Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 49

Мне «повезло», что мышцы и их нейроны после коммы восстанавливались практически с нуля, а я сразу загрузил их нужными мне, «правильными» импульсами. Китайская гимнастика «тайцзицюань» снимает мышечные зажимы и программирует нейронные связи, заставляя «ненужные» мышцы, отключаться. А я и начал пытаться двигаться с помощью тайцзицюань, плавно и медленно. Оттого-то у меня и выработалась не дискретная, а «текучая» манера движений. Ненужные мышцы просто отключались и не мешали другим. «Предок» доходил до умения управлять своим телом через многие десятки прожитых «мною» жизней, мне же сие умение «привалило» после пережитой коммы, когда я начал жить с «чистого листа». Оставалось умения перестроить в навык, чтобы тело работало само по себе. Для этого приходилось повторять и повторять движения. Как и моим «ученикам».

Владимир Жлобинский стал моим «кохаем», и «сэмпаем» для других учеников[1]. С ним вместе пришло ещё несколько человек: Симонов, Мыльников, Степанской, Сергеев, Горелов, и некоторые другие спортсмены, тренирующиеся в секции Александра Андреевича Жирикова, но проживающие во Владивостоке. Кто-то из них уже имел даже двухлетний опыт тренировок, а кто-то пришёл в секцию к Жирикову только что, например — Симонов. Жлобинский Володя впечатлился, в первую очередь, подготовительными упражнениями, потому что я давал классическую разминку Накаямы, точно такую же, какую давал и сам Жириков.

Эта идентичность разминок, как не парадоксально, и убедила моего первого «семпая» в том, что моё карате настоящее. Ну, и, конечно, — ката, первые два, из которых, Жлобинский знал неплохо, и мог сравнить с виденными у своего предыдущего тренера. Моя техника исполнения ката была лучше. Так он сказал.

Приходил посмотреть на меня и на моё карате, и сам Александр Андреевич, которого я встретил почтительно, и который молча просидел всю тренировку на скамеечке, а потом так же молча ушёл, не прощаясь. Мне, честно говоря, такое поведение «мастера» не очень понравилось, но негативных эмоций я не проявил, заранее предполагая соперничество между школами.

«Предок» поведал мне, что Жириков стоял у истоков развития карате в Приморском крае, и в большинстве миров, которые «посетил» мой «предок», возглавлял региональную Федерацию карате, целью которой было выявление и упорядочивание работы всех «подпольных» секций карате, и подбор перспективных бойцов в сборную края.

— Почему именно «бойцов», — спросил я. — а не тренеров, знающих базовую технику и ката?

— Потому, что долгое время будет считаться, что ката — это ненужное времяпровождение. Что важнее — победить в кумитэ. Это-то и погубит карате в СССР.

— Почему?

— Да потому, что в секции наберут боксёров, которые просто будут калечить соперников. И превратят соревнования в кровавое побоище гладиаторов. Как можно научить задерживать кулак у лица боксёра, хотя бы перворазрядника, если его несколько лет учили другому? Да никак! Вот и запретят карате из-за чуждой советскому человеку «жестокости» и вредной идеологии. Лучше бы тебе практиковать рукопашный бой. Он не попадёт под запрет.

— Ерунда! Будет день, будет и пища! Придёт время, переквалифицируемся в рукопашники.

— Тоже верно, — согласился со мной «мой внутренний голос».

В краевом спорткомитете меня отфутболили, сказав, что ни о каком карате и речи быть не может, а проводить лечебную физкультуру я не имею права, так как у меня нет медицинской квалификации и я ещё, вообще-то, несовершеннолетний. РОНО тоже отфутболило директора школы, обещав посоветоваться с Министерством образования.

Тогда я пошёл к своему тренеру по самбо Городецкому и сказал ему, что хотел бы на общественных началах вести в школе секцию самбо. Георгий Григорьевич поспрашивал меня о моём здоровье и, услышав, что я хотел бы вернуться в клуб, но мне не разрешены активные тренировки, и именно поэтому я хочу, тренируя других, хоть немного поддерживать форму, отправил меня в «Динамо» к Анатолию Александровичу Полукарову.

Тот тоже выслушал меня с интересом, попросил продемонстрировать те броски, которым я собираюсь учить других и, удовлетворённый увиденным, обещал поговорить в «обществе», чтобы открыть филиал в нашей школе с условием, что я не буду препятствовать переходу особо одарённых спортсменов к нему. О том и договорились. Уже через три дня после нашего разговора с Полукаровым у меня на руках было обращение руководства спортобщества «Динамо», согласованное с руководством краевого УВД и ДОСААФ, с просьбой посодействовать развитию Самбо и «патриотическому воспитанию молодёжи и будущих защитников Родины, путём подготовки допризывников к военной службе в рядах вооружённых сил Советского Союза». Текст обращения, который я подготовил сам, врученный Полукарову при нашей первой встрече, был им принят с удивлением и, по прочтении, одобрен.

После этого мы с физруком занялись ещё и тренировкой школьников. А что? Старшеклассники через некоторое время станут взрослыми, и к тому времени освоят базовую технику. Вполне себе достойная замена сегодняшним «сэмпаям», которые обязательно пооткрывают «свои школы». Но до этого они должны будут отработать вложенный в них мой труд, выиграв первые в СССР чемпионаты по карате. Допервого чемпионата СССР, который ожидался, судя по информации «предка» в феврале восьмидесятого года, осталось ждать почти три года. О чём я и сказал как-то своим «кохаям». Что, де по непроверенным сведениям, в Москве в следующем году готовятся официально легализовать карате, создать федерацию и начать аттестацию на присвоение разрядов и выдачи разрешения на преподавание карате.

Никакие иностранные сертификаты, как, например мой, признаваться не будут, как и будут давать права тренировать. Но об этом я «своим ученикам» не сообщил. Зачем это им знать? Мало ли? Однако я им сообщил, что в декабре еду в Москву, где встречусь со своим сэнсэем. О целях встречи с «сэнсэем» я не сообщал, но все точно подумали, что я полечу получать второй дан.

Вполне возможно, что я и получу от Тиэко настоящий сертификат со вторым даном, как она обещала. Три месяца минимальный срок, для прохождения второй аттестации на настоящий мастерский разряд, так как первый дан считается «началом пути мастера». По крайней мере, я к этому стремлюсь и работаю над совершенствованием техники ежедневно. Физрук, видя мою одержимость, даже стал беспокоиться, не сорвусь ли я.

— Но я не сорвусь, — думал я.

На самом деле я готовился выступить на Четвёртом чемпионате мира, который будет проводиться в Токио второго декабря второй раз в истории карате. Не как участник и официальный представитель СССР, а вне соревнований при открытии чемпионата, как частное лицо из СССР, где ещё нет своей федерации.

Во-вторых, мне хотелось попасть в Японию потому, что Тиэко сказала, что у них есть очень похожий на мой, «Университетский стиль карате», который практикует такую же текучесть, как и у меня — и это тоже, как не странно, называется — «Сётокан-карате». поэтому я попросил Тиэко, если получится, сделать вызов мне пораньше, чтобы посмотреть чемпионат мира по карате и, даст Бог, поучаствовать в качестве приглашённого гостя. Тогда можно было бы и в Москву не лететь…. Так я, коварный, соблазнял Тиэко, зная, что в Японию летали самолёты и из Хабаровска.

Кроме оттачивания техники карате, я рисовал картинки для Тиэко. Я их так и назвал: «История одного лета с Тиэко». Это была серия картинок, навроде сборника комиксов, в которых рассказывалось о приезде в СССР девочки Тиэко и о том, как она подружилась с мальчиком Мишей. Они соревновались то в настольный теннис, то в бадминтон, то в карате. Русский мальчик Миша учил японский язык, играл на гитаре и пел песни с японскими детьми. А однажды на них на берегу моря напали якудза, специально приплывшие на подводной лодке и высадившиеся на советский берег в детском лагере «Океан». Тиэко и мальчик Миша отбились от нападавших и спасли других ребятишек. Одного якудза они успели схватить, а другой вырвался, уплыл в море и утонул.