Я – борец! 2 Назад в СССР (СИ) - Гудвин Макс - Страница 33

— «Зачем» был вопрос? — конкретизировал Гена.

— В армии поможет! Пойдём уже. Спускайся к Армену, — поторопил я в последний раз, выходя в коридор.

— Иду! — раздражённо ответили мне.

— Брат, как так-то? — удивился Армен, разводя руками, когда я сообщил ему новость про гитару и Аню.

— АэМ, — выдал я.

— Что АМ? — не понял он.

— Ам — это же почти мантра «Ом», наоборот. Умиротворяет, брат! Вот я четыре раза ударил по струнам — и всё, мы снова вместе, — ответил я, улыбаясь. — А тому, кто к Ане собирался подкатывать, скажи, что мне много на что четыре удара хватает.

— Эти ваши спортивные штучки-дрючки, передам конечно… — покачал головой Армен.

Сверху спустился Гена, а чуть позже — Аня и Женя. В этот раз они оделись в простенькие спортивные костюмы, даже обувь подобрали как для бега. Что ж теперь мы все четверо будем в спортивном… Прям какая-то команда Трудовых резервов Вороновского приборостроительного техникума, ТР ВПсТ, по гулянию. Армен сбросил лестницу, и девчонки первыми оказались на улице.

— Слушай, брат, я для тебя и Ани пропуск проиграл, а на Гену и Женьку мы не забивались, — предупредил коммерсант.

— Придётся платить, брат, — обратился я к Гене, пародируя Армена.

— Почему первый подвиг он с деньгами связан, да? — в тон мне ответил Гена.

— Судьба-злодейка, брат! — снова с акцентом произнёс я.

— Э, юмористы-пародисты, я тут вообще-то! — развёл ладонями Армен.

— На мой счёт запиши, — попросил Гена. — С зарплаты отдам.

— Ай, не надо отдавать! Это вам мой презент! — выпалил Армен.

— С чего вдруг? — спросил Гена.

— Я хочу, чтобы вы с Женей тоже помирились и чаще по ночам гуляли!

— Ну, резонно, — посмотрел я на Гену. — Спускайся и первым делом предложи Жене и Ане локоть.

— Локоть и сердце, брат! — подбодрил Армен Гену.

Женя приняла локоть Гены нехотя, взяв того под руку, — всё равно что ждать извинений от борца: как с козла молока. Анна отнеслась к этому проще, приняв второй локоть, а я спустился последним и взял Аню под руку. Так, выстроившись в шеренгу из четырёх человек, мы отправились на прогулку по ночному Ворону.

Ночь дышала нагретым за день асфальтом и густым ароматом цветущих лип. Фонари на улице Ленина горели ровным жёлтым светом, растягивая наши тени по мостовой. Аня неожиданно сжала мою руку сильнее, отчего сердце застучало чаще.

— В парк, может⁈ — выпалил Гена, указывая в сторону центра. — Там… э-э… танцплощадка и мороженое.

— Ночью? — фыркнула Женя. — Разве что на неработающую карусель залезть.

— Тогда на набережную, — предложил я, чувствуя, как Аня прижимается плечом. — Там…

— Там патруль дружинников, — улыбнулась Аня, — но я знаю одно место.

Мы шли через тихие дворы, где в открытых окнах понемногу угасал свет, но всё же успевали мельком заглянуть в те, что ещё светились. Сквозь незадернутые шторы виднелись обрывки чужой жизни — такие разные и в то же время такие одинаковые. Мы не обсуждали их, а шли молча, созерцая эти микроскопические миры: маленькие семейные «берлоги», «стаи» из двух-трёх человек. Возможно, у кого-то из нас мелькали мысли о собственном будущем — о совместных планах или, наоборот, об отдельной жизни… Конечно же, счастливой — зачем мечтать о плохом?

В какой-то момент Гена попытался рассказать анекдот про Чапаева, Женя делала вид, что не смеётся, а Аня лишь крепче прижалась ко мне. Это была хорошая тёплая прогулка, но Анна приготовила для нас что-то еще.

И вот, мы пришли.

— Вот оно! Полезли наверх! — объявила Аня, подводя нас к пожарной лестнице кирпичного девятиэтажного жилого здания — таких на весь Ворон можно было пересчитать по пальцам одной руки.

— Подруга, ты с ума сошла? — спросила Женя, широко раскрыв глаза.

— Полезли! Саш, подсади? — Аня повернулась ко мне, и в её взгляде читалось непоколебимое решение.

— Так вот зачем эти дурацкие штаны? — догадалась Женя, показывая на её спортивные брюки.

В глазах у Гены явно читалось, что это плохая идея. А я, если честно, корил себя за то, что когда-то показал Ане, как лазать по лестницам и ходить по крышам. Но романтика есть романтика, когда еще лазить по крышам как не в семнадцать лет?..

Пожарная лестница скрипела под нами, но держала. Аня лезла первой — ловко, быстро, будто делала это каждый день. Женя кряхтела где-то сзади, а Гена то и дело озирался вниз, словно ждал, что из темноты вот-вот вырвется патруль дружинников или милиции.

Когда мы выбрались на крышу, ветер ударил в лицо — свежий, пахнущий озером и соснами.

— Ну? — Аня гордо раскинула руки, будто показывала нам своё королевство. — Красотища?

Город лежал в чаше светящихся холмов, уткнувшись в чёрное зеркало водохранилища. Улицы расходились лучами от центральной площади. Отсюда было видно всё, как на ладони: парк, станцию, здание РОВД, больницу, наш техникум, да всё…

Сама станция была затянута дымкой тумана от остывающего озера: громада бетона и труб, окутанная тускло-красными огнями. От неё в сторону города тянулась нитка дороги, по которой ночью ползли одинокие фары.

— Смотрите, — прошептала Аня, будто боялась, что нас услышат даже здесь.

За станцией, там, где озеро сужалось в реку, маячили прожектора заградительной зоны. Раз в минуту луч скользил по воде, выхватывая из тьмы рябь и пустые пейзажи причала.

— Говорят, там подземный завод, — бросил Гена.

— Говорят, — передразнила Женя. — А ещё говорят, что в озере сомы с человеческий рост водятся.

Я же молча смотрел на город.

— Эй, — Аня ткнула меня в бок, — О чём задумался?

— О том, что мы все лишь маленькие трудолюбивые муравьи огромного красного муравейника, — пробормотал я.

— Комсомольский значок до боли грудь натёр? — усмехнулся Гена, но Аня вдруг кивнула:

— А ведь он прав. Мы все трудимся во имя общего блага, но Саш, почему красные?

— А какие? — удивилась Женя.

— Почему не розовые? — улыбнулась Аня.

— Если по улицам прогуляться, то мы скорее серые муравьи. Иногда попадаются щёголи всякие в новых спортивных костюмах, красном или синем, и всё. А остальные — серые, — глубокомысленно проговорил Гена.

— За щЕ́голя ответишь! — улыбаясь и шутя, бросил я.

— Я ж любя! — отмахнулся Генка.

— Смотрите, какие звёзды! — восхитилась Аня.

Мы расположились, сидя на кирпичном и промазанном гудроном парапете, созерцая бескрайнее звёздное небо.

— А вы знали, что когда мы смотрим на звёзды, мы видим прошлое?

— Как это? — спросила у меня Аня.

— Лучи от них летят к нам со скоростью света, но звёзды находятся настолько далеко, что этот луч долетит до Земли, от звезды, его породившей, за сотни тысяч лет. На самом деле звёздное небо оно совершенно другое, а нам как будто показывают фотографию, сделанную «вчера», сотни тысяч лет вчера. Многих звёзд уже нет, а свет от них всё летит и летит до нас. Многие поменяли цвет и объём, но мы видим их такими, какими их сфоткал когда-то давно небесный фотограф, — произнёс я почти на одном дыхании.

— На цветную плёнку, заметьте! — улыбнулся Гена, и эта его весёлая вставка разбавила мою реплику.

Посмеявшись мы замолчали, уставившись в мерцающую бездну над головой. Где-то далеко, за триллионами километров вакуума и космической пыли, угасали и рождались звёзды, а мы сидели на прогретой за день крыше, такие маленькие и такие но такие погружённые в эту самую секунду.

— Интересно, — вдруг сказала Женя, — а они тоже на нас смотрят?

— Кто? — не понял Гена.

— Ну, с той звезды. Вот той, зеленоватой. Может, прямо сейчас там кто-то сидит на своей крыше и думает: «А есть ли там жизнь?»