Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно - Щигельский Марцин - Страница 36

— Мальчуган, — тихо говорит кто-то, — слышишь меня? Эй, мальчуган!

Слова звучат из темноты, еле различимые, как первые лучи солнца. Темнота рассеивается — сначала медленно, потом все быстрее. Появляется и звук, он нарастает, как грохот паровоза, въезжающего на станцию.

Это шум воды. Кто-то касается моего лица, сжимает руку.

Я пытаюсь спросить «кто это?», но получается только прохрипеть что-то невнятное.

Открываю глаза. Сначала вижу светлое пятно, несколько раз моргаю, и картинка становится четче. Вижу кочку, чувствую под пальцами песок.

— Рафал? Посмотри на меня, — снова говорит тот же самый голос.

Он мне знаком. Пытаюсь повернуть голову, щурюсь. Надо мной склоняется девушка. У нее светлые волосы, бледное лицо. Перепуганные глаза. Это же… Янка из библиотеки! Та, что накормила меня супом в столовой.

Лежу на песке, на мои ноги накатывают серо-стальные волны реки. Одного ботинка нет. Когда я это замечаю, то ужасно пугаюсь. Что я буду делать без ботинка? Но страх исчезает так же внезапно, как появился.

— Рафал, — говорит Янка, — все будет хорошо.

— Что с Эмеком? И Лидкой? — спрашиваю я.

— С кем? О ком ты говоришь?

— Что с ковчегом?

— Рафал, ты ранен. У тебя прострелено плечо. Нам нужно отсюда уходить. Я сейчас тебя подниму, хорошо?

Ранен? Почему же я ничего не чувствую?

Янка подкладывает руку под мое плечо, тянет меня вверх. И тогда плечо взрывается болью, точно как та граната, что разбила баррикаду, охранявшую нашу бухту. Я кричу.

— Тихо! Постарайся не шуметь, — говорит Янка.

Она поднимает меня. С моей одежды течет вода. Еще вечер? Нет, солнце стоит высоко. Уже наступил день. Эмек, Лидка, Микся и Янтарь теперь далеко. Далеко от Варшавы.

Янка переносит меня через кусты, потом через рельсы. У дороги стоит бричка, в которую запряжен гнедой конь. А, это не бричка, а пролетка[19]. Рядом стоит старушка — та самая, на которую я наткнулся, когда вернулся в зоопарк. Та, за чьим огородом я ухаживал. Что она здесь делает? Под черным верхом пролетки виднеется мягкое сиденье. Из пролетки выскакивает мужчина, подбегает к нам, забирает меня у Янки. Я не вижу неба и солнца — их заслоняет откидной верх. Чувствую под собой мягкую обивку сиденья. Старушка садится, кладет мою голову себе на плечо. Боль возвращается, я вскрикиваю.

— Сейчас мы тебя перевяжем, — говорит она.

— Я должна была прийти раньше! — отзывается расстроенная Янка, садясь рядом с извозчиком.

— Но ты же не могла, — отвечает тот и берется за вожжи.

— Стелла говорила, что он здесь в безопасности.

— Я должна была прийти раньше, — упирается Янка.

— Стелла? — слабым голосом спрашиваю я.

— Да. Ей пришлось бежать из Варшавы, кто-то выдал ее. Ничего не говори, все будет хорошо.

Все будет хорошо.

Эпилог

Пролетка тронулась, и зоопарк остался далеко позади. Я поселился у старушки, на улице Гроховской, и прожил там до самого конца войны. Мы очень подружились. Потом меня нашел Дедушка, а еще позже я встретился (и познакомился наконец-то) со своими родителями — но это уже совсем другая история.

Не знаю, как морлоки нашли нашу верфь. Никто, кроме нас, не знал этой тайны. Скорее всего, они просто случайно наткнулись на нее. Или их привели туда собаки, которые шли по нашим следам и по запаху Янтаря? Или морлоки все-таки следили за мной и это я их привел? Не знаю.

Я часто думал о нашем ковчеге. О том, удалось ли Эмеку уплыть из города. Добрался ли он до Торуня, до сплавщицкой пристани? Или решил не причаливать там, а плыть дальше? До самого Гданьска, к морю, а потом в Швецию… А может, еще дальше? Может, он переплыл Балтийское море, обогнул Европу и попал в Африку? Янтарю наверняка бы понравилось. Там он бы точно чувствовал себя как дома.

А иногда… Иногда мне казалось, что корабля вообще не было. Что я никогда не был знаком ни с Эмеком, ни с Миксей и Янтарем, и Лидку не встречал. Что это был только сон.

Лишь через несколько лет я узнал о рейсе нашего ковчега и о судьбах друзей. Это произошло, когда я на своей собственной машине времени — той, на которой ездит каждый из нас и которую можно попросту назвать жизнью, — уже почти добрался до взрослого возраста.

Эмек и Лидка пережили войну. Ему не удалось найти никого из родных, а Лидке удалось. Она поселилась на Жолибоже вместе с родителями и братом. Эмек вернулся на Вислу, когда вырос.

Ковчег доплыл только до Яблонны, а там сильное течение снесло его на мель, прямо на разрушенный пирс, поломав лопасти и штурвал и пробив большую дыру в обшивке. Моим друзьям помогли сплавщики, как и рассчитывал Эмек.

Янтарь убежал, никто не знает его дальнейшей судьбы. Микся остался с Лидкой, которая заботилась о нем до конца его дней, а я ей помогал. Микся прожил долгую жизнь; я думаю, он был очень счастливым енотом.

— Рафал, это и правда совсем другая история. Закрывай уже свой ноутбук, — говорит Лидка. — Который час?

— Тринадцать ноль семь, — говорю я, взглянув на часы в верхней части экрана.

— То есть осталось еще две минуты, — вздыхает Лидка, — и тогда наконец закончатся твои байки о путешествиях во времени.

— Посмотрим, — весело отвечаю я.

Закрываю компьютер и кладу его в папку. Гениальное изобретение — не папка, конечно, а ноутбук. Жалко, что это не я его изобрел. Зато изобрел десятки других вещей… Хотя, конечно, ни сталь особого сплава, ни новый вид катушки зажигания, ни даже поршень для топливного насоса, которые я запатентовал, — не столь эффектны, как компьютер.

— Почему мы не можем сесть на скамейку, как нормальные люди? — ворчит Лидка. — Что за дикая идея — прятаться за киоском с хот-догами, словно воры, в нашем-то возрасте. И почему мы не можем подойти к Асе и поговорить с ней?

— Я же тебе говорил, — терпеливо объясняю я, — она была одна.

— Одна! По-моему, ты совсем уже спятил на старости лет, — брюзжит Лидка. — Жду еще пять минут и иду к ней, а ты делай что хочешь. Который час?

— Тринадцать десять, — говорю я.

Наша внучка останавливается возле входа в павильон крокодилов, засовывает в уши наушники iPod’a. Вдруг застекленные двери открываются, и из здания выходит мальчик. Одет он в серые шерстяные штаны, рубашку и свитер. Пламенно-рыжая шевелюра торчит во все стороны…

— Рафал… — ошеломленно шепчет моя жена. — Но это же… Этого не может быть!

Ася подходит к мальчику, разглядывает его и говорит:

— Прикольные волосы. А мама тебе разрешила?

— Ты все эти годы рассказывал… А я тебе не верила. Но как такое может быть? — шепчет мне Лидка.

— Понятия не имею, — пожимаю плечами я. — Сейчас они пойдут покупать хот-доги.

— Ты был такой маленький… — В глазах Лидки блестят слезы.

— Только не раскисай.

Мы смотрим, как дети подходят к киоску. Потом пропадают из вида.

— Куда они пошли?

— Сели поесть.

— Не вижу! Я выгляну немножко.

— Погоди! — Я хватаю ее за плечо, но уже поздно.

Лидка выходит из-за киоска, я — за ней. Маленький худой мальчик, которым был я, таращится на нас круглыми от изумления глазами. Мы тут же прячемся обратно.

— Он нас увидел, — в панике шепчет Лидка.

— Я знаю, — успокаиваю я ее. — Так и должно быть. Сейчас они пойдут смотреть на фламинго, а потом выйдут из зоопарка. Надо подождать за воротами.

— Но зачем? — допытывается она.

— Затем, что потом я попаду под машину. Я же рассказывал. Потеряю сознание, а потом мы отнесем меня… то есть этого мальчика… к машине времени и отправим его в зоопарк, на семьдесят лет назад.

— Но зачем тебе вообще попадать под машину? — не унимается Лидка. — Не проще ли подойти и предостеречь тебя?