Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 16

За единственной наклонной «стеной» кухонного тента стоял примус, который, видим, так и не смогли разжечь, так как рядом стоял холодный, но полный чайник и полный воды закопчённый котёл-казан. За наклонную стену задувал ветер и залетали брызги дождя и я, схватив асбестовую подставку и сам примус, уволок это всё к себе в палатку и там, помучавшись минут пять, примус разжёг. В палатке, хоть и запахло бензином, но вдруг стало комфортнее.

Я сбегал за чайником и, подкачав примус ещё немного, поставил чайник на огонь. Принёс в палатку большую кастрюлю, куда налил из фляги воду, и когда чайник вскипел, поставил на огонь и её. Как кто-то установил бы на примус круглый казан, я себе не представлял. Наверное, его бы просто использовали вместо костра на штатном месте? Тоже поставив шиферную доску? Не знаю.

Сыпанув прямо в чайник заварки, я подождал немного, расположил на раскладном стульчике свой планшет, из которого предварительно вынул рисунок, постелил бамбуковую салфетку, поставил на неё миску, в которую насыпал маминых сухариков и конфеты, налил себе чая и сразу в палатку заглянули. На светлом фоне входа узнать, кто это было не реально.

— А-а-а… Вот, кто чайник с примусом спёр⁉ — раздался радостно угрожающий возглас. — Там народ от жажды изнывает, а он тут барствует.

— Народу руки в нужные места, э-э-э, приделать надо.

— Ты хотел сказать, вставить?

— Что хотите, то и делайте с их руками, а чайник я уже вскипятил и заварил. Можете забирать.

Девчонка, не ожидав от меня уверенного отпора её «наезда», «съехала» и для дальнейшей беседы избрала просящую форму разговора.

— Ой! А у тебя тепло… А можно мы к тебе переберёмся?

— Голыми танцевать не будете? — спросил я, вспомнив «Золотого телёнка».

Глаза девчонки округлились.

— С чего бы это? — спросила она.

Я вздохнул.

— Жаль…

Она рассмеялась и махнула на меня рукой.

— Фу, пошляк. Это из «Золотого телёнка» да? Я помню.

— Вас много? — спросил я, перебив её трёп.

— Четверо…

— Сначала приготовьте себе место: стульчики, может что-то под столик приспособьте. На надувастиках обваритесь нафиг.

Так девчонки и сделали, соорудив из откуда-то взявшейся надутой автомобильной камеры столик, укрыв её куском фанеры, вокруг которого они расселись без стульев по-татарски подогнув под себя скрещенные ноги.

Естественно, пришли ещё девчонки и пришлось составлять почти закипевшую кастрюлю с водой, выбирать заварку, доливать чайник, кипятить и заваривать по новой. Кто-то принёс ещё чайник. Заварили и его. Стали наполнять термоса. Палатка быстро наполнилась гомонящим и хихикающим людом.

Наконец-то вскипела огромная кастрюля, куда я засыпал макароны, которые успешно сварились и были сдобрены аж двумя большими банками тушёнки. Тут же макароны съели. Уж больно вкусно они пахли, а соревнованиям, похоже, пришёл крындец.

— Ох, спасибо, Мишка! Накормил, напоил… Спасибо… Спасибо…Голоса раздавались и исчезали в порывах ветра и хлопающей брезентовой «двери». Ушли и Татьяна с Настей, которые обе на меня почти не смотрели. Ну, с Настей всё было понятно, хотя не очень. Кто «косяка упорол», я не знал. То ли я, то ли Настя… Да-а-а… А вот Татьяна… Ей, наверняка, рассказали про картинку, а она даже не попросила её показать. Забыла? Кхм… Странная она какая-то… Не влюбилась же в меня? А может думает, что это я в неё влюбился? И теперьпереживает за меня?

А мне даже за не сбывшиеся ожидания не было обидно. Пришла Настя, или не пришла, мне было, э-э-э, не то, что безразлично, а как-то спокойно. Свою программу минимум я выполнил, а никаких трепетных чувств ни к кому. Кроме, кхм, кажется, кхм, Светланы. Именно её лицо время от времени «перекрывает» другие лица. Даже когда рисовал Татьяну, чуть было не получилась Светлана.

А Татьяна… Девчонки склонны выдумывать, а я, кажется, переборщил с вежливостью, которую она, да и некоторые тут, могли принять за вполне себе иной интерес. Парни сейчас редко вежливы и обходительны с девушками. А я вырос с двоюродной сестрой, к которой относился очень хорошо. Да и она тоже была доброй и ласковой. Вот и приучила… Это потом мы стали… Ну, да ладно… Это не та история…

Короче, многие девчонки в классе полагали, что я в них влюблён, и шарахались от меня, как от огня, а я был просто с ними, ха-ха, вежлив. Как мама учила. Вот и тут моя обходительность и учтивость могли сыграть со мной злую шутку. Или не злую… Хе-хе-хе… Рыбалка уже удалась.

— Ага, — сказал «внутренний голос». — Рыбак, говоришь? Ну, ну…

Я напрягся.

— Ты на что намекаешь, царская морда? — спросил я.

— На что, на что? А на то! Где хорошо ловится, там много чего поймать можно, хе-хе…

— Вот, паразит, — скривился я. — Всё настроение испортил. Думай теперь…

— Думай, не думай, поздно пить боржоми. Жди дождя.

— Да, ладно тебе каркать! Может пронесёт?

— Может и пронести. Но я тебе сколько раз про специальные средства рассказывал. И про Железняка этого, от которого после этого турслёта трое залетит, и на одной он будет вынужден жениться. Я же тебе говорил, что одно не осторожное движение и ты — отец. Трипер лечится, а вот беременность — ни фига. Только операбельно. А кому это надо? Тебе надо?

Я покрути головой.

— Во-о-от… И никому не надо.

— Так я и не успел тогда… И даже не знаю, кто это был…

— Я сегодня ночью ты бы что делал? В себя втягивал?

— Э-э-э… Так это ты меня усыпил, что ли? — вдруг понял я. — Ах ты паразит!

— Сам ты это слово! — обиделся «внутренний голос». — Ещё раз так назовёшь, уйду в тебя и хрен от меня совета дождёшься. А то и совсем уйду…

— Ты, что? — испугался я. — Я же без тебя пропаду. Как я без тебя?

«Внутренний голос» помолчал.

— Ладно! Прощаю на этот раз! Но в последний! А то, заладил: «поразит-поразит»…

— Так, ты не сказал, ты меня усыпил?

— Ну, я! — с вызовом ответил «внутренний голос». — А зачем превращаться в животное? Думаешь про тебя слава не пойдёт? Альфа-самец, мля! Уже сейчас, наверняка шушукаются. Бабы, это такой народ, что обязательно расскажет самой верной подружке. А у той ещё одна верная окажется. И через два дня с тобой никто улыбаться не будет. А так… Устал парень, или не поверил девчоночьему трёпу, и уснул.

— Что, приходила? — ужаснулся я.

— Приходила… И даже будить пыталась.

— Вот ты…

— Но-но! Я предупредил!

— Вот ты — гад! Опозорил перед девушкой.

— Ничего подобного. Зато девушка молчать будет. Знаешь как много таких, что замуж хотят, аж на всё готовы. И это им, заметь, сделать проще чем мужикам. Мне не хотелось бы в тебе нарушать веру в чистую любовь. Но и блядством заниматься не надо. Особенно в своём трудовом коллективе. Вон, даже Костик с Глебушкой имеют «своих» девушек. Во обоих смыслах «имеют». А ты… Танюша, Настюша… Владивосток — город маленький. Все спят под одним одеялом. И если кто-то пукнет… Понял меня?

Я вздохнул.

— Понял, гражданин начальник!

— Вот то-то!

— А что ж ты сразу не наставил меня, э-э-э, на путь истинный?

— Как это не наставлял? Э-э-э… Не наставил? Кто тебе талдычил, чтобы ты в аптеку сходил? Хотя бы об этом бы побеспокоился. О здоровье своём и о последствиях несвоевременных. Думаешь, у них есть мозги? У тебя их нет, а у них, думаешь, есть? Любовь — это химия. И в тебе она сейчас бурлит не по-детски. Сдвинулись в тебе рычаги какие-то. Как на пульте микшерном, что у Громова от Женьки остался. Помнишь? Ползунки там такие…

— Помню, — задумался я.

— Во-о-о-т… Их-то и сдвинули мы, похоже, когда интегрировали мою матрицу в тебя. Я помню твой взгляд до коммы. Теперешний с ним и сравнивать смысла нет. Он кратно перебивает прежний. Почему все твои сверстники и слушаются тебя. Хоть кто-то «возник» на военных сборах? Морпехи возразить не могли. Не потому что ты такой крутой стал, а потому, что не бывает у шестнадцатилетних пацанов такого взгляда.

Такое бывает, когда пацана по имени отчеству начинают величать. Воо времена войны, говорят, такое бывало. Когда пацаны колхозами командовать начинали или в бой бойцов понимали. Фадеев, например, или Гайдар… Бывало… Но это в сложные времена. А тут… Вроде и время мирное, а ты ведёшь себя… Хм… Ну, ты понял меня?