Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно - Щигельский Марцин - Страница 27

Эмек соскакивает с гамака и бьет ногой по ящику так сильно, что от него отлетают две доски. Я таращусь на него и чувствую, что лучше ни о чем не спрашивать. Я еще никогда не видел Эмека таким разъяренным.

Он поднимает доски, прикладывает к ящику и пытается приделать их на место. А потом швыряет все на пол, закрывает глаза и застывает посреди «аистового гнезда». Я молчу, потому что не знаю, как ему помочь. Внезапно Эмек опускает руку и смотрит на меня усталым взглядом, в котором уже нет злости.

— Ты все еще хочешь знать, зачем мне инструменты? — тихо спрашивает он.

Я киваю.

— Пошли. Сейчас увидишь, — говорит он и выскальзывает из нашего убежища через отверстие в полу.

Еще только-только перевалило за полдень, он сам всегда говорил, что в это время выходить опасно. По зоопарку ходит много огородников, а сегодня вообще суббота — день, когда приходят не только огородники, но и разные другие люди. Мужчины прогуливаются по аллеям с девушками, пьют пиво, шарят по пустым клеткам. Суббота после полудня и воскресенье — самые худшие дни. Но я долго не раздумываю и спускаюсь вслед за Эмеком.

— Куда мы идем? — шепотом спрашиваю я, пока он, притаившись за кустами, разглядывает дорогу за забором.

— На берег Вислы.

По дороге едет велосипедист. Медленно прогуливаются мужчина и женщина. Трое мальчишек играют тряпичным мячом. Как же нам пройти?

Эмек пролезает между прутьями ограды, я иду за ним.

— Давай! — шепчет он, убедившись, что в нашу сторону никто не смотрит, и пускается бежать через дорогу.

Я мчусь за ним. Волосы встают дыбом от страха, но я не оглядываюсь. Перескакиваем через железнодорожную насыпь, рельсы тихо гудят — едет поезд! Мы вбегаем в заросли и останавливаемся под деревом. Опираюсь о ствол и перевожу дыхание. Почему я так устал? Раньше ведь мог долго бегать, даже одышки не было. Может, я просто давно не бегал?

Поезд с грохотом проносится по рельсам, удаляется… Я слышу тихий скрежет тормозов, когда он подъезжает к станции. Какое-то время Эмек прислушивается, потом кивает мне и продолжает путь через заросли. Сначала мне кажется, что мы идем к «купальной» бухточке, но Эмек проходит мимо нее и продирается сквозь кусты все дальше. Здесь растет крапива — такая высокая, что доходит мне до локтей. Я поднимаю руки над головой, но крапива все равно жалит, даже сквозь рубашку. Мусора тоже чем дальше, тем больше — нам преграждает путь куча ржавых железяк.

— И что теперь? — шепотом спрашиваю я.

Заросшая кустами гора железного лома кажется непреодолимой. Куски жести, решетки, даже каркасы кроватей с торчащими во все стороны пружинами — одного неосторожного шага хватило бы, чтобы напороться на какую-нибудь острую железку. Эмек подходит к большой ржавой бочке, врытой в эту баррикаду у самой земли. Нагибается, берется за крышку — та беззвучно открывается.

— Заходи. Только закрой за собой дверь, — говорит он и на четвереньках вползает в бочку.

Я несколько секунд остолбенело смотрю на бочку, потом вползаю следом и закрываю за собой круглую жестяную крышку. Бочка пустая, лежит на боку. Из нее мы переходим в следующую, точно такую же — получается что-то вроде короткого туннеля. Мы вылезаем наружу уже по ту сторону железной баррикады. За стеной металлолома оказывается еще одна бухта! Она немножко больше той, «купальной», и не такая заросшая, но ее почти не видно со стороны Вислы — вход загораживают ветки дерева.

— Привел все-таки! — говорит веселый голос.

Лидка! В этом своем идиотском платьице, с косичками, украшенными жалкими обрывками ленточек, она сидит на опрокинутом ведре. На руках у нее большие рукавицы, которыми она наносит черную мазь на… На что?

На берегу бухты лежит большущий черный ящик, сбитый из досок и листов жести. Он длинный и широкий, но по высоте едва доходит мне до плеча. Сверху он прикрыт охапками веток и хитро прилаженных кусков коры — все вместе выглядит как ствол поваленного дерева.

— Это что такое? — изумленно спрашиваю я.

— Мое средство побега, — гордо объясняет Эмек. — Мой ковчег.

— Ковчег? — Я таращусь на ящик. — Что такое ковчег?

— Корабль. — Эмек с жалостью смотрит на меня. — Он получился вроде баржи. Я ведь тебе рассказывал о баржах.

Я обхожу ковчег кругом и внимательно его рассматриваю. У него плоское дно, которое немного задирается вверх с одного конца, а на другом торчит сложная конструкция из досок, прибитых стоймя внутри металлической трубы. Все это совсем непохоже на корабли, которые я видел на картинках в книгах. Они напоминали пули — спереди узкие, сзади широкие.

— Конечно, настоящие баржи гораздо больше, — продолжает Эмек, — и с открытой палубой. Я сохранил только форму, более-менее. Ну и привод добавил, как в заднеколесном пароходе! Смотри.

Эмек подбегает к конструкции на конце ящика.

— Видишь? Я использовал велосипедные цепи. Когда сидишь внутри и крутишь рукоятки, эти доски начинают вращаться и загребать воду. Благодаря им ковчег движется вперед. А значит, если все получится… По Висле плавало такое судно, то есть даже несколько, но было одно, которое я чаще всего рассматривал. Оно называлось «Уранус» и плавало до Плоцка. Я никогда не был на его палубе, но привод разглядывал много раз. Мой ковчег — помесь заднеколесного парохода с баржей. А вот штурвал. — Эмек указывает на кусок жести, приделанный к рычагу.

Я с удивлением рассматриваю сложную систему цепей и шестеренок.

— И ты сам все это сделал?

— Сам, — гордо отвечает он.

— Я помогала, — вмешивается Лидка.

— Он просто огромный! — говорю я. — А зачем эти ветки сверху?

— По моим расчетам, когда он отплывет от берега, то погрузится в воду почти на метр. Настоящая баржа тоже погружается довольно глубоко, особенно с грузом — над водой остается только несколько десятков сантиметров. Так что бо́льшая часть с берега не будет видна. А это, — Эмек похлопывает рукой по искусственному «стволу» на крыше ковчега, — будет выглядеть как поваленное дерево, плывущее по реке. Никто не догадается, что внутри сижу я. Он полый, видишь? А через вот эти дырки в коре можно выглядывать наружу. Это иллюминаторы.

А я-то считал себя изобретателем! Да я бы никогда в жизни не построил ничего подобного!

— Так ты хочешь на нем уплыть?

— Еще бы!

— А куда?

— Я сначала думал, что до самого Гданьска, а потом в море. Но это, конечно, невозможно.

— Почему?

— Во-первых, рано или поздно кто-то заинтересуется колодой, которая несется по течению. По Висле же плавают корабли, а такой свободно плавающий ствол для них опасен. Немецкая водная полиция хоть и не особо грозная, но смотрит в оба. Во-вторых, баржа сможет плыть только в более-менее спокойной воде. В море она тут же затонет. Я хочу доплыть до Торуня. Там на улице Жеглярской есть такая пивная, называется «Диттман» — мои братья всегда туда ходили. За прилавком стояла моя тетка. Она не призналась, что еврейка, и ее, наверно, никто не выдал, а лицо у нее «хорошее»[18]. Может, она знает, что с моей семьей. И наверняка мне поможет.

— Торунь очень далеко.

— Я знаю. Поэтому придумал запасной план. Если что пойдет не так, причалю перед Плоцком. Там есть дебаркадер для сплавщиков, где всегда причаливает много судов.

— Дебаркадер?

— Ну пристань то есть. Я там всех знаю, они помогут спрятаться. Среди сплавщиков я буду в безопасности. Немцы нас очень уважают, я же тебе говорил. В лагеря не забирают, обысков не устраивают. Все сплавщики — заодно!

— Но в Квартал вас немцы все-таки отправили, — тихо говорит Лидка.

Эмек с досадой смотрит на нее и машет рукой.

— То другое, — бросает он и склоняется над лопастями приводного колеса.

— А как войти внутрь? — спрашиваю я.

— А вот. — Он поднимает часть «ствола» с боковой части ковчега, открывая вход. — Хочешь глянуть?

Я киваю и залезаю на борт, а потом спускаюсь вниз. Внутри ковчега темно, потолок низкий, пахнет деревом и смолой. То тут, то там каюту пронизывают поперечные доски.