел в горницу… или в приемный покой, наверное, так лучше было б назвать. Вот, рядом со старым зеркалом, шкаф, вот — замок. Навесной и, вообще-то, с виду довольно хиленький. А что, если…

Хотя… вдруг…

Молодой человек тщательно проверил все свои карманы. Потом провел рукой по крышке шкафа — может, там? Нет, одна пыль. А где еще посмотреть можно?

В засиженном мухами зеркале в черной самодельной раме, отразилась растерянная физиономия Ивана Палыча — чужое, незнакомое совершенно, лицо с острыми скулами и неровно подстриженною бородкой. Интересно, сколько ему лет, этому юному земскому доктору? Вряд ли больше тридцати. Да что там — много меньше! Аглая сказала, месяц назад прислали.

Черт! А что это… Правый верхний угол зеркала вдруг показался Артему почище всего остального, словно кто-то наспех протер его тряпкой… Почему только угол? Почему не все зеркало? Аглая заленилась? Да причем тут… А если…

Правая рука доктора словно сама собой дернулась вверх, пальцы нащупали сверху, за рамою что-то металлическое, холодное… Ключ!

Ключ от «волшебной дверцы».

Отперев замок, Артем распахнул дверцу.

Шприцы!

Один — с ржавой иглой, такой только выкинуть. Другие, вроде как, еще ничего. Еще какая-то кастрюля, верно, типа автоклава здесь. Банка с каким-то белым порошком на самом дне… Кокаин, что ли? Хм… Кокаин… В трехлитровой банке⁈ В захудалой сельской больничке? А не жирно ли? Да и вообще, на карболку больше похоже…

Ага! Вот оно… на самой верхней полке — коробочка… Морфин! Увы, всего-то две ампулы. Что ж, что есть… Девчонку-то жалко! Все ж адская боль. Так хоть поспит малость. Эх, инструменты бы! Инструменты…

— Аглая, прокипяти шприц, — вернувшись в палату, распорядился доктор.

Сидевшая у изголовья больной девушка проворно вскочила и бросилась в приемную горницу к печке.

«Все же хорошо, что хоть Аглая есть, — с неожиданной нежностью вдруг подумал Артем. — Ну и что с того, что неграмотная? Девчонка она смышленая. Научится всему — было бы желание. Кстати, может быть, можно ее на ставку санитарки оформить? Или хотя бы на полставки… Как тут с этим? Кто денежное содержание платит — государство? И… интересно, какая зарплата у этого самого Ивана Палыча? Судя по одежке — не ахти… Или не в этом дело?»

После укола Марьяна перестала метаться, затихла во сне. Надолго ли? Эх, дева, дева… Жить бы тебе да жить. Однако же, в этих-то условиях.

В ящике стола, в приемной лежала какая-то толстая книга — журнал приема. Наверное, нехудо было б его и заполнить.

Усевшись за стол, Артем вытащил журнал, чернильницу… перо! Хм… Перо! Интересно, как всем этим пользоваться-то? А, впрочем, дело нехитрое…

— Скверна в ей, Скверна, — убрав «автоклав» в шкаф, повернулась Аглая. — А Живицы уходит — плохо совсем.

— Да что за Скверна-то такая? — доктор устало раскрыл журнал. — Вот никак в толк не возьму. Все об одном талдычите.

— Да что вы, Иван Палыч! Господь с вами! — перекрестилась девушка. — Нешто забыли? А, вы ж в ритуал-то не шибко-то верите… А мы вот верим… Ох…

— Ну, говори, говори, — Артем поднял глаза. — Рассказывай… Да сядь ты, не мельтеши.

— Ну что ж, Иван Палыч, скажу, коли забыли, — покладисто согласилась помощница. — Токмо вы не смейтесь… как в прошлый раз…

Как понял Артем, суеверия в Зарном цвели буйно. И своя травница имелась, и знахарка, и даже ведьма. И все они талдычили одно. Дескать есть у человека Живица — это такая невидимая жизненная сила магического толка, текущая в теле. Живица подобна энергии, которая поддерживает жизнь, здоровье и гармонию, но требует баланса. А есть еще Скверна. Это когда Живица портится, её поток нарушается, вызывая дисбаланс. Такое может случиться при физическом истощении или ране, душевном разладе или даже при сильном внешнем воздействии, нарушении гармонии человека с природой.

— Есть «горящая Скверна», — просвещала Аглая. — Та через жар выходит…

— Понятно — лихорадка, температура, — доктор слушал внимательно и старался без нужды не перебивать.

— А еще есть — «Скверна загнившая», ну, когда приходится что-то отрезать…

— Гангрена, похоже…

— И бывает еще «тёмное пятно», страшное! — девушка вдруг смущенно моргнула. — Ну, это… Нос еще проваливается и вес нутро гниет!

— Сифилис! — тут же опознал доктор.

Поправив платок, Аглая вдруг улыбнулась, брызнула веснушками-солнышками:

— Как вы хорошо нынче слушаете, Иван Палыч!

— Что значит — хорошо?

— Ну… по-доброму… Не обзываетесь!

— А… как же я обзывался-то?

— Ну, этим… — припоминая, девушка наморщила нос. — О! Сувериями обзывали — вот!

— Может, суевериями, все-таки? — ухмыльнулся Артем.

А еще Аглая поведала, что местные целители использовали всякого рода ритуалы, травы и заговоры, чтобы «починить Живицу» или «выгнать Скверну».

Юный Иван Палыч, тот, прошлый, считал это суевериями.

«Верно, они самые» — Артем про себя усмехнулся. Хотя, если приглядеться и немного точку зрения сместить, то все эти «Живицы» и «Скверна» — суть метафора иммунной системы и микробиологи, до которых народ додумался, веками изучая человека. До города далековато, книг медицинских не выписывает никто, поэтому и живут еще в темном веке, с травницами и ведьмами.

Но ничего. И с этим разберемся. Правда это не одного месяца работа. Сейчас же… Запас бы лекарств пополнить! Ну, и инструменты бы… У Марьяны — все-таки перелом. Это не шутки, тут одними примочками не обойтись. По хорошему нужна операция.

А из инструментов — игла вот есть… нитки бы хорошо другие, свежие… Да, еще общий наркоз… Что тут у них сейчас применяют? Есть он вообще? Да, есть, есть! Ну, Артем, вспоминай историю медицины… Что такой «русский наркоз»? Гедонал, вот что! А вот, в шкафу-то… в банке… Он ли?

Подойдя вновь к шкафу, Артем распахнул его, вытащил трехлитровую банку, увы, почти пустую. Взяв на кончик пальца, попробовал на вкус белый кристаллический порошок. Скривился, выплюнул. Вкус неприятный, мерзкий. Он! Гедонал или метил-пропил-карбинол-уретан. Белый кристаллический порошок неприятного вкуса, трудно растворимый в воде, легко — в спирте, эфире, хлороформе. Хорошее снотворное, дающее устойчивый, глубокий сон. Общее обезболивающее средство, вводимое путем внутривенной инфузии.

Есть! На Марьяшу точно хватит! Теперь инструменты бы. Что-то есть, но… Зажимы, Кохера, Келли… скарификатор не худо бы, пилы… Где все это приобрести? И, на какие средства?

Видя доброе расположение доктора, Аглая, межу тем, разговорилась и болтала без умолку, перейдя от Живицы и Скверны к обычным деревенским сплетням, без которых не обходиться ни одна, уважающая себя, провинция.

— А Парфен-то Коньков — как ему — оп-па! Все из-за Верки, а Верка-то — баба гулящая, то все знают! Одначе, мужиков приваживала… И Мишка-пахарь — к ней… А там уж — Никодим Иевлев, кузнец наш. Так-то он хороший, хоть и нелюдим и хмуриться вечно… А уж как лишнего выпьет — ухх! Вот и тогда напился «казенки», да Мишке-пахарю глаз-то и подбил! Ишо два зуба выбил. Мишка к становому жалиться побег… Едва ли не засудили Никодима! Хорошо, обчество затупилось — как же в деревне без кузнеца? Его и посейчас на войну не взяли — потому как кузнец! А кузнец он — хорош… Еще шорников не берут и тех, кто на железке, с паровозами… Так вот, кузнец-то потом…

— Постой! — подскочив, Артем едва не опрокинул чернильницу. — Ты сказала — кузнец? Хороший?

— Да умелый! Говорю ж — в руках все горит. Как-то даже какому-то городскому повозку безлошадную починил… как ее… Авто-мобиль!

— Автомобиль, говоришь…

— Да хоть блоху подкует, как в той песне! Только, говорю ж, нелюдимый он. Жена померла, живет с сыном болезным…

— С болезным? А где, говоришь, живет?

— Да у ручья, недалече… Я покажу!