Новая жизнь (СИ) - Волков Тим - Страница 42

«Вот уж действительно, заигрался…»

Артём сплюнул. Он почти бегом добрался до школы — и сам не понял как тут оказался, хотя собирался идти к кабаку, где была стрельба. Коли ноги сами привели — то надо зайти, предупредить. На всякий случай…

Артем вошёл без стука. Внутри пахло мелом, сырым деревом и немного — яблоками.

Анна Львовна писала что-то на доске, непринужденно, будто и не случилось ничего. В волосах — обычная деревянная шпилька, строгая кофта с высоким воротом. Женщина обернулась — и замерла.

— Иван Палыч… — прошептала она, словно привидение увидела. — Вы…

— Да, я, — отрезал Артём. Голос был твёрдым. — Надо поговорить. Срочно.

— Что-то случилось?

— Случилось⁈ — почти крикнул он, возмущенный. — Вы не слышали?

— О чём?

Артём подошёл ближе, глядя прямо в глаза.

— В генерал-губернатора стреляли. Есть раненные и убитые.

Анна замерла, её глаза округлились, и она схватилась за косяк, будто ноги подкосились. Её лицо побелело, она едва не упала, и Артём инстинктивно подхватил её, помогая сесть на стул. Она дышала тяжело, её руки дрожали, а взгляд, полный ужаса, метался по комнате.

— Господи! Стреляли? — прошептала она тонко, совсем по детски.

— Анна Львовна, вы же понимаете чьих это рук дело?

— Заварский? — одними губами прошептала Анна и глянула на Артема. — Не может быть!

— Анна Львовна, да очнитесь же вы!

— Нет… Нет, Иван, я… я не знала! Заварский… он говорил тогда на собрании… но я думала, это шутка! Он всегда так… речи, гром, внимание публики, а на деле… Господи, неужели правда? Не верю… Не может быть!

Она закрыла лицо руками, её плечи затряслись. Артём смотрел на неё, его гнев боролся с жалостью. Он видел, что она не врёт — её потрясение было искренним. Но это не отменяло беды: Заварский и остальные — а он не мог этого совершить один, — их безумные планы теперь угрожали всему — больнице, Зарному, ей самой.

Артем присел рядом, его голос стал тише, но твёрже.

— Анна Львовна, — сказал он, — если это они, полицаи перероют всё тут. Твои книги, собрания, всё выплывет. Субботин, Гробовский — они только этого и ждут. Надо действовать прямо сейчас. И быстро.

Анна подняла взгляд, её глаза, полные слёз, были растерянными, но в них мелькнула искра решимости. Она сжала его руку, её пальцы были холодными.

— Иван… я не думала… Но я разберусь. С Заварским… с ними. Только… не выдавай их. Ради меня.

Артём не успел ответить — в дверь требовательно постучали.

* * *

«Вот и приплыли…»

Стук в дверь повторился, заставив обоих замереть. Артём инстинктивно шагнул к двери, готовый к худшему. Анна сжала губы, её рука потянулась к столу, где лежали книги. Артём жестом велел ей молчать и приоткрыл дверь.

На пороге стоял курчавый пацаненок, худенький ученик с веснушками, в заношенной рубахе и картузе, съехавшем на ухо. Его глаза, большие и испуганные, шарили по темноте.

— Анна Львовна, — пискнул он, — я… учебник забыл, арифметику… На парте остался. Мамка ругаться будет!

Анна выдохнула, её плечи опустились, и она слабо улыбнулась, хотя лицо всё ещё было бледным. Артём кивнул ей, его взгляд смягчился.

— Иди, Анна, — сказал он тихо. — Я в трактир. Надо знать, что там. Не задерживайся тут. И… спрячь все, что нужно.

Анна кивнула, её коса качнулась, и она, взяв мальчика за плечо, повела его в класс.

Идя к трактиру, он ругал себя за то, что не настоял на разговоре с Анной раньше. Ведь тоже подумал, что Заварский красуется перед Анной, распушает хвост. А оно вон как все оказалось…

Трактир Субботина гудел, как улей. Толпа — крестьяне, возчики, пара казаков — гомонила у входа, а запах самогона и пороха висел в воздухе. Артём протолкнулся внутрь. За стойкой, где обычно орали пьяные, теперь суетились люди: половой носил вёдра с водой, а баба в платке вытирала пол, где алели пятна. Субботин, бледный и злой, стоял в углу, его руки дрожали — ломка не отпускала. Увидев Артёма, он оскалился, но промолчал.

К Артёму подошёл какой-то потный и встрёпанный мужичок, имени которого доктор не помнил.

— Иван Палыч, беда! — сказал мужичок, вытирая лоб. — Стреляли тут, в трактире. Бандиты, видать, в засаде были.

— Много убитых? — спросил Артем, вспоминая слова Аглаи.

— Один — пристав, его унесли, а раненых — двое.

— Кто?

— Виктор Иваныч Чарушин, из земской управы который, в живот его срезало. А второй Иван Пахомыч, староста наш, того в ногу — его в комнату оттащили, стонет.

Артём нахмурился.

— А генерал-губернатор? — спросил Артём. — Парфенов где?

— Целёхонек я, Иван Палыч! — воскликнул сам Парфенов, выглянув из другой комнаты. — Бандиты, дурни, меня за шофёра приняли — я же в кожанке своей, в очках-консервах был. По машине палили, по Чарушину с Кругликовым, а меня не тронули, хех! Ребята местные разогнали их, но никого не поймали. Сгинули, черти!

Подозрения подтвердились. Заварский или его студенты — Николай, Степан, Юлий — перепутали цель. Их «революция» обернулась кровью, но не той, что они хотели. Не предусмотрели такого поворота.

Артем кивнул Парфенову, его лицо осталось спокойным, но внутри всё кипело.

— Федор Алексеевич, можете помочь?

— Помочь? — Парфенов рассмеялся, но как-то нервно, было видно, что просьбы ему уже начинают надоедать. — Иван Палыч, тебе палец в рот не клади — руку откусишь! Своего не упускаешь — уже опять что-то просишь!

— Я не себе. Помогите на машине раненных в больницу отвезти.

* * *

Чёрный автомобиль урчал, пробираясь по разбитой дороге в больницу. Фёдор Алексеевич сидел за рулём, его кожаная куртка и очки-консервы придавали ему вид заправского автомобилиста.

«В таком костюме и вправду спутать легко», — отметил про себя Артем, украдкой поглядывая на генерал-губернатора.

На переднем сиденье мычал Кругликов, прижав к простреленной ноге платок. На каждой кочке староста морщился от боли, старался не упасть достоинством в глазах генерал-губернатора, но каждый раз не выдерживал, вскрикивал и довольно грязно выругивался.

Виктор Иваныч Чарушин лежал на заднем сиденье. Артем держал его, прижав к ране чью-то рубаху.

— Ну, господа, — сказал вдруг Парфенов, весело хохотнув, — в Зарном у вас не соскучишься! То пожар, то стрельба! Прямо фронт, а не село. Ещё бы немец зашел, и полный комплект!

Чарушин, несмотря на боль, выдавил слабый смешок, но тут же закашлялся, его рука сжала живот. Кругликов, скрипя зубами, буркнул:

— Ваше высокопревосходительство… бандиты, черти… Чтоб их… Никто ведь не ожидал… что так оно все… жулики!

Парфенов хмыкнул, ловко объезжая лужу.

— Нет, братец, не жулики. Жуликов я на своем веку знаешь сколько перевидал? Не счесть! А эти… молодые, в тужурках, с горящими безумными глазами — действовали слаженно. Это пахнет политикой.

— Политикой? — испугано выдохнул Кругликов.

— Эсеры. Социалисты-революционеры. Это у них какая-то странная любовь имеется к громким акциям. Они в последнее время часто что-то подобное устраивают. То покушение устроят на царских чиновников, особенно в провинции, где охрана слабее, то бомбы мастерят, то стреляют. Молодёжь, горячая кровь, а мозгов мало.

— Эсеры? — переспросил Кругликов. — Ваше высокопревосходительство, да откуда тут они? Жулики, ей-богу, они!

— Хорошо, что проявили себя, — не обращая внимания на Кругликова, слово рассуждая сам с собой, произнес Парфенов. — Вылезли из нор. Созрели. Теперь не уйдут. Зарное зачищу, всех до одного выловлю. И на каторгу всех. Там, на рудниках, пусть энергию свою вымещают, хех! К весне от их ячейки и духу не останется. А то и до зимних морозов управимся, если поднажмем.

Чарушин, собрав силы, прохрипел:

— Фёдор Алексеич… вы уверены… эсеры?

— Уверен, Виктор Иваныч, — отрезал Парфенов, его глаза сверкнули. — Кто ещё? Большевики по подвалам сидят, анархисты бомбы кидают, а эти… эти револьверы любят. Помнишь, в десятом, губернатора в Туле? То же самое — тужурки, студенты, выстрелы в упор. Всех проверим. Всех найдем.