Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 16

Британец повел себя как истинный джентльмен, то есть как хитрая и осторожная сволочь. Он не полез в узкую гавань. Его махина бросила якорь в широкой части залива, на приличном расстоянии. Он взял под контроль выход в море, но в саму заварушку соваться не стал. Он занял позицию наблюдателя, арбитра, который пришел посмотреть, как его шведские «партнеры» разберутся с проблемой.

А шведы, чувствуя за спиной мощь союзника, повели себя именно так, как мне и было нужно. «Фрея» и «Тор» — я уже знал их имена (Бьорклунд уже расписал расклад) — смело вошли в гавань. Спустили паруса, отдали якоря и замерли на рейде в паре кабельтовых от причала. Они не торопились, ждали, когда к ним прибудет посыльный.

Они еще не знали, что уже сидят в мышеловке.

Момент настал.

— Пора, — сказал я Глебову. Капитан стоял рядом, не сводя глаз с вражеских кораблей, и его рука сама собой легла на эфес сабли.

Я смотрел не на шведов. Моей главной целью был англичанин. Его нельзя было взять на абордаж, обмануть или запугать. Но его можно было парализовать. Загнать в угол, где любое действие — проигрыш.

— Группе «Водяной» — начать, — отдал я тихую команду.

Сигнал ушел в две замаскированные бухты по обе стороны гавани, где мои люди сидели в засаде у массивных воротов. Скрипнули механизмы, и под водой, не нарушая глади, пришли в движение две мои «Щуки». Я следил за ними в трубу, видя лишь едва заметные буруны. Две уродливые просмоленные сигары, движимые мускульной силой, медленно поползли к ничего не подозревающим шведским фрегатам. Это был психологический удар. Шведы их еще не видели, я был уверен, что наблюдатель с мачты британца их уже засек.

Одновременно от причала отвалила легкая шлюпка с офицером под шведским флагом. Она направилась прямиком к англичанину. Я лично сочинял то письмо, что сейчас лежало у него в кармане. Это был выверенный удар по британской спеси и их коммерческим интересам.

Суть его была проста.

«Милостивому государю, капитану корабля Его Величества, — гласило послание. — Довожу до вашего сведения, что в данный момент я провожу боевую операцию против флота Карла XII с применением нового подводного оружия. Ваши союзники обречены. Предлагаю вам выбор. Вмешаетесь — я сочту это актом агрессии и вступлением вашей державы в войну. Сомневаюсь, что король давал вам такие полномочия. Останетесь в стороне — это будет лишь внутренним инцидентом между мной и шведским флотом. Выбор за вами, сэр: начать войну из-за сомнительных интересов вашего покровителя, лорда Эшворта, или сохранить нейтралитет и долго объяснять шведам, почему вы смотрели, как топят их корабли. Даю вам пять минут».

Я поставил его в идеальный цугцванг. Любой ход вел к ухудшению его положения. Вмешаться — значит начать войну и публично признать, что он крышует контрабандистов. Не вмешаться — значит совершить прямое предательство.

Я видел в трубу, как моя шлюпка подошла к борту линкора, как наверх поднялся офицер. Уверен, наблюдатели на британце заметили буруны от моих «Щук». На борту линкора началась суета. Я представил себе лицо английского капитана. Он, должно быть, проклинал все на свете — и меня, и лорда Эшворта.

Он выбрал меньшее из зол. Он выбрал позор, а не войну. Через несколько мучительных минут на его мачте медленно пополз вверх мой условный сигнал, который означал: «Соблюдаю нейтралитет» (обычная синяя тряпка).

Шах и мат.

Шведские капитаны выскочили на палубу, привлеченные сигналами. И в этот момент они увидели три вещи, от которых у них душа ушла в пятки. Первое — какой-то непонятный сигнал на корабле союзника. Второе — две странные тени под водой, двигающиеся прямо к их бортам. И третье — десятки шлюпок со «шведскими» солдатами, которые со всех сторон устремились к их кораблям.

На палубах «Фреи» и «Тора» началась суматоха. Они не понимали, что за подводные монстры на них ползут. Они видели, что их окружают свои же, капитаны кораблей все же всполошились и объявили тревогу, корабли начали поднимать порты, матросня начала заряжать оружие. Но было поздно. Преимущество моих Смок сыграло свою роль — на лодках, в узком пространстве солдаты могли сделать свои залпы. Не уверен, что физический урон был существенным, тут скорее был психологический удар.

Когда абордажные команды Глебова с криком «Ура!» полезли на борта, сопротивления почти не было. Несколько офицеров попытались выхватить шпаги, но их тут же сбили с ног. Матросы, видя безнадежность положения, бросали оружие и поднимали руки. Вся операция по захвату двух боевых фрегатов заняла не больше четверти часа и не стоила мне ни одной капли крови.

Я опустил трубу. На лице играла злая, торжествующая ухмылка. Я стоял на причале захваченного завода, а в гавани, под русским контролем, стояли два вражеских корабля. Вдалеке маячил бессильный британский линкор (который получил бы заряд термобарической бомбы из мортирки — правда, там была всего одна попытка).

Эйфория от бескровной победы испарилась довольно быстро, оставив после себя трезвый расчет. Я стоял на палубе «Фреи». Еще час назад корабль был шведской гордостью, а теперь стал моим трофеем. Два великолепных, крепко сбитых фрегата. И одна огромная, зияющая дыра в моих планах: у меня не было людей, чтобы всем этим хозяйством управлять. Мои преображенцы — орлы в бою, но на палубе они были сухопутными крысами. Взять корабль на абордаж — это пожалуйста, но провести его через возможный шторм — задача для них непосильная.

Решение, как это часто бывает, валялось под ногами, но было рискованным донельзя. Я приказал согнать всех пленных матросов на ют. Их было около полутора сотен — разношерстная толпа, от безусых юнцов до просоленных морских волков. Они стояли, понурив головы, под дулами СМок моих солдат.

Я не стал толкать речей, прошелся вдоль строя, вглядываясь в лица. Мне нужны были не шведы-патриоты, нужны были наемники. Солдаты удачи, для которых флаг на мачте — лишь тряпка, а родина там, где платят. Я с помощью местного толмача расспрашивал кто и откуда они. Вот пара норвежцев, переругивающихся на своем гортанном наречии. Вот здоровенный датчанин с вытатуированным на руке якорем. А вот несколько немцев из Гамбурга. Война и нужда закинули их на шведскую службу, и я был уверен, что за хорошую цену они с той же легкостью послужат и русскому царю, и самому дьяволу.

Я приказал вывести из строя десятка три таких «интернационалистов». Остальных, коренных шведов, отправили на сушу мелкими партиями (связали, обезоружили и рассовали по хозпостройкам). Отобранных же я собрал в тесный кружок. Они смотрели на меня исподлобья.

— Господа, — начал я свою речь. — Я знаю, что вы служите не королю, а звонкой монете. Я хочу предложить вам сделку.

Я выдержал паузу.

— Сейчас вы — пленники. Судьба ваша незавидна. Либо сгниете в русских острогах, либо вас обменяют, и вы снова окажетесь на службе у шведов без гроша в кармане. Я же предлагаю другое. Помогите мне довести эти два фрегата до Московии. За это каждый из вас получит свободу, пятьдесят золотых риксдалеров и одну из моих шняв со всем снаряжением в полное владение. Сможете уйти на ней куда глаза глядят — хоть в Данию, хоть в Голландию. Вы станете свободными и богатыми людьми.

В наступившей тишине было слышно, как скрипят мачты. На их лицах была целая гамма чувств. Сначала — недоверие, потом — жадный, хищный блеск. Это было предложение, от которого не отказываются.

Первым не выдержал какой-то датчанин. Он сплюнул на палубу табачную жвачку.

— Мы согласны, капитан, — пророкотал он басом. — Но где гарантия, что вы нас не обманете?

— Мое слово — слово русского барона, — ответил я, глядя на него. — А кроме того… — я обвел взглядом своих преображенцев, — у вас все равно нет другого выбора.

Датчанин ухмыльнулся и протянул мне свою широченную, как лопата, ладонь.

— Идет, — сказал он.

Сделка состоялась. Глебов, наблюдавший за этой сценой, подошел ко мне. Его лицо было мрачнее тучи.

— Петр Алексеич, да это видать бывшие пираты! — прошипел он. — Им нельзя доверять! Они перережут нас во сне и заберут корабли!