Кровавый год (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 49

— Сообщение из Страсбурга! Вот личные письма для вас, герцог, и для вас, граф. Мои гессенцы перехватили курьера.

Маршалы схватили бумаги. По их мертвенно-бледным лицам я понял, что принц не соврал.

— Господа, а насколько вы роялисты? — спросил я с легкой усмешкой и предложил вернуться за стол, чтобы продолжить разговор.

* * *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Несчастная Франция, пропавшее королевство! Столько бед, столько несчастий — и все за короткое время, будто спрессованное чей-то злой волей. Не успели подданные оплакать своего монарха и его наследников, с далекого севера пришла страшная весть о гибели всей королевской армии. Страна лежала перед бездушным завоевателем, как несчастная вдовица, на которую надвигались безжалостные кредиторы. Как трепещущая монашка, встретившая в лесу злодея-разбойника. Сколько времени пройдет, когда царь, этот злой гений с Востока, потребует векселя к уплате или погрузит в тело королевства свой кривой азиатский нож?

Отчаяние, охватившее людей, на время отступило, когда Версаль наконец разродился сообщением: королева носит под сердцем ребенка — молитесь, французы, чтобы он оказался мальчиком! Города и селения возликовали, прерав на мгновение траур. В Бургундии до срока резко закончилось Божеле нуво, в Бресте выросло количество нанявшихся на службу в королевский флот, а Париж погрузился с удвоенной силой в танцы, парады, шутовские праздники и свадьбы — в пучину разгула карнавала, апофеозом которого должен был стать Марди Гра (1).

«Жирный вторник» не случился. В разгар «тучных дней» французскую столицу накрыла, будто жарким аравийским самумом, прокламация, в которой цитировались письма Марии-Антуанетты к матери, покойной Марии-Терезии. В них дочь жаловалась на половое бессилие мужа, на отсутствие между ними интимной связи с первых дней замужества. Автор разрушительного листка ссылался на венскую газету, на указанный в ней надежный источник сведений — «в руках нашей редакции оказались подлинные письма французской королевы из личного архива покойной императрицы».

Эффект разорвавшейся бомбы — вот какая последовала реакция парижан. Вооруженные толпы двинулись на Версаль с криком:

— Нам хотят подсунуть кукушенка!

Их встретила швейцарская гвардия. Дав пару предупредительных выстрелов из пушек, батальоны открыли огонь на поражение. Сотня погибших, три сотни раненых — парижане уползли в столицу зализывать раны и свергать власть королевских чиновников. В городе воцарился хаос революционный, с легкостью сменивший хаос карнавальный.

Народный гнев обрушился на королевские тюрьмы. Толпы бросились осаждать Бастилию и Венсен. Первая сдалась, распахнула двери своей крепости, восставшие ворвались внутрь — и обнаружили всего десяток узников в более чем приличных камерах, некоторых со своими слугами, а не томящихся в мрачных подземельях. Несколько писателей-радикалов, трое заключенных, отправленных в застенки по просьбе глав аристократических семей, парочка сумасшедших и забитая, дрожащая Жюли Тальма, решившая, что санкюлоты пришли за ней, что настал ее последний час. Снова окаменевшая, она ничего не понимала — ее с почестями вывели на улицу, водрузили на помост и пронесли по улицам Парижа, восхваляя как «Деву Революции». Когда ее отпустили, она поспешила укрыться в ближайшем женском монастыре и навсегда исчезла из политической жизни Франции.

— Сейчас или никогда! — объявил Луи-Филипп-Жозеф, герцог Шартрский, на собрании масонов. — Пусть судьба Жюли послужит нам уроком! Призовем к выборам в Генеральные Штаты — только они в состоянии решить судьбу Франции в роковую минуту. Я выставлю свою кандидатуру под именем принц Эгалитэ!

Призыв к выборам в забытый парламент, повсеместное создание Национальной гвардии под руководством масонов — Версаль дрогнул и поспешил объявить о своем согласии на созыв Генеральных Штатов, а также о роковой ошибке с поспешным объявлением о беременности королевы.

— Врачи ошиблись, так бывает! — посыпались жалкие оправдания из королевского дворца.

— Это заговор младших принцев Бурбонов! Заговор против Франции! — громил Конти и Конде их кузен принц Эгалитэ, требуя их немедленного заключения под стражу.

— Давайте проведем независимую врачебную экспертизу, — предложили трезвые головы из парижской Ратуши, чей политический вес рос день ото дня.

Два в общем-то несвязанных между собой призыва возымели неожиданное последствие. Народ снова двинулся на Версаль, но уже в сопровождении Национальной гвардии. Régiment des Gardes suisses снова был во всеоружии, но Бурбоны на этот раз не решились развязать бойню. После долгих переговоров согласились переселиться в дворец Тюильри под охрану все тех же швейцарцев и доверить свою судьбу будущим Генеральным Штатам.

* * *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как и ожидалось, герцог Фитц-Джеймс, как и многие генералы оказались убежденными роялистами — они не мыслили Францию без абсолютизма. Ну и пожалуйста, не очень-то и хотелось. Я всю эту публику спровадил в почетное заключение в Кассель и Берлин, а сам сосредоточился на вербовке маршала Сен-Жермена и его полковников, оказавшихся людьми более прогрессивных взглядов. Мы о многом говорили, обсуждали принципы, заложенные в мою «Речь в Парадном дворе», те изменения, которые с моей тяжелой руки начались в Европе. Кого-то пугала идея республики, кто-то был ярым сторонником концепции конституционной монархии. Настороженные, непонимающие моих планов, они потихоньку оттаивали, раскрывались. Особенно тогда, когда я на деле доказал, что не спешу вторгаться во Францию, силой навязывать ей кабальный мир, отторгать от нее территории. Даже армия, пусть и разоружения, сохранилась и ждала решения своей участи.

— Чего вы хотите, сир? — регулярно приставал ко мне Сен-Жермен, когда наше пребывание на берегу Рейна явно затянулось.

— Жду, пока народ Франции решит свою судьбу и появится правительство, с которым можно будет иметь дело, — честно признался я.

Увы, новости из королевства не радовали. Франция скатывалась в гражданскую войну семимильными шагами. В Париже собирались депутаты, готовилось открытие Генеральных Штатов, но одновременно сбежавший из Парижа Луи Жозеф Франсуа де Бурбон, 6-й герцог де Конти, объявил себя королем Людовиком XVII и начал на юге собирать армию роялистов. Его поддерживал Тулон, Вандея, вся Аквитания. Революционный Марсель, напротив, избрал своим лозунгом «Смерть тиранам!» и готовился к обороне. Народные собрания Эльзаса и Лотарингии поспешили объявить о своей независимости и обратились к Гессенской республике с просьбой об унии, как сделали мелкие рейнские княжества. Абсолютизм создал единое королевство, но не превратил окончательно его жителей во французов. Идея нации уже витала в воздухе — возможно, она тут же родилась, если бы я вторгся во Францию. Но я этого не делал. Лишь переместил свою армию в Страсбург — не как захватчик, а по просьбе местных властей. И привез с собой хлеб. Много хлеба! Мои войска встречали цветами и бодрыми маршами.

Между тем, события в центре Франции понеслись вскачь, потоки крови полились на берегах Луары, где в схватке встретились люди самозваного короля и наскоро слепленная из Национальной Гвардии народная армия, которую собрало Временное правительство во главе с принцем Эгалитэ, которое в свою очередь назначили Генеральные Штаты, погрязшие в пустой говорильне. Сражение закончилось с самыми печальными последствиями для Парижа. У принца Конти войсками руководили профессиональные офицеры, у «штатовцев» — вчерашние адвокаты. Обе стороны были преисполнены энтузиазма, но опыт победил с разгромным счетом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Казалось, дни Генеральных Штатов и его Временного правительства сочтены. Принц Конти отправил ультиматум: незаконный парламент распустить, заложников из Тюильри освободить, встретить нового короля с поклонами, и тогда всем выйдет полная амнистия, но это не точно. Испуганные парижане тут же вспомнили обо мне, о том, что я готов дать хлеба, о том, что я враг абсолютизма и никому не навязываю свою волю (с чего они это взяли?). Прибывшая в Страсбург делегация депутатов парламента привезла с собой обращение ко мне жителей Парижа и Генеральных Штатов с мольбой о помощи и спасении.