Таверна с изюминкой - Верховцева Полина - Страница 3

– А знаете, что? Дом мой, так что собирайте вещи и съезжайте. Не желаю вас больше видеть под своей крышей. Сейчас утро…

Я выглянула в окно. Красотища! Небо голубое, безоблачное. Солнышко светит. Птички поют.

– …вот, чтобы к вечеру вас здесь не было.

Признаться, меня по-прежнему не покидало странное ощущение сна. А во сне тебе море по колено и сам черт не брат. Именно это чувство нереальности происходящего и придавало мне смелости.

– Что? – вылупила глаза циркулярная пила Марша.

– Как? – ахнула атаманша Рут.

Сестрицы переглянулись и завопили хором:

– Маменька! Убогая с ума сошла! Маменька! Она выгоняет нас из дома.

Я хмыкнула: ну прямо первостатейная злодейка.

Можно подумать, я их на улицу выставляю, без вещей, в мороз. Тем временем у мачехи Хлои, леди Кэтрин, дважды вдовы, имелся свой собственный дом, доставшийся ей от первого мужа. Пусть не такой шикарный и просторный, как этот, но вполне уютный и обжитой. Сейчас там обитал ее брат – безработный увалень, который только и умел, что на диване лежать да жаловаться на жизнь. Ничего, как-нибудь уместятся вчетвером в трех комнатах.

А не надо было над сироткой измываться!

И тут стены затряслись, пол заходил ходуном. Что это?!

Спустя миг выяснилось, что это леди Кэтрин спешила на крики своих драгоценных дочурок!

Дочурки же смотрели на меня с видом победительниц и своими гаденькими ухмылками словно говорили: «Ох и задаст тебе маменька трепку!»

Дверь в гостиную, где я очнулась после падения с десятого этажа, с грохотом ударилась о стену, и внутрь комнаты ворвалась разъяренная фурия. Мачеха Хлои женщиной была крупной. Ее корпулентные достоинства так и норовили вылезти из корсета, словно поднявшееся дрожжевое тесто из слишком тесной для него миски.

– Что… случилось? Что… за крики? – из-за одышки леди Кэтрин говорила с большими паузами. За ее спиной в дверном проеме маячила высокая мужская фигура.

У нас гость?

При виде матушки мои сводные сестры принялись тараторить, перебивая друг дружку:

– Лентяйка Хлоя совсем отбилась от рук.

– Не хочет мыть окно.

– И завтрак готовить тоже не хочет.

– Она сказала, что этот дом принадлежит ей и что мы должны убираться на все четыре стороны.

– Прямо сейчас.

Брови мачехи сошлись под грозным углом. Она медленно-медленно повернула голову в мою сторону и тяжело уставилась на меня исподлобья.

– Это правда, Хлоя?

Будь сейчас на моем месте ее затюканная падчерица, от такого гневного взгляда наверняка грохнулась бы в обморок. Но после падения с десятого этажа человека уже сложно чем-то напугать.

– Нет, неправда.

Решив, что я струсила и пошла на попятную, сестрицы-гадюки торжествующе ухмыльнулись.

Не дав им порадоваться победе, я добавила спокойным тоном:

– Вы должны уйти отсюда не прямо сейчас, а к вечеру. У вас есть время перевезти вещи в свой старый дом на улице Фонтанов.

Право слово, я сама себе удивлялась. Раньше, до своей смерти, я была человеком мягким, неконфликтным, терпела, сглаживала острые углы, но к чему меня это привело? Моя жизнь закончилась на бетонной парковке. Больше таких ошибок я не совершу.

От моего заявления глаза мачехи едва не выпали из орбит, ноздри раздулись, а лицо стало таким красным, что я обеспокоилась ее здоровьем. Как бы ни схватила сердечный приступ.

Трясясь от злости, леди Кэтрин открыла рот и, похоже, приготовилась утопить меня в потоке брани, как вдруг за ее спиной громко пробасили:

– Что? В дом на Фонтанах? Я не согласен! Мне и одному там тесно.

Отодвинув мачеху в сторону, вперед вышел высокий детина, весь усыпанный веснушками и с клочковатой рыжей бородой. Ее брат. Тот, кому леди Кэтрин позволила занять свое старое жилище.

Потрясая жирными телесами, угрюмый увалень двинулся в мою сторону. При виде его сжатых кулаков я невольно попятилась.

К счастью, леди Кэтрин придержала брата за руку.

– Тише, тише, Томас, никакой дом она не получит. Пускай бормочет, что хочет, а я с места не сдвинусь. Как жила здесь, так и буду жить.

Затем она снова обратила свой взор ко мне и рявкнула, как рабыне или дворовой собаке:

– А ну брысь на кухню! Быстро готовить завтрак.

В этот момент я отчего-то вспомнила коморку на чердаке, где ютилась Хлоя. Зимой там было холодно из-за тонких дырявых стен, а летом невыносимо жарко, потому что солнце нагревало крышу. Из мебели был только колченогий стул, который сиротка использовала вместо шкафа, вешая на его спинку свою немногочисленную одежду – теплые чулки и два единственных штопанных-перештопанных платья. Еще была кровать – скрипучая, грубо сколоченная конструкция, больше похожая на ящик. Пока мачеха и сестры возлежали на пушистых перинах, падчерица ворочалась на бугристом соломенном тюфяке.

От этого внезапного воспоминания меня охватила самая настоящая злость.

Я вздернула подбородок:

– Этот дом мой по закону. Вы не имеете права здесь жить без моего согласия. А я не желаю вас больше видеть.

– Маменька! – испуганно воскликнули сестры-змеюки и вцепились в маменьку с двух сторон. – Она правда может нас выгнать?

– Не нойте, крошки, не может.

– По закону… – снова начала я, но договорить мне не позволили.

– По закону? – перебила мачеха и расхохоталась, запрокинув голову. Все три ее дряблых подбородка пошли волнами.

– Не знаю, кто тебя, дурочку, надоумил устроить бунт, – вкрадчиво произнесла леди Кэтрин, отсмеявшись. – Наверное, какая-то соседка науськала. Но ты, кляча тощая, очень пожалеешь о своей выходке. Томас, – она повернулась к брату и, привстав на цыпочки, что-то зашептала ему на ухо.

Я невольно отступила от них к окну.

Что происходит?

Что она говорит этому увальню? Какую подлость замыслила моя мачеха?

В груди будто натягивалась невидимая струна.

Сказав брату все, что хотела, леди Кэтрин отошла к стене и взглянула на меня оттуда с гадкой улыбочкой. Рыжий бугай тоже посмотрел на меня. Окинул долгим взглядом с головы до ног и криво ухмыльнулся.

И вдруг, играя пудовыми кулаками, он шагнул ко мне.

Глава 3

Я попятилась, но очень скоро мой побег закончился, потому что сзади возникла стена. Вжавшись в сухие шершавые бревна и мечтая провалиться сквозь них, я наблюдала за приближением одутловатого громилы.

Тот гадкий типаж слабых духом мужчин, которые только и умеют, что жаловаться на жизнь, но ничего не делать для ее улучшения, а еще любят демонстрировать силу на ком-то, кто заведомо слабее их: на женщинах, детях, бездомных собаках.

Я против него – как веточка против баобаба. К сожалению, перенос в другой мир – а в том, что это именно он, уже не было никаких сомнений – не даровал мне никаких суперсил, и я ничего не могла противопоставить этим людям.

Томас подошел вплотную, посмотрел на меня сверху вниз, обнажая неровные зубы в неприятной ухмылке, а потом, растягивая слова, медленно и в то же время с нескрываемым удовольствием произнес:

– Пошла вон!

– Ты не имеешь права меня выгонять. Ты здесь никто. Как и они!

Кажется, внезапно проснувшаяся смелость и тяга к справедливости в этот раз выйдут мне боком.

Томас зарычал, пребольно схватил меня за плечи и поволок прочь из комнаты. Следом за ним, не скрывая торжества, семенили мачеха и сводные сестры.

– Аккуратнее! Не сломай ей что-нибудь, а то придется тратить деньги на откуп, – ворчала Кэтрин, – она и так слишком дорого нам обходится. Жрет, как не в себя!

При этом все ее тридцать три подбородка затряслись от праведного возмущения.

Я хотела сказать, кто еще из нас тут жрет, но Томас толкнул входную дверь и выпихнул меня на крыльцо. Но не отпустил. Вместо этого перехватил поудобнее и потащил дальше, к воротам.

Марша услужливо выскочила вперед и распахнула перед нами калитку:

– Давай, дядя Томас! Покажи этой гадине, что будет, если нас не уважать.