Магнат Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 51

Из театра мы вышли вместе, а затем раскланялись, прощаясь. Незамеченным такое событие не осталось. На нас глазели со всех сторон.

— Вы говорили с Великим князем, как с равным, — словно невзначай заметила Екатерина Дмитриевна.

— Надеюсь, никому, кроме вас это не бросилось в глаза?

— Вроде бы нет, разве что Их Высочество бровями сыграла, — сказала наблюдательная Катенька.

— Надо будет ей что-нибудь забавное подарить, — вслух сделал я себе заметку.

— Пруссачке и забавное? Не поймёт. Зато швейной машинке, хорошо оформленной, будет чрезвычайно рада. Как и всяким новым образцам тканей.

Столь меткие замечания заставили меня по-другому взглянуть на Голицыну. Как советчица она оказалась на удивление хороша. Ещё бы, кто, как не она, знает жизнь двора изнутри. И матушка ей в помощь.

В Царское Село я прибыл вовремя, но не в карете… на СВП.

«Удивить — значит победить!» — это цитата из учения Александра Васильевича Суворова из его знаменитых трудов «Полковое учреждение».

Победа сегодня мне необходима. Оттого и удивляю. Стараюсь. И судно на воздушной подушке — всего лишь один из моих козырей. Так, для начала разговора.

Скорей всего Николай про него уже слышал, но между слышать и видеть — разница величиной с дорогу от Петербурга до Царского Села, не меньше.

Всю дорогу я думал, отчего Николай назначил мне встречу в Царском Селе, если вся его семья уже давно переехала в Петербург. Отчего-то у меня возникло предположение, что меня ожидает испытание. Наверняка Николай попробует проверить меня в споре с некоторыми одиозными личностями, если так можно назвать тех, кто не только не разделяет мои взгляды, но и декларирует абсолютно иное понимание происходящего в стране. В этом плане опустевший дворец в Царском Селе — место более чем, удобное. Нет ни лишних свидетелей, ни ушей.

Под эти мысли я добрался до дворца, минуя заборы и посты охраны. Отчего у меня всё получилось? Так я ещё со времён лицея тут каждую тропку знаю.

Своё судно я припарковал прямо напротив парадного крыльца, на которое и взбежал, опередив замешкавшегося слугу.

В зале, куда он меня проводил, было прохладно и слегка накурено. На столе стояло вино и лёгкие закуски.

Кроме Великого князя в зале было ещё восемь человек, и каких! Что не лицо — то Личность!

Представлял нас друг другу адъютант князя Адлерберг.

Граф Орлов, князь Меньшиков, граф Нессельроде, граф Бенкендорф, граф Сперанский, граф Канкрин, и как вишенка на торте — гвардейский ротмистр Пестель.

— Александр Сергеевич, а мы вас чуть позже ожидали, — заметил Николай, мельком глянув на большие напольные часы.

— Выехал с небольшим запасом, но поля уже убраны, так что немного сократил путь, оттого и уложился в сорок пять минут, — по-военному коротко доложил я в ответ.

— Это откуда же вы стартовали? — не выдержал Меньшиков.

— От завода Берда на Матисовом острове.

— Шутите? Или вы на своём самолёте прилетели?

— Не сказать, чтобы на самолёте, но ваша догадка близка к истине. Впрочем, можете просто выглянуть в окно, — предложил я.

Меньшиков поднялся и выглянул.

— Хм, господа… Странная карета. Без колёс и лошадей! — заявил он, пожимая плечами.

Тут уж все не выдержали, поднялись с мест, и пошли к окнам.

— Ну, чтож, Александр Сергеевич, расскажите нам про ваш загадочный экипаж, а затем мы про ваши задумки хотели бы услышать. Те, что вы у себя в Велье вводите, — уточнил Великий князь, возвращаясь за стол.

А мне что… Могу и рассказать.

Говорил я долго. Почти полчаса. Потом ещё часа полтора отвечал на вопросы.

Про многое рассказал. И даже про две деревеньки, где хозяин перед смертью почти всех мужиков соседям в рекруты продал. Да, я их купил, но лишь после того, как уговорил бывшую помещицу возглавить в Велье детский сад. Детишек, которых не с кем оставить, в Велье много, а бабы вынуждены дома сидеть, хотя могли бы тот же лён мять. Зато с детским садом им прямая выгода. Баба за день даже на низкооплачиваемой работе свои пятнадцать — двадцать копеек у меня нынче заработает, так что бы не отдать три копейки, чтобы дитя было присмотрено, накормлено и обихожено. Пусть и не сразу, но лёд тронулся. Впору начинать про второй детский сад думать.

Когда закончил, выдохнул. Тут Николай своё слово вставил, и предложил всем мои идеи обсудить.

А дальше уже Сперанский, Нессельроде и Пестель меж собой сцепились.

И хорошо начали. Горячо так.

Я только хмыкал и улыбался, а когда мне давали слово, что-то одобрял, а иной раз в пух и прах развеивал бесполезные и завирательские идеи, щедро иллюстрируя их практическими примерами из крестьянской жизни, от которой многие оказались крайне далеки.

Бенкендорф и Канкрин тоже не остались без дела. Но уже не по общим вопросам, а по более частным. Например, в Канкрине я увидел чуть ли не своего союзника. Он, как и я, горячо ратовал за необходимость экономического подъёма страны, справедливо отмечая, что без денег в казне любые реформы — это глупость несусветная.

Спорить закончили в пять часов пополудни.

— Вы знаете, Александр Сергеевич, а роль арбитра вам идеально подошла, — прощаясь, заметил Великий князь.

Иногда события складываются так, будто время само играет человеком, как картёжник колодой. Вроде бы ещё недавно я говорил с Дмитрием Владимировичем Голицыным о его будущем назначении на пост московского генерал-губернатора почти вскользь, как о чём-то далёком, возможном, но неизбежном. А сегодня он уже на правах главы города в честь своего назначения даёт бал в усадьбе Кологривова.

Вообще-то, Москва зимой всегда жила своим особым ритмом.

Не как Санкт-Петербург — холодно и с расчётливой торжественностью.

Нет. Москва танцевала. Гремела. Светилась в каждом окне.

Зимние балы здесь были не просто развлечением. Помимо торжеств и приятного времяпровождения они ещё были и обрядом, где старые семьи искали новых связей, а молодые девушки — своих первых взглядов.

Если столица был местом, где появлялись указы, то Златоглавая — тем городом, где зарождались помолвки. Не зря в народе говорят, что Питер — это пристанище женихов, а Москва — ярмарка невест.

Кстати, дом Кологривова был площадкой, на которой периодически устраивались так называемые «детские балы», где взрослые мужчины могли посмотреть на девочек, готовящихся выйти в свет. В моей истории именно здесь во время одного из таких балов тридцатилетний Пушкин впервые увидел шестнадцатилетнюю Гончарову.

Но это, так, лирическое отступление, поскольку сегодня усадьба была арендована для бала в честь нового правителя Москвы — князя Голицына. Ну, а я на этот праздник был приглашён, как компаньон Владимира Дмитриевича и один из соучредителей акционерной компании с пафосным названием «Крылья России», временную штаб-квартиру которой мы недавно открыли рядом с домом генерал-губернатора Москвы на Тверской улице.

Усадьба Кологривова встретила меня светом окон, музыкой и смехом, который, казалось, летел со всех сторон, включая потолок.

Голицын стоял в центре зала, как человек, которому только что вручили ключ от города. Его мундир сиял, как после парада, а сам он здоровался со всеми, кто подходил, и, кажется, знал большинство имён без напоминания.

— Дмитрий Владимирович, — начал я, когда мы остались наедине у буфетного стола, — признаюсь, ваш бал стал для меня неожиданностью. Думал, сначала должным образом примете дела, а потом будете праздновать. А вы — сразу и то, и другое.

— Это не мой праздник, — усмехнулся тот в ответ. — Это «бал благодарности». Дворяне Москвы устроили его в мою честь. Или, точнее, в честь того, что я теперь буду править Москвой, как сторожевой собакой — с суровостью и вниманием к порядку.

— Думаю, что купцы устроят вам не менее пышное торжество, — оглядел я зал и заметил среди присутствующих представителей знатных дворянских фамилий.