На службе у Изгоя - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 33

Наконец подались назад и уцелевшие еще на левом крыле катафракты, числом не более двухсот. Преследовало их от силы полторы сотни гридей, но у них словно выросли крылья, а касоги, наоборот, растеряли все свое мужество. Следом за всадниками потянулись бежать задние ряды фекьолов, а затем подалась назад и основная их масса…

Вот только преследовать и истреблять их в спину было некому. Да и опасно – многочисленная легкая конница врага хоть и стала отступать вместе с пехотой, но не потеряла боеспособности.

Ростислав недоверчиво смотрел на поле битвы, усеянное телами его воинов и трупами врагов. Он – победил! ОН – ПОБЕДИЛ!!! Это было столь невероятно, что в первые мгновения князь просто счастливо орал, подставив лицо лучам солнца. И лишь одумавшись, убоявшись гнева Божьего, он возблагодарил Создателя горячей, искренней молитвой.

Еще раз окинув взглядом поле, князь нашел глазами красный стяг со скрещенными золотыми мечами. Устоял новый воевода, устоял и оттянул на себя половину тяжелой конницы, истребив ее в ближнем бою! И пусть исход боя Ростислав определил фактически в одиночку, срубив Тагира, но именно урманин дал его дружине шанс выдержать удар катафрактов. Он же предложил это поле для битвы – достаточно ровное, чтобы без помех действовать коннице и держать строй пехоте, и в то же время позволившее упереть оба фланга в горы. Таким образом, более многочисленный враг не сумел обойти его войско и был вынужден атаковать фронтально, в лоб.

Довольно хмыкнув, Ростислав жестом подозвал дружинника, снявшего с тела Тагира давний подарок князя, его личный харалужный клинок. Окинув меч ласковым, но немного грустным взглядом – словно прощаясь с верным боевым товарищем, – триумфатор неспешно двинулся в сторону штандарта новоиспеченного воеводы. Сегодня Андрея ждал воистину княжеский подарок, достойный его заслуг!

Между тем ворон, все еще парящий в небе, наконец-то начал снижаться – пришло время пировать! Сесть он решил со стороны правого крыла сражавшихся, приметил он там одного касога с большими серыми глазами…

Неожиданно что-то коротко свистнуло – и птица, пронзенная русской стрелой, камнем рухнула вниз. А меткий лучник мстительно усмехнулся:

– Нечего павших трогать!

Глава 5

Сентябрь 1065 г. от Рождества Христова

Херсонские верфи

Корабельный мастер Калинник[73], высокий сухой грек с заметной сединой в волосах, внимательно и даже несколько удивленно слушает меня – неграмотного варвара, чей предел в судостроении должен ограничиваться урманским драккаром.

– Прошу вас, мастер, мне не нужен обычный дромон, ни даже более маленький панфил[74]. Мне нужна либурна![75]

Сохраняя на лице выражение вежливого удивления, грек кивнул – русский, точнее, старославянский в Херсоне знают очень хорошо, благо в городе есть наша купеческая фактория.

– Корабль не очень большой, на двадцать пять гребных скамей. Сужение к обоим носам – так, чтобы мы в любой момент могли начать плыть в обратную сторону. Но нужна палуба! Мачта, скорее всего, одна, парус прямоугольный. Еще необходимо обязательно предусмотреть площадку для катапульт. И тараны с обоих концов! На выходе судно должно получиться быстрым и маневренным. Это выполнимо?

Грек прямо посмотрел мне в глаза, после чего коротко бросил:

– Да.

Победа в предгорьях подняла мой авторитет на немыслимую высоту, я стал едва ли не самым значимым среди приближенных князя. Даже Порей, старый сподвижник еще Владимира Ярославича, назначенный ныне посадником в Корчев, даже он оказался ниже меня по положению. И конечно, это не нравилось многим людям, среди которых были и честные соратники, и придворные прихлебатели Ростислава.

Но князь, окрыленный успехом, поначалу не слушал их, радушно привечая меня и сажая подле себя на пиру. Определенную роль сыграла и благосклонность княгини. Правда, злые языки наверняка что-то шептали, да и от Ростислава не укрылась возникшая между мной и Ланкой симпатия, но после единственного разговора он эту тему больше не затрагивал. Тем более что все время подготовки к сражению я провел в лагере, тренируя фалангу, а прибыв после победы во дворец, встретил мадьярку уже совершенно иной – счастливой, любящей женой, которой, возможно, было даже неприятно мое присутствие. Впрочем, княгиня не подавала виду, была со мной вежливо-приветлива, не проявляя, правда, особенного радушия, но иногда на пирах я ловил ее теплые, добрые взгляды. Однако от прежнего волнения и чисто женского интереса в них не осталось и следа, в глазах ее читались лишь дружелюбие и признательность.

Огорчили ли меня эти изменения в Ланке? Признаться честно, положив руку на сердце, – да. Ибо хоть я и противился собственному интересу, кое-какими чувствами к молодой женщине все же проникся. Но в то же время я был искренне рад за примирившихся супругов, да и украдкой облегченно вздохнул – ведь любовь венгерки в конечном счете могла привести меня к гибели.

Все бы хорошо, да только идиллия княжеской признательности и обильные пиры продолжались недолго: касоги, отступившие в сражении, но отнюдь не разбитые, ответили опустошительным морским набегом. Ударили пираты одновременно сразу по обеим гаваням: Тмутараканской и Корчевской. На момент нападения в древней столице Боспорского царства[76] вообще не было воинов, и быть бы городу взятым и сожженным, если бы знали о том пираты и поставь они себе такую цель. Но касоги столь увлеклись грабежом торга, истреблением купцов и сжиганием стоящих в гавани кораблей, что упустили возможность прорваться в крепость на плечах обезумевших от страха горожан. А к тому моменту, когда спохватились, тяжелые створки ворот уже сомкнулись и на мощные стены византийской кладки высыпало все мужское население города.

Практически по тому же сценарию прошло нападение на Тмутаракань, разве что в гавани стояли варяжские ладьи с немногочисленной сторожей. Горстка северян – ободриты, руяне, урмане – ценой собственных жизней купили пару минут обывателям и купцам, ломанувшимся с торга к городским воротам. Правда, последние как пробка закупорили их своими телами: в спину им ударили касоги, убивая всех подряд – и дородных купцов, и молодых девок, и баб с детьми. Но зверство их было недолгим: из южных врат на торговую площадь выскочила княжья дружина, налетела на разбойников, яростно рубя их саблями да мечами. Дрогнули пираты, побежали к кораблям, не меньше сотни касогов полегло в гавани и на торгу. Вот только другая часть нападавших в это время целенаправленно сожгла все корабли на пристани.

И вот тут-то началось самое жуткое: лишив княжество флота, враг ударил по всему побережью, грабя и истребляя рыбацкие поселки! Со всех концов потекли в Тмутаракань обездоленные и ограбленные, прося у князя защиты.

Н-да… Невероятно тяжело, а порой и просто жутко было смотреть в заплаканные глаза женщин, потерявших детей и мужей, на исполненные лютой тоски лица мужчин, выживших, но не сумевших спасти семьи! Все они просили у князя защиты от врага, а Ростиславу оставалось лишь зубами скрипеть – что он мог?! Повторно дружину собирать да в горы подниматься? Перебьют немногочисленное ополчение в засадах, обломает зубы дружина о маленькие, но неприступные горские крепости. А флота и вовсе нет, сожгли касоги все корабли, перекрыли пролив! Даже с Корчевым сообщение прервалось по морю, хотя вон он, на том берегу виднеется, казалось бы – рукой подать. Ан нет…

Несладко пришлось и мне. Во-первых, несмотря на нереальность происходящего (к этой мысли я возвращался в самые тоскливые мгновения, чтобы не сойти с ума от разъедающего душу чувства вины), все произошедшее стало результатом моих действий, моего вмешательства. Пусть тридцать лет назад касоги буйствовали здесь еще страшнее, но разорения, как в лето тысяча шестьдесят пятого года, история не знала. Во-вторых, князю, чью душу переполняли ярость и осознание собственного бессилия, был нужен громоотвод. И чем дольше я находился подле него, тем больше шансов у меня было стать этим громоотводом.