На острие победы - Коротков Сергей Александрович - Страница 58

А теперь живой фриц мог позавидовать своим мертвым товарищам. Машков по очереди с Селезнем наносили болезненные удары в уязвимые точки офицера, на что даже радистка реагировала спокойно, пытаясь переводить всхлипы и междометия пленного.

Рядом лежал ворох одежды всех трех немцев: два солдатских набора, один из которых носил следы крови от ножа, и форма унтер-офицера.

– Лизок, последний раз спрашиваю его, так и скажи этому чучелу… Последний раз! Мне нужны данные по дислокации и передвижке частей вермахта и СС в этой местности, от Ауловенена до Инстербурга. Какие задачи поставлены перед ними по поимке диверсантов, какие еще силы привлекли, кроме местного населения, какие есть «белые пятна», где можно пробраться? Слышали ли они о партизанах поблизости? Может, в Литве за Тильзитом есть горячие точки, где действуют партизаны? Пусть говорит правду, потому что пойдет с нами, и если мы встрянем – он умрет так больно, что сам будет проситься в ад. Мать его… Переводи, чего смотришь на меня?!

– Он не знает про части СС, только про резерв вермахта и штурмовиков, рыскающих повсюду. Еще волонтеры из поселений, в основном охотники и молодежь. А партизаны…

Лиза задала вопрос про партизан, пленный испуганно озирался на беснующихся мужчин, отвешивающих ему тумаки, с нескрываемой надеждой и страданием смотрел на девушку, будто она могла прекратить всю эту канитель. Он начал бурчать что-то под нос, схлопотал от Машкова увесистую оплеуху, получил пинок в бок.

– Громче и ясно… Язык проглотил, гаденыш?

Офицер рассказал все, что знал. Известия были неутешительные: никаких партизан поблизости, сплошь и рядом прочесывания местности подразделениями СС, СД и вермахта, добровольцами из селений, собаки, гестапо, жандармерия, воздушная разведка.

Сержант стоял в раздумьях минуту, потом пнул немца по коленке:

– Что он слышал про литерный, про сверхтяжелый танк «Крыса»?

Пешкова перевела. Унтер часто заморгал, сконфузился, пуская кровавые пузыри разбитыми губами, начал что-то невнятно шептать.

– Он толком не знает, – сказала Лиза, вслушиваясь в бормотания фрица, – якобы спецсостав находится сейчас в районе Хельберга… Или находился недавно. Он сильно охраняется, все засекречено и на контроле у самого Гиммлера…

– Все?

– Думаю, да.

– Невелики новости, елы-палы! – Машков закусил губу, посмотрел на Сергачева. – Степаныч, а не могли мы протаранить своим паровозом на станции Хельберга их литерный? Может, он как раз там и стоял? Ничего не заметил такого?

– Нет. Его там не было. Точно. Да и не мог он там быть! Колея не та и…

– …Ну, на хрен… Ты мне ща будешь опять задвигать про свои доводы и жаргонами крыть?! Может, стоит вернуться и разузнать все про литерный? А как вдруг окажется, стоит он там и чинится… или выходит сейчас на промысел снова покататься? Мы бы его вскрыли как консервную банку, а?

– Сержант, отставить! – строго произнес Сергачев. – Чего ты дергаешься? Забудь ты уже про этот литерный, там пустышка под чехлом катается, приманка фальшивая, мы доказали это, доложили в Центр. У меня были четкие ЦУ – в случае подтверждения бутафории эшелона сообщить по рации и забыть про него навсегда. Мы так и сделали. Успели доложить нашим. Что еще? Будем рисковать оставшимися жизнями и уходящим временем, чтобы ловить и ликвидировать деревянный макет большой игрушки Гитлера? Вы и так положили кучу своих ребят ради этого. Давайте продолжать задуманное и загонять фамилию шпиона для Центра, дай бог, они там разгадают этот ребус, ешкин кот.

– Я согласен со Степанычем, – оповестил Селезень.

– Я тоже, сержант! – отозвалась Пешкова. – Он прав на все сто. Не нужно путать задачи, бегать зайцами зазря и срочно следует довыполнить поставленную цель.

– Красиво все поете! Ишь… – Машков со злости пнул пленного и стал разбирать ворох серой формы. – Серега, ты… и ты, Лизка, одевайтесь. Степаныч… наш мудрец, елы-палы, останется в прикиде пруссака-железнодорожника. Правда, ты уже весь грязный и раненый. Но окромя этого, больше и нет ничего. Все, рассосались по кустам, Сергачев, сторожи пленного. Только не так, как прошлого… этого рыжика.

– Есть, – сухо сказал ветеран и, тряхнув винтовкой, подошел ближе к офицеру, лежавшему у березы, – лежи, фриц, и не рыпайся, не хочу брать грех на душу.

– Мда уж-ж! – ехидно скривился сержант и ушел за куст переодеваться.

Чуть позже группа вышла в рейд. Нужно было за ночь преодолеть десяток километров на север, навести шорох в Ауловенене, затем снова обойти Шлиссенгард и почти вернуться в бывалые места, в район Радшена. Что делать, если ключевое слово кроссворда носило именно такие буквы – немцы же не могли специально настроить городков и сел для дерзких живучих русских диверсантов!

Ночью за отрядом увязалась какая-то бродячая собака, жалобно скуля и никак не отставая от людей, крадущихся мимо мелких деревень и обходивших посты немцев. Пришлось Селезню прикончить пса, сначала заманив его сухарем. Пленный, тащивший заряды для гранатомета, запасные магазины для автоматов и вещмешки, старался во всем угодить разведчикам, даже подсказывал, как лучше пройти в том или ином направлении. От этого и Сергачеву, и Пешковой становилось на душе более тягостно и грустно от мысли, что этому молодому курносому блондину скоро придется перерезать горло, отправив в мир иной как ненужного свидетеля, врага и лишний балласт. Так паршиво Семену Степановичу давно не было.

Они продолжали шагать дальше, держась темных лощин, низких обводненных логов и полосок леса вдоль полей. Местность за Шлиссенгардом совсем не подходила для пряток от противника своим редколесьем и обширными лугами, но темнота способствовала скрытному продвижению.

В полночь достигли окраин Ауловенена. Сделали привал. Перед боем нужно было отдохнуть, набраться сил и задора, попрощаться с пленным, выработать план умелых действий. Машков сделал знак Селезню, и тот вяло поднялся с травы. Сергачев бросил взгляд на Пешкову, пытаясь найти в ее глазах сочувствие и поддержку своим гуманным мыслям, но девушка, казалось, не обращала внимания на происходящее.

– Сержант, прости… гм… А нельзя как-то иначе, не устраивать резню, взбрыкивания, не выглядеть злобными псами? – не вытерпел и выпалил ветеран.

– Псами? Степаныч, ты че, в натуре? Из церкви вышел, целый день молясь? Или в этом фрице признал своего племяшку? Ты посмотри на него, твою мать! Он сейчас тебе пятки лижет, а вчера и завтра вон у того стога расстреливает. Их послали нас найти и уничтожить. Если доведется – то пленить, а потом все равно расстрелять голыми за амбаром и скормить червям в выгребной яме. Ты пока там у себя на Урале таскал железо на горбу, мы каждый божий день сталкивались с такими, как эта гнида, нос к носу, бились и будем биться, пока победа не настанет. Пока ты в тылу робил, они жгли, стреляли пачками народ наш, деревни и города стирали с лица земли, пленных наших из пулеметов мочили, детей пополам рвали и стариков наших в сараях жарили. Ты че, отец?! Бес попутал?

– Ну… не так же… как они… как того пса бродячего… Сережка, ты же сам сын чей-то… – Сергачев заблеял, потерялся, развел руки в стороны, крякнул.

– Отставить тут нытье всякое! – прикрикнул Машков, вскочил, заходил между бойцами, сжимая кулаки. – Мне в отряде не нужно гуманистов. Мне воины нужны! Солдаты. Безжалостные, хитрые и с одной лишь целью в башке – мочить этих гадов. Мочить! Как можно больше и дольше. Чтобы аукалось и в Берлине ихнем, и в Москве слышали.

– Вон оно как!

– Да, так. Именно так. А мы сюда, думаешь, для чего засланы? Да, найти литерный, доказать его фальшивость или реальность, а в случае последней уничтожить всеми силами. Так? Та-ак! А дальше что? А дальше наш долг – выбираться поскорее отсюда мышками или продолжить партизанскую войну, диверсионные вылазки и гадить, гадить, гадить этим уродам, мать их…

– Я понял тебя, Василий, понял! И все же можно просто казнить гитлеровца, а не потрошить его и не истязать.