Чудовище - Даунхэм Дженни - Страница 29

Я впилась ногтями в подлокотник стула и уставилась на дерево за окном. Платанам не нужно много места для корней, они выживают почти в любой почве. В высоту достигают тридцати метров, из-за чего могут создавать проблемы для автобусов и проводов. После дождя их сочные зеленые листья блестят: вода смывает пыль.

– Вопросы – лучший показатель эмоциональной реактивности. – Врач оторвался от анкеты и переключил внимание на меня. – Это значит, Александра, что если твои чувства часто меняются, если тебе бывает грустно, больно или ты злишься чаще, чем твои одноклассники, – на это следует обратить внимание. И я хочу, чтобы ты рассказала мне об этом.

Он улыбнулся маме и Джону.

– Важно помнить, что у Александры могут обнаружиться все диагностические показатели и без СДВГ. Для более точного диагноза мне нужны наглядные доказательства того, что эти симптомы негативно влияют на ее социальное и школьное функционирование.

– Она плохо учится, – сказал Джон.

– Она умная, – возразила мама. – Но совершенно не старается.

– У нее нет друзей, – добавил Джон.

– И в этом смысле она тоже совершенно не старается. В начальной школе у нее было полно друзей.

Доктор улыбнулся мне.

– Я бы хотел выслушать и твое мнение, Александра. Чем лучше я тебя узнаю, тем больше смогу помочь.

Я поймала его взгляд. Я его не боялась. Что он сделает, если я откажусь отвечать или заполнить анкету? Как тогда будет ставить диагноз?

Джону и маме выдали опросники для родителей. Они ручками ставили галочки в клетки и обводили цифры.

По-хорошему в анкете Джона должны быть такие вопросы:

Кричите ли вы на партнершу? Орете ли вы ей (в субботу вечером, пока дети поднимаются по лестнице): «Пошла ты на хрен со своими дурацкими обвинениями!»

Кто вы в таком случае: а) чувак, который из последних сил старается держать себя в руках с этой истеричкой; б) мужчина, который в стрессовой ситуации невольно утратил самообладание; в) законченный ублюдок?

Когда партнерша спрашивает, кто вам названивает весь вечер, и говорит, что не вынесет, если вы снова уйдете, отвечаете ли вы: «В таком случае уходи сама?» А потом подходите к ней и бросаете угрожающе: «Ну давай, чего ты ждешь?»

А когда ваша шестилетняя дочь, прокравшись в комнату, берет мать за руку, говорите ли вы: «Айрис я тебе не отдам, даже не мечтай»?

Когда партнерша заливается слезами и старшая дочь (не от вас, и вот ее-то как раз вы бы с радостью кому-нибудь отдали) вбегает в комнату, как вы поступите: а) бросите на нее сердитый взгляд; б) скажете: «Чего уставилась?»; в) скажете: «Только тебя мне тут и не хватало!» или д) все вышеперечисленное?

В офисе доктора Лимана мы провели ровно полтора часа. Он собрал наш социальный анамнез (часто ли мы переезжали? Испытываем ли финансовые трудности? Болеет ли кто-то из членов семьи? Были ли в роду случаи психических заболеваний?). Джон на все вопросы отвечал отрицательно, и лишь когда доктор переключился на симптоматику, принялся поддакивать – дескать, я невнимательная, импульсивная, бестолковая, причем всю жизнь.

Наконец доктор попросил оставить нас с ним одних.

– Стандартная процедура, – пояснил он, и мама с Джоном неохотно вышли из кабинета.

Доктор улыбнулся и сказал мне:

– Все, о чем мы будем с тобой говорить, совершенно конфиденциально. Это значит, что я не имею права ничего рассказывать Джону, несмотря на то, что мы с ним друзья.

На мгновение я даже подумала, не ухватиться ли за такую возможность. Например, признаться, что дело, скорее всего, не во мне, а в Джоне, и спросить, бывают ли такие психические расстройства, из-за которых другие чувствуют себя виноватыми? Возможно ли это?

Но это какая-то паранойя, а мне вовсе не хотелось, чтобы меня упекли в психушку, так что, как ни допытывался доктор, я не проронила ни слова, и он, отчаявшись, позвал маму и Джона.

Лиман посоветовал отвести меня к семейному врачу и к окулисту, проверить зрение и слух, дабы исключить физические причины. Джон спросил, не назначит ли он мне препараты, доктор дал ему какие-то брошюры и пообещал, что варианты лечения мы обсудим в следующий раз.

Наконец доктор посмотрел на часы и сказал: что ж, рад был вас видеть. Пожал руки маме и Джону. Сказал мне, что надеется скоро меня увидеть.

В регистратуре Джон оплатил счет. Без малого пятьсот фунтов. Я с жалостью наблюдала, как он протягивает кредитку и набирает пин-код. Однако на обратном пути в машине он сказал: «Я рад, что Дерек готов обсудить препараты. Ты слышала, Джорджия?» – и я тут же перестала его жалеть.

– Но ведь он пока не поставил диагноз, – ответила мама.

– Разумеется, никому из родителей не хочется пичкать ребенка таблетками, но какое же счастье, что мы наконец получили профессиональную помощь. Тебе ведь стало легче, Джорджия?

– Да, пожалуй, – согласилась мама.

Джон поймал мой взгляд в зеркале заднего вида. Я не отвернулась.

– Молчанкой ты себе не поможешь, – заметил Джон.

Я медленно глубоко вздохнула, но взгляд не отвела.

– Считаешь, ты поступила умно?

Я моргнула в знак согласия.

– Отмалчиваться глупо и по-детски.

Я моргнула пять раз, чтобы сказать: «Я научилась этому у тебя».

Джон покачал головой.

– Тебе не выиграть, Александра.

19

Вечером мама зашла ко мне в комнату, закрыла за собой дверь и села на ковер у моей кровати. Я уже легла. Джон ушел, и я надеялась, вдруг мама скажет, что он ушел навсегда, собрал вещи и свалил. Я надеялась, что его прогнало мое молчание, а может, он прикинул, что не потянет расходы на врача, сдался и решил поискать себе новую семью.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила мама негромко, словно боялась, что нас услышат.

Я приподнялась на локте и посмотрела на нее.

– Значит, теперь я официально сумасшедшая?

– Мы этого не говорили. – Мама покачала головой.

– Зато вы так думаете.

– Я думаю, что у тебя выдался трудный период.

– И ты допустишь, чтобы меня пичкали лекарствами?

– Этого мне хочется меньше всего, уж поверь.

– Тем, у кого СДВГ, прописывают риталин. Я посмотрела.

– Давай подождем, что скажет доктор в следующий раз, хорошо?

– Наверняка он сделает, как хочет Джон.

– Я уверена, он сделает так, как будет лучше для тебя.

– Джон всегда добивается своего. Ты разве не замечала? Отправил меня к психиатру, и это при том, что я соблюдаю его новые правила.

– Ты же выбросила из окна его ноутбук.

– Что-то на меня накатило.

Мама посмотрела на меня долгим взглядом. Потом обняла меня рукой, а я ее – двумя.

– Как бы я хотела все исправить.

И замурлыкала песенку. Она сто лет мне не пела. Ту, старую, про солнышко. Когда я была маленькая, еще до того, как появился Джон, мама перед сном каждый вечер читала мне сказку и пела колыбельную.

– Громче, мам.

Она смущенно рассмеялась.

– Ну, мам, пожалуйста, спой.

Мама опустилась на пол, я откинулась на подушки. Голос у нее дрожал, потому что она старалась петь тихо, но все-таки она пела. Для меня одной.

Я ее солнышко. Я ее счастье. Со мной ей светло даже в дождливый день. Она так сильно меня любит, что если я уйду или разлюблю ее, солнце ее погаснет.

Я чувствовала, что мама меня любит и дорожит мной. И что мы можем поговорить о чем угодно.

– Из-за чего вы поссорились в субботу? – спросила я. – Когда мы с Айрис вернулись домой?

– Не из-за чего.

– Из-за чего-то.

– Тебе не о чем беспокоиться.

– Джон с тобой после этого три дня не разговаривал.

– Ссоры бывают у всех. – Она провела рукой по постели, разгладив одеяло. Подоткнула его под меня, как в детстве.

– Ты можешь мне об этом рассказать. Я умею слушать.

– Я всего лишь заглянула тебя проведать.

– Я могу дать тебе какой-нибудь совет.

– Ладно, поздно уже. Спокойной ночи.

– Или задавать наводящие вопросы. Например, где сейчас Джон? Ты в курсе?