Разведена и беременна в 45 - Михаль Татьяна - Страница 2

– Поздно, Вера. Из руин ничего нового и свежего не построить. Всё. Это конец, ясно? – он взялся за дверную ручку.

Я сделала шаг, руки дрожали, горло перехватило – внутри комок слёз.

– Я люблю тебя… – сорвалось с дрожащих губ. По лицу потекли горячие слёзы. – Я люблю тебя! Слышишь? Нам нужен шанс… Влад!

Дай мне шанс! Дай НАМ шанс! Я ведь беременна!

Но вслух сказала другое:

– Прошу тебя, не уходи. Прошу… Я не выдержу без тебя. Я тебя любила и люблю, я тебя не предавала и не предам, никогда… Я не идеальна, но я твоя, Влад.

– Ты была моей, – бросил он резко и обернулся ко мне. – Теперь ты для меня – никто. Прости за эти слова. Но я так чувствую.

– Так не честно. И очень жестоко, – уронила лицо в ладони и заплакала. – Вла-а-ад… Но я не хочу тебя терять…

Посмотрела на него через пелену слёз.

– Умоляю…

– Я не хочу ничего от тебя, Вера. Ни тебя. Ни твоей любви. Ни-че-го.

Он снова взялся за дверную ручку.

И я упала на колени, схватилась за его ноги, прижалась щекой, лицом.

Не отпущу. Не отдам. Мой!

Он стоял, молчал. Не уходил и медленно обернулся.

Посмотрел на меня и поднял с пола.

Схватил за подбородок – жёстко и больно. И вдруг с ненавистью прорычал:

– Тебе не противно от самой себя, а? Ты – на коленях, как жалкая неудачница. Ты всегда была гордой и сильной. А теперь что? Посмотри на себя, Вера. Ты сейчас как побитая псина. Старая и страшная.

И отпустил меня.

Я снова упала на колени. Не от слабости. От отчаяния. Я больше не знала, как его остановить.

Но сказать о беременности язык не повернулся. Появился страх, что он может что-то сделать нехорошее. Ударить в живот. Или отправить на аборт.

Он открыл двери. Посмотрел на меня сверху вниз.

– Собери себя в целое, Вера. И живи дальше.

И ушёл. И оставил за собой тишину, в которой звенело каждое не сказанное мной слово.

Глава 2

* * *

– ВЕРА —

Не знаю, сколько я просидела на полу в прихожей.

Минуту, две. Или час, а может, вечность?

Но потом я медленно и тяжело поднялась на ноги, добрела до накрытого праздничного стола.

Долго смотрела, а потом, закричала – с надрывом!

Схватила со стола конверт со снимком УЗИ, разорвала его и бросила в тарелку с салатом.

С каким-то диким остервенеем достала из шкафчика большой мусорный пакет, развернула его у стола.

Схватила скатерть за углы, и, рыча, всхлипывая и подвывая, как раненная волчица, собрала её как мешок.

Тарелки, бокалы, приборы, закуски, бутылка с вином, подсвечники с потухшими свечами, – всё, что было на столе, теперь оказалось в скатерти, как в мешке.

Полилось сквозь ткань вино. Но мне плевать.

Бросила всё в мешок. Завязала его и пнула.

Я осталась одна.

Снова упала на колени. Прижала ладони к животу и завыла.

Словно хотела защитить от боли хотя бы своего малыша.

Выла я долго. Слёзы лились нескончаемо, но рано или поздно всё заканчивается. И слёзы тоже кончились. И голос уже не слушался. Хриплый стал и сиплый, будто я простыла.

Подняла себя с пола и потащилась в ванную, как старуха держалась за стенку.

Умылась, шумно высморкалась и посмотрела на своё отражение.

Я была похожа на смерть. Нежеланная, уродливая, старая.

И такая жалость к себе пришла, что стало ещё гаже на душе.

Я прижала ладони к опухшему от слёз лицу и потянула их вниз.

Когда-то я была невероятно красивой. Но годы не щадят женщин. Годы уродуют нас. Это мужчина всегда – мужчина. А женщина после сорока – уже старуха.

Он нашёл себе молодую, горячую. А меня, как старый хлам – на помойку.

– Сука. Какая же ты сука, – прохрипела надломлено. Не знаю, к кому я обращалась, то ли к его любовнице, то ли к себе.

Сорвала с себя праздничное платье и швырнула его в корзину для белья.

Стянула бельё и забралась под упругие струи воды.

Грелась я долго, но всё равно меня трясло, будто вода лилась не тёплая, а ледяная.

Обнимала себя за плечи и снова рыдала, но уже беззвучно.

Потом завернулась в махровый халат.

Достала из комода фотоальбом и нашла одно фото.

Как будто я механическая, сделала себе чай, села на подоконник, сделала глоток и посмотрела на фото.

Мы здесь на отдыхе на Мальдивах вдвоём.

Красивые, счастливые. Молодые.

Я смотрела на наши лица.

Долго смотрела.

Потом – медленно, спокойно – порвала его, приоткрыла окно и выбросила.

– Ты был частью моей истории, Влад… Но что же ты натворил?

И снова всхлип и снова ком в горле, но слёз больше не было. Была пустота в груди – страшная, чёрная, ледяная.

Я решила пойти и лечь спать, а обо всё подумать завтра, потому что сегодня я не знаю, что делать.

Мне больно. Мне страшно. И я не могу понять – за что?

* * *

Утром проснулась внезапно, как от внутреннего толчка.

Я лежала, прислушиваясь в огромной постели. Без него.

Квартира пахла тишиной. Глухой, почти мёртвой.

Внутри было пусто. Как после взрыва. Остались одни руины. И пыль, что оседала и душила, душила меня.

Погладила свой ещё плоский живот. Там растёт мой малыш. Он ещё не знает, что снаружи – руины.

Я слышала свой слабый внутренний голос:

«Вера, встань. Просто встань. Ради него. Ради себя. Ради будущего, которое тебя ждёт».

Но тело не слушалось.

Грудь сжималась, как при астме. Боль сидела в клетке рёбер.

Глаза снова зажгло от слёз и обиды.

Я вспоминала, как Влад смотрел на меня сверху вниз, как будто я пыль под ногами.

И как он сказал: «Ты для меня – никто».

Я поднялась.

Медленно. Неуверенно. Как после болезни.

Голова закружилась.

Затошнило.

Подошла к шкафу и открыла дверцу с зеркалом. Посмотрела на себя, на своё лицо, которое после вчерашней истерики и плохого сна не узнавала.

– Здравствуй, – прошептала себе и всхлипнула. Но тут же взяла себя в руки.

Не нужно слёз. Не нужно.

Отправилась в ванную. Как и вчера, я долго стояла под струями воды, согревалась, но внутренний холод невозможно убрать.

Высушила волосы, сделала лёгкий макияж, чтобы скрыть следы усталости и трагедии.

Сделала себе завтрак, хотя есть не хотелось. Меня тошнило.

Но я себя заставила.

Я теперь не одна и должна позаботиться о себе.

В воздухе витала тяжёлая тишина, гудевшая в ушах, как перед грозой. Я знала, что он придёт, и страх наполнял моё сердце, как ледяная вода.

Пока завтракала, я, как в замедленной съёмке, осознавала, что все эти годы, проведенные вместе, были тенью, за которой скрывалась ложь.

Моё сердце сжалось, в груди заскакала обида, смешанная с предательством.

Обычно спокойная и уравновешенная, я вдруг почувствовала, как внутри разгорается вулкан гнева.

В тот момент я отчётливо поняла, что не хочу, чтобы хоть что-то, что принадлежит ему, напоминало о тех счастливых мгновениях, которые теперь казались иллюзией.

Позавтракав, убрала посуду и словно завороженная, подошла к шкафу, в котором висела его одежда.

С жёсткой улыбкой взяла ножницы, острые и холодные.

С решимостью в руках, будто моё психическое состояние перешло в активную фазу, я распорола его любимый костюм от известного дизайнера.

Каждый рубец, каждый порез был олицетворением моей боли.

Стремясь убрать все следы его присутствия, я рвала его рубашки, портила его любимые джинсы.

Ткань трещала под натиском моей ярости и обиды, словно сама жизнь кричала от боли.

Я не останавливалась: старый, но его любимый кожаный портфель, носки, платки, обувь стали жертвами моего гнева.

Каждый взмах ножниц обрывал невидимые нити, связывавшие меня с прошлым.

Чувство обиды смешивалось с освобождением. Да, я понимала, что это мой способ справиться с предательством.

Я стала чувствовать себя всё более уверенной, заполнив чемодан порванной одеждой и испорченной обувью.