Распутье Воронов (ЛП) - Сапковский Анджей - Страница 15

— У тебя изменилось лицо, — сказала, наконец, жрица. — И глаза, это не связано с мутацией. И ты никогда не кривил так губы. Не говори ничего. Я и так знаю.

— Говорят… — он откашлялся. — Говорят, хотят вас выгнать отсюда. И говорят, что это мы виноваты.

— Кто тебе это сказал? Нэннеке? Нет, Геральт. Никто из вас, учившихся здесь мальчишек, ни в чём не виноват, и ни на кого из ведьмаков не мы не держим обиды. А в том, что процветают дикость и невежество, что распространяется фанатизм, в этом есть и наша вина. Мы плохо учили. Плохо воспитывали.

Ведь именно наши бывшие ученики сегодня прогоняют нас отсюда. По закону, который они придумали.

— Эти, у ворот, говорили… Говорили, чтоб баб прогонять от храма. О чём они…

— Я знаю, о чём они. Тоже о законе. О том, что медицинская помощь женщинам противоречит закону и наказуема. Это придумали, конечно, мужчины. Ха, если бы они беременели, операция терминации была бы оглашена священной мистерией и свершалась бы с молитвами, кадилами и хоровым пением.

— Как странен этот мир, — продолжила, помолчав, Ассумпта из Ривии. — Над нашей богиней издеваются, наши молитвы высмеивают. Вроде как это суеверие. А на западе и на севере, в глуши множатся секты какие-то, какие-то культы. Поклоняются паукам, змеям, драконам и прочим чудовищам. Ходят слухи о злодействах, о человеческих жертвоприношениях. Но с этим никто бороться не собирается. И сектантов прогонять не пытается.

Он хотел спросить, но она ответила раньше, чем он набрался смелости.

— Мы уйдём на юг, за Понтар. В Темерию, а конкретно — в Элландер. Там есть заброшенный храм, тамошний правитель милостиво позволяет нам переселиться туда. Естественно, там мы так же будем оказывать помощь женщинам, в ней нуждающимся, независимо от того, понравится это кому-то или нет. Но хватит о наших делах. Что у тебя, говори.

Он рассказал. Но только о своих ведмачьих миссиях. Он не упомянул о мародёре, зарубленном у деревни Неухольд. О воронах на распутье, о том, что из-за этого произошло. Мать Ассумпта слушала терпеливо. И подытожила, кратко и точно.

— Я чувствую и знаю, что тебе нужно.

— Знаешь?

— Конечно. Потому что я ничем иным не могу тебе помочь, только моим знанием. Что ты хочешь знать, мальчик? Прости. Ведьмак Геральт.

Он долго молчал.

— Что на самом деле произошло в Каэр Морхене? В лето тысяча сто девяносто четвёртое?

— Ты меня об этом спрашиваешь? — она подняла на него взгляд. — Ты? Который с раннего детства видел кости во рву? И выбитые в стене имена семи павших геройской смертью ведьмаков? Ты, который вырос на историях о героях?

— Я как раз об этих историях. Они настолько геройские, что…

— Что слишком геройские? Они такими и должны быть, мальчик. Герои должны быть героями. А истории — они затем, чтобы герои были. И нельзя сомневаться ни в том, ни в другом. Но что поделаешь, время неумолимо сокрушает всё, в том числе и героизм. А истории и легенды — они для того, чтобы этому противостоять, даже в ущерб так называемой объективной правде. Потому что правда не для всех. Правда для тех, кто способен её вынести. Ты способен? Не корчи рожи. Если бы ты мог, то потребовал бы правду от Весемира. От старших. А ты обращаешься ко мне.

— Потому что ты никогда не лгала.

— Ты уверен? А может, я умею лгать так хорошо, что никто не распознает моей лжи? Ни дитя, ни рано повзрослевший восемнадцатилетний юноша? Ты не всё говоришь мне, мальчик.

На этот раз он сказал всё. Пару раз запнулся.

— Вот, значит, как, — сказала Ассумпта из Ривии. — Престон Хольт.

Воцарилось долгое молчание. Сороки за окном утихли.

— Где-то так весной сто девяносто второго года, — жрица потёрла лоб ладонью, — появился этот пасквиль. «Monstrum, или ведьмака описание». Анонимно, как оно и бывает, но печатно, а типографии тогда на пальцах одной руки счесть было можно, так что и подозреваемых оказалось не так уж много. Многое указывало на типографию чародеев из Академии в Бан Арде, но доказательств не было, и что ж в этом странного, кому же уметь заметать следы, как не чародеям.

Пасквиль сей разошёлся широко, в многочисленных экземплярах, а бродячие

эмиссары читали оное сомнительного качества произведение неграмотным на деревенских сборищах и сходках. И слухи стали распространяться по мархиям и шириться подобно лесному пожару. Мор, болезни и немощи, падёж скота, выкидыши и мертворождения у женщин, неурожай и подозрительно изобильный урожай, нашествия вредителей — во всех несчастьях и бедах были виноваты презренные ведьмаки, паучьи сети всех злодейств и заговоров вели в Каэр Морхен. Поэтому Каэр Морхен, цитирую, место, где ведьмаки гнездятся, должно быть стёрто с лица земли, а след его посыпан солью и селитрой. В сто девяносто четвёртом году, летом, кому-то удалось, наконец, организовать чернь, в горы двинулось войско, около ста человек вооружённого сброда. Вернулись, причём полумёртвыми от страха, меньше трети. Остальные сгнили во рву вашего Замка, их кости лежат там до сих пор.

Ты спросишь, каким чудом несколько ведьмаков победили сотню фанатиков? Я тебе скажу. Как ты знаешь, самые одарённые и наилучшим образом обученные чародеи способны действовать сообща, они могут объединять силы при наложении заклинаний, во много раз увеличивая при этом результат. Ведьмаки этого делать не умеют и не могут. Ваше ведьмачьи Знаки — они сугубо индивидуальны и присущи исключительно одному конкретному ведьмаку. Но тогда, в Каэр Морхене, когда сброд преодолел вал, когда пылал внутренний двор замка, последние четверо оставшихся в живых ведьмака соединили руки и силы. И явили Знак сей купно и согласно. С невиданным ранее результатом. Поражая всех вокруг. Увы, сами они этого тоже не пережили.

Но сим решён был исход сражения. Хотя Каэр Морхен, лишенный защитников, оказался во власти выживших остатков черни, оные не решились ворваться в Замок, но бежали в панике.

Вести о нападении разошлись. Правящий в ту пору Каэдвином молодой король Эоин, человек не совсем невежественный, выразил неудовольствие, да и маркграфы были не в восторге. Они к ведьмакам симпатии не питали, но гораздо более разозлила их инициатива снизу и своеволие буйного сброда. Необходимо было дать урок. Двое были обезглавлены палачом на эшафоте в Ард Каррайге, четверых публично повесили в их родных деревнях. К сожалению, все шестеро были из наименее виновных. Главных зачинщиков и подстрекателей справедливость не настигла. Во всяком случае, не тогда.

А теперь вот тебе столь желанная объективная правда, Геральт. Имён, выбитых на стене Каэр Морхена, семь. В героической истории говорится о семерых павших. Но тогда в Каэр Морхене ведьмаков было восьмеро.

Когда разошлись вести о нападении, мы пошли в Каэр Морхен, я и несколько послушниц. Мы были на месте задолго до того, как туда явились Бирнйольф и Весимир с учениками. Мы нашли трупы. Много трупов. И одного живого. Еле живого.

Это был Хольт.

Тогда он ещё не был Хольтом. В ту пору его звали Рейндерт. А прозвище у него было Рейндерт Призрак. А теперь послушай. Рейндерта мы нашли не в Замке, поодаль от него.

Сам Рейндерт впоследствии утверждал, что ничего не помнит. Но он бредил в горячке. А я… Может, я поступила опрометчиво и неосторожно, но тогда я была… Ну, чуть моложе, чем сейчас… Эмоции взяли верх. О том, что Рейндерт говорил в бреду, я проговорилась Весемиру.

Она замолчала. Надолго. Геральт не торопил её.

— Оказалось, — продолжила она, — что Рейндерт был ранен не при обороне Каэр Морхена, а во время бегства.

Геральт молчал.

— Прошло время. Время, которое всё меняет. Так называемая объективная правда растаяла во мгле. Весемир упорствует в своём упрямстве, а я… Я стараюсь не упорствовать. Я хочу простить… Нет, не простить. Забыть. Рейндерт — теперь Престон Хольт, потому что он вернулся к своему настоящему имени — много лет самоотверженно спасает людей в Каэдвене от чудовищ, снимает проклятия и порчи. Он бывает в храме. Мы часто пополняли его запасы эликсиров, несколько раз лечили его раны. Излечивая одновременно и мои. Самые болезненные. Воспоминания.