Новая жизнь (СИ) - Волков Тим - Страница 6

Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от мира, но реальность не исчезала. Далёкий лай собак, скрип телеги где-то на улице — всё было слишком настоящим. И запах. Пахло навозом.

«В городе так не пахнет», — подумал Артем. В городе пахнет гарью, выхлопными газами, резиной, перегреты асфальтом. Не так, как здесь.

Он ударил кулаком по земле, и грязь брызнула на сапоги, которые принадлежали этому проклятому Ивану Палычу. В груди закипало что-то горячее, яростное, рвущееся наружу. Гнев. Какого чёрта он здесь? Почему? Кто это устроил? Это несправедливо, это неправильно, это… невозможно!

— Господин дохтур! — голос, хриплый и настойчивый, вырвал его из оцепенения.

Артём поднял голову. Перед ним стоял крестьянин — невысокий, коренастый, с клочковатой бородой и глазами, полными тревоги. На нём была заношенная рубаха, подпоясанная верёвкой, и лапти, облепленные грязью. — Гляньте, Христа ради, язву мою! Уж третий день ноет, мочи нет. Поглядите, а?

Гнев, копившийся внутри, нашёл мишень. Артем вскочил, чувствуя, как кровь приливает к вискам.

— Язву? — рявкнул он, шагнув к крестьянину. — Ты серьёзно? Язву ему посмотреть? Да ты хоть понимаешь, что тут творится⁈

Мужик отшатнулся, но Артём схватил его за грудки, с силой встряхнув. Ткань рубахи затрещала, запах пота и махорки ударил в нос.

— Это что, шоу такое⁈ — кричал Артём, его голос срывался. — Костюмированная вечеринка? Какой-то розыгрыш? Кто это придумал? Отвечай! Где камеры? Где ваши гримёры?

Крестьянин побледнел, его глаза округлились, но он не сопротивлялся, только бормотал что-то невнятное. Артём, не слушая, схватил его за бороду, дёрнул с силой, ожидая, что та оторвётся, как дешёвый реквизит. Но борода держалась крепко, и мужик взвыл, схватившись за лицо.

— На какой клей её посадил, а? — Артём тянул сильнее, его голос дрожал от ярости. — Признавайся! Это всё подстава, да? Вы все тут актёры, да? Отвечай, чёрт тебя дери!

— Господин дохтур… — прохрипел крестьянин, пытаясь вырваться. — Пустите… Христа ради… О чем вы? Ох, батюшки… Какие-то странные слова говорите. Уж не проклятия какие-нибудь на мою голову? Не надо, я потом зайду, ежели сейчас заняты вы.

Артём отпустил его, но не потому, что поверил. Просто ярость, вспыхнувшая так быстро, начала угасать, оставляя после себя пустоту. Он отступил, тяжело дыша, и посмотрел на мужика, который пятился, держась за бороду и глядя на него, как на безумца. Вокруг начали собираться люди — баба с коромыслом, старик с узелком, мальчишка-босоножка. Все смотрели на Артёма с тревогой и непониманием.

— Иван Палыч, вы чего? — донёсся голос Аглаи. Она стояла на крыльце, держа в руках миску, и её веснушчатое лицо было полно беспокойства. — Не заболели ли?

Артём не ответил. Он повернулся и, не глядя ни на кого, пошел прочь, демонстративно шлёпая ногами по грязи. Куда шел — и сам не знал. Лишь бы подальше отсюда. Но чем дальше уходил, тем больше убеждался в том, что все именно так, как и есть. Никакое это не шоу.

Артем остановился. Защипало глаза. Он поднял взгляд и увидел деревянное строение. Церковь! Может, там, в церкви-то, все и разъяснится.

Приняв решение, молодой человек повеселел и быстро зашагал к храму. Редкие прохожие — почти одни женщины да старики, — при виде «господина доктора» кланялись и снимали шапки. Правда, одна дородная бабища, попав навстречу, вдруг резко отвернулась и перешла на другую сторону улицы. Да еще и плюнула вслед. Вот так-то.

— Пада-айте, Христа ради, пастрада-авшему на германских фронта-ах, — вдруг проблеяли на паперти.

Нищий. Похоже, без руки. Противный такой, в лохмотьях, грязный. Однако, глаза-то — зырк, зырк!

— Ой, это вы, доктор? — нищий вдруг перестал блеять. — Звиняйте, сразу-то не признал.

Сказал — и исчез. Растворился в кустах сирени, что густо разрослись близ кладбища — погоста. Видно, коз сюда не пускали.

Пожав плечами, Артем перекрестился и вошел в храм.

Как, наверное, подавляющее большинство россиян, доктор был человек крещеный, но не воцерквленный. Яйца на Пасху красил, однако посты строго не блюл и в храм Божий ходил от случай к случаю. Даже и молитвы-то знал лишь так… приблизительно…

Однако, сейчас молился истово! Не хотелось верить в происходящее. Бесы путают.

— Господи, Иисусе Христе, очисти грехи мои! Скажи мне… поведай… вразуми, как только Ты можешь…

Горели редкие свечки. В полутьме таинственно золотились оклады. Николай Мир-Ликийский (Угодник) смотрел с большой иконы строго, но вполне благожелательно. По крайней мере, так показалось Артему.

Святой Николай… Покровитель путешественников… Вот у него и спросить!

Доктор повернулся к иконе:

— Святый Николай Мир-Ликийский… Прошу, ответь, вразуми… Где я? Кто я? Как быть мне?

Дернулось пламя свечей.

— Из-за острова… — нараспев произнес святой.

— Из-за острова? Это все произошло из-за острова? — Артем перекрестился. Даже не удивился что ему ответили с икон — без этого чудес хватало. — Из-за какого остова, святый Николай?

И в самом деле — причем тут какой-то остров? Или — не расслышал? Не так понял?

— Н-на простор… — глухо пробормотал Николай Угодник.

И продолжал — уже типа как песней:

— Н-а пра-астор речной волны-ы… Выплыва-ают расписные… Стеньки Разина… уфф… челны…

Начатая было песня тут же перешла в храп.

— Тьфу ты…

В темном углу, за иконою, прикорнул на скамеечке сухонький патлатый старикашка, судя по одежке — дьячок. От него крепко несло водкой.

— Эх, в храме-то Божьем!

Покачав головой, доктор поспешно покинул церковь. Остановился у погоста, задумался. Дождь больше не моросил, но небо по-прежнему хмурилось, сливаясь с синеющим вдалеке лесом.

Вот ведь ситуация какая дрянная. Впрочем…

Артем задумался. Что он потерял, оказавшись здесь? Воспоминания о своем времени всплывали неохотно, как старые фотографии, выцветшие от времени. Квартира в Москве — тесная, с продавленным диваном и вечно пустым холодильником. Развод с Олей — три года назад, без криков, но с тягучей пустотой внутри. Они оба были врачами, оба гнались за карьерой, и в итоге просто разошлись, как чужие. Детей нет. Родители умерли. Друзья? Артём горько усмехнулся. Какие друзья, когда вся жизнь — это дежурства, операции, ночные вызовы? Коллеги были, да. Хорошие люди, с которыми можно было выпить кофе в ординаторской. Но близких? Тех, кто бы заметил, что он пропал? Таких не нашлось. Даже кота дома не держал — некогда.

Артем сделал шаг, хлюпнув сапогом по грязи.

«Что я потерял? — подумал он. — По сути ничего».

Эта мысль была горькой, но в ней было что-то освобождающее. Его прошлая жизнь была… серой. Работа — единственное, что держало его на плаву. Он любил её, это правда. Любил момент, когда пациент открывал глаза после операции, когда удавалось вырвать человека из лап смерти. Но всё остальное? Пустота. Дни сливались в недели, недели в годы, и он даже не замечал, как время ускользало.

И тут его словно осенило. Он замер, сердце дёрнулось, но не от страха, а от проблеска надежды. Работа! Она то осталась! Он всё ещё врач, пусть и в этой глуши, в теле какого-то Ивана Палыча. И не просто врач. У него есть знания — знания, которых здесь, в 1916-м, нет и в помине. Антисептика, понимание бактерий, техники операций, которые для местных — что-то из области чудес. Он может сделать то, чего не может никто другой. Промывать раны так, чтобы не допустить заражения. Диагностировать без рентгена, полагаясь на опыт и чутьё. Накладывать швы, которые не разойдутся. Чёрт возьми, он может быть здесь не просто доктором, а кем-то большим! Кудесником, как сказала Аглая.

Артём невольно улыбнулся, глядя на грязную улицу, где вдалеке скрипела телега, а баба с коромыслом тащила воду.

Да, он в прошлом. Да, это безумие. Но если уж он здесь, то почему бы не использовать это? Он знает, как спасти Марьяну от сепсиса — или хотя бы попытаться. Знает, что кипячёная вода и чистота — не прихоть, а необходимость. Знает, как сделать примитивный антисептик, если найдёт спирт или травы. Он может изменить жизни людей в этом Зарном, где больница — это сарай, а язвы лечат заговорами.