Разрешаю себе Любить (СИ) - Адам Карина - Страница 29

К вечеру в квартире снова зазвучали шаги.Узнаваемые тяжёлые, небрежные, будто человек с самого входа хочет показать, как ему всё равно. Макар вернулся.Я услышала, как он стянул куртку, пнул кроссовки в сторону и буркнул что-то маме вроде «нормально всё». Всё как всегда.

Я сидела на кухне, обхватив ладонями кружку с чаем. Мама ушла в комнату, оставив нам поле для манёвра. Макар прошёл мимо, потом вернулся, открыл холодильник, уставился внутрь как в бездну.

— Там суп, — сказала я.

— Знаю, — буркнул он. — Просто на что-нибудь вдохновиться хочется.

— Ты в художку подался?

Он закрыл холодильник, налил себе воды и сел напротив. Несколько секунд молча смотрел на меня. Потом сказал:

— Ты изменилась.

Я пожала плечами.

— Все меняются. Ты вот тоже научился не хамить сразу.

Он фыркнул.

— А ты научилась говорить, не прячась.

Пауза.В ней было больше, чем в любой фразе. Мы редко разговаривали по-настоящему. Обычно через шуточки, намёки, тычки. Как будто боялись задеть что-то важное. А сегодня, кажется, всё равно.

— Мама сказала, ты у Леры ночевала, — продолжил он, ковыряя ложкой край стола. — Ты правда в порядке?

— Уже ближе к «да», чем к «нет».

— Ага. Значит, действительно изменилась.

Он замолчал, потом добавил, почти шёпотом:

— Я когда узнал про эти… кнопки… думал, ты сломаешься.

Я сжала ладони крепче.

— Почти.

— Но не сломалась.

Я кивнула.

Макар встал, подошёл к плите, взял кастрюлю с супом, налил себе.

— Просто знай, — сказал он, не глядя, — если кто-то ещё раз попробует что-то в твоих пуантах спрятать — я этого «кого-то» сам в рояль засуну. Полностью. В сборе.

Я усмехнулась.

— Это очень по-семейному.

— Мы и есть семья, — бросил он, садясь обратно. — Не идеальная. Не слишком разговорчивая. Но ты же знаешь если что, я рядом. Хоть и ржу половину времени.

— Именно поэтому и важно, — ответила я. — Потому что даже сквозь твой идиотский юмор по-настоящему.

Мы посидели ещё немного молча. Только чай, запах супа и редкие фразы, которые больше похожи на касания, чем на речь. Тепло. Немного неловко. Но по-настоящему.

Перед тем как уйти в свою комнату, Макар бросил через плечо:

— А ещё… Он тебе подходит, знаешь? Сенька. Не потому что хороший. А потому что ты с ним — как есть.

Я замерла.

— Это ты сейчас мне сказал что-то хорошее?

— Не привыкать, что я — ходячий сюрприз.

И хлопнул дверью.

А я осталась сидеть, с чашкой в руках и чем-то странным под сердцем. Не боль. Не тревога. А будто воздух внутри сменился. Стал чище. Свободнее.Позже, уже в своей комнате, я долго смотрела в потолок.

Лампа у кровати горела тёплым светом, мягко подсвечивая книжную полку и открытую тетрадь. Я не читала, не писала просто лежала, пока не стихли шаги в коридоре, пока не отзвучал телевизор у родителей, пока дом не перешёл в ночной режим: дышать тише, думать громче.

На прикроватной тумбочке мигнул экран телефона. Сенька.

«Ты дома?»

Я чуть усмехнулась. Он всегда знал, когда писать. Не рано. Не поздно. А в самый нужный момент — между выдохом и вдохом.

Я набрала:

«Дома. Суп ела, чай пила, с Макаром почти не ругалась. День прожит, считай уже достижение.»

Он ответил почти сразу:

«А с мамой?»

«Мама, как теплый плед, только без возможности от него убежать»

«Плед с запахом борща и вечными вопросами „как ты спала“:)»

«Рад, что ты дома. Не просто физически. А… по-настоящему.»

Я прочитала сообщение несколько раз.Он как будто слышал даже то, что я не говорила. Или чувствовал. Я набрала и стёрла сразу несколько ответов. Потом всё-таки написала:

«Я тоже рада. Это была важно уйти, чтобы понять куда хочу возвращаться»

Пауза. Длиннее, чем обычно. Я уже думала, что он не ответит. А потом экран снова мигнул:

«Я тебя жду. Не обязательно в Петербурге. Не обязательно на перроне. Просто жду. Когда ты будешь готова.»

«Ко мне. К нам. К себе.»

Я почувствовала, как сердце стукнуло чуть громче. Не от тревоги от того самого «настоящего», которое накатывает без предупреждения. Как волна. Тихая, но полная.

Я ответила:

«Я иду. Может, не бегу.Но иду.»

Он не стал добивать вопросами или словами. Просто поставил сердечко на мое сообщение, и отправил фотографию. Старая, размытая, где мы вдвоём в детстве, прыгаем через скакалку у школы. У меня кривой хвостик и в носках разные полоски. У него разбитая коленка и такая улыбка, что сразу всё понятно.Я закрыла глаза. И впервые за много дней уснула не от усталости, а от покоя.

27

Утро в студии было почти стерильно. Холодные зеркала, сверкающий паркет, запах магнезии и свежевымытый пол. Пространство, где чувства стираются до техники, а мысли до ритма.Я вошла одной из первых. Полина Михайловна стояла у окна, как обычно в тишине, с чашкой кофе, будто наблюдала за чем-то большим, чем просто улица.

Я поздоровалась, она кивнула строго, но по-матерински. Без слов. Как будто этим кивком говорила:' Я видела, что ты не сбежала.Молодец'

Разминка прошла в тишине. Девочки стелились по залу кто-то тянул стопу, кто-то сидел в шпагате, кто-то шептался. Меня не трогали. Не то чтобы принимали просто отступили, оставив вокруг невидимый круг.И вот шаги. Те, что я узнала бы даже в темноте. Лёгкие, но точные. Софья вошла, будто и не было ничего. Чёрный купальник, строгий пучок, идеальная осанка. Ни одной эмоции на лице. Только взгляд скользящий, цепкий.Она посмотрела на меня. Прямо. Без вызова. Без извинения. Без страха.

И я тоже посмотрела.Ровно.Спокойно.Как человек, который больше не боится быть собой даже если рядом тот, кто мог бы напомнить, как это больно.

Полина Михайловна хлопнула в ладоши.

— У станка. Разминка как обычно. Без истерик, без пауз. Работаем.

Мы заняли места. Софья встала через одну не рядом, но и не в углу. Я почувствовала, как дрожат пальцы, когда бралась за станок. Но потом движение. Плие, батман тандю, порт-де-бра. Тело вспомнило, зачем оно здесь. А разум замолчал.

Мы танцевали.Без слов. Без обвинений.Софья ни разу не подошла, не обернулась, не попыталась говорить. Но когда мы делали комбинацию в диагональ, я почувствовала на себе её взгляд. Не колкий. Внимательный. Словно она пыталась понять: ' Ты вернулась. Значит, не сломалась. И что теперь?

Я не отвела глаза. И не улыбнулась. Просто двигалась. Чисто. Уверенно. Без игры.В конце класса, когда мы поклонились Полине Михайловне, зал снова замер. Кто-то ждал реплики, комментария, новых обвинений. Но тишина осталась тишиной.

Я взяла сумку и пошла к двери. В этот момент Софья прошла мимо, почти плечом к плечу. На долю секунды замедлилась. Не глядя, тихо сказала:

— Сильнее стала.

И ушла.

А я осталась.Не победив. Не проиграв.Просто осталась.

Я задержалась у вешалки. Переводила дыхание, медленно переобувалась. Остальные разошлись быстро, как будто боялись задержаться рядом, где воздух всё ещё был натянут, как струна. Только Полина Михайловна осталась у окна, со всё той же чашкой, но уже без кофе. Лишь тёплая гуща на дне.

— Подойди, — тихо сказала она, не поворачиваясь.

Я подошла. Встала рядом. Мы оба смотрели на улицу. Весна зелень, птицы, школьники с рюкзаками. И стекло, в котором отражались мои плечи. И её взгляд.

— Не думала, что ты так быстро вернёшься, — произнесла она спокойно. — Но рада, что ошиблась.

Я кивнула. Горло пересохло, как перед экзаменом.

— Мне нужно было. Сначала уйти. Потом понять, зачем вернуться.

— И зачем?

Я посмотрела ей в лицо. Не строгое, просто собранное. Как всегда.

— Потому что это моё место. Не единственное. Но настоящее.

Она кивнула, будто ожидала именно такого ответа.

— Ты хорошо держалась. Ни пафоса, ни слёз. Это редкость. В твоём возрасте особенно.

Я усмехнулась.

— А в каком возрасте слёзы перестают мешать?