Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 53

Учительниц (настоящих, с высшим образованием) у нас в школе было четверо, все жены эвакуированных в Ворсму специалистов. И трое из них в Кишкино и жили (в деревне дома для приезжих еще прошлым летом поставили, так как в городе жилья уже просто не было), а одна каждый день из Ворсмы к нам ездила. Ну да, когда «железная дорога» работает, это нетрудно было сделать. Две учительницы были из Ленинграда, и одна из них — Любовь Геннадиевна — и по профессии учительницей была, а вторая — вообще в институте там преподавала, математику. Еще одна — Мария Захаровна (которую все местные школьники немедленно переименовали в Маню Захаровну, так как Марией звали уже одну из местных жительниц) к нам попала из Харькова, и она преподавала в школе историю и географию (а по профессии она была библиотекарем), а русский язык и литературу нам (то есть старшеклассникам) давала приехавшая откуда-то из Белоруссии Алеся Николаевна — и это меня довольно сильно веселило. Потому что хотя она предмет знала великолепно (раньше тоже учительницей была), говорила она с таким забавным акцентом, что удержаться от смеха было крайне трудно. То есть мне было трудно удержаться, все школьники воспринимали ее речь спокойно и с уважением. Тем более что она и сама понимала, что «надо говорить не так» и всегда всех, кто повторял слова «за ней», поправляла.

Но эти четверо в «старших классах» учительствовали (еще им дед Иван помогал, он два раза в неделю «иностранный язык» детям давал). Но в старших и школьников было не особо много: человек двадцать в пятом, четверо у шестом учились, а для седьмого класса пока школьников не выросло. А вот младшие классы были заполнены под завязку: в школе сейчас учились детишки их четырех деревень и в каждом классе народу было человек по тридцать. Поэтому сейчас первый класс вела — тетя Маша (ну некому больше было детей учить) второй — опять шестнадцатилетняя девочка Даша из Ворсмы, сама семилетку только что закончившая, третий — Надюха, а четвертый как раз ленинградка Елена Владимировна.

А я учился уже в третьем классе: Даша меня просто выгнала из своего класса к Надюхе перед третьей четвертью, сказала, что нечего мне ей мешать второклассников учить. Но так как нашей директрисе часто приходилось и директорской работой заниматься, ее часто замещала Мария Захаровна — а уж что она нам на уроках рассказывала, фиг проверишь. У библиотекарши опыта педагогического вообще не было, с детьми она раньше не работала (раньше она в библиотеке какого-то научного института трудилась), так что подготовленную Надюхой программу на день она нам выдавала где-то за полчаса, а затем просто рассказывала разные интересные вещи буквально обо всем. А еще из-за нее и школьная библиотека быстро росла: Маня Захаровна каждое воскресенье ездила в Горький (у сельских учителей был бесплатный проезд в «область») и на развалах покупала столько разных книг, сколько донести была в состоянии — а женщиной она была отнюдь не хилой. Что же до денег — деньги на это ей Надюха выдавала сколько угодно: в деревне, точнее во всех деревнях, откуда к нам школьники учиться ездили, родители (и даже большинство не родителей) собирали весьма заметные суммы именно «на обустройство школы». Да, с появлением железной дороги денег у колхозников стало гораздо больше, чем можно было истратить…

Но школа у меня занимала время только до полудня, все же до пятого класса в программе было по четыре урока в день (а два раза в неделю — вообще по три, так как предмет под названием «физкультура» все в деревне сочли лишним). Еще час я тратил на помощь Надюхе: по ее просьбе я проверял домашние задания у одноклассников. А все оставшееся время я занимался «улучшением семейной продовольственной безопасности» — то есть червяками и теплицей, а в мае приступил к воплощению новой идеи. Но еще до того, как я начал копать, мне удалось узнать кое-что о нашей Красной армии, о чем раньше я нигде не читал и даже не слышал. А узнал я от дальнего родственника деда Ивана, который теперь к нему жить переехал, так как его деревню где-то на Смоленщине немцы целиком сожгли.

Деду Михею (которого «по паспорту» звали Михаилом Петровичем) было лет уже немного за шестьдесят, и приехал он в Кишкино после демобилизации. Потому что в сорок первом записался добровольцем в Красную армию — а зимой его уже комиссовали. Воевал он, правда, недолго: в армию он записался в самом начале июля сорок первого, а уже в середине октября его перевели в «трофейную команду». Только в ней он не награбленные музейные ценности от фашиста забирал и не оружие сортировал. А был он, как сам говорил, в этой команде «старьевщиком» — впрочем, у него вся команда такая было. И собирали она по полям сражений всякое битое и горелое железо (фашистское и отечественное тоже) на металлолом, самолеты сбитые, гильзы стрелянные тоже собирали: за них бойцам отряда даже премии специальные давали. За фашистские гильзы, латунные, и, как дед Михей говорил, гильзы его команда чуть ли не тоннами сдавала, причем любые — и пушечные, и винтовочные, и даже пистолетные. Но в основном вражеские, латунные.

Еще они собирали германские мины — и как раз после одного такого сбора его и комиссовали: напарник деда что-то такое нашел, что его, стоящего метрах в десяти от напарника, так головой о землю шмякнуло, что из армии его тут же и демобилизовали. То есть он пару недель в госпитале провел, а потом уже поехал к родственнику в деревню…

В команде «старьевщиков» он — ранее простой крестьянин — довольно многому научился и теперь работать пошел на Ворсменскую МТС: дед Иван говорил, что лучше деда Михея там никто не знает, что из сломавшейся техники починить можно, а что уже на переплавку отправлять нужно. Причем сам он ничего чинить не умел, а вот разобрать что угодно на составные части — в этом он был виртуозом непревзойденным. И благодаря ему на нашей «железной дороге» появился второй «локомотив»: в конце апреля дед Михей, прослышав, что в Кулебаки свозят разбитую немецкую технику на переплавку, сам туда съездил и привез три разбитых автомобильных мотора от грузовиков. Еще две коробки передач от них же, другие какие-то железяки. На МТС привез, а там — после того, как он моторы эти по винтикам разобрал — из них один вполне работающий собрали, а потом с этим мотором, используя другие железки, и «локомотив» построили. Небольшой, размером где-то с «эмку» — но он легко тянул два, а при нужде и три вагончика…

А еще он буквально по цвету металла мог определять, из какого сплава железяка сделана. И по поводу «отечественных» лампочек на двести двадцать он мне объяснил, почему у низ цоколь не из оцинкованной жести, как у всех других сделан, а латунный:

— Так тут и думать нечего, это томпак от германского Солотурна.

— Какого Солотурна?

— Пушка у них такая зенитная, и ружье противотанковое. Гильза у них довольно толстая, раскатать кусок такой до размера лампочки — дело плевое, куда как проще, чем из железа винт этот делать и цинковать его потом. Вот, думаю, на лампочном заводе здесь не дураки сидели, придумали, куда гильзу приспособить. А что это именно такая гильзы была, так по цвету видно: винтовочная-то латунь — она посветлее будет…

Понятно, ответить на возникший у меня вопрос, а сколько всего такие «команды старьевщиков» той же латуни собрали, следуя непосредственно во втором эшелоне за наступающими войсками, он не мог — но, судя по всему, собрали они ее очень много. А в Ворсме появился на МТС новый, специально «под деда Михея» организованный участок: туда из вражеского металлолома выбирали и свозили почти все разбитые моторы и прочие «сложные железяки».

А еще благодаря ему в Грудцинском колхозе весной все поля успешно засеяли: он разобрал пять не отправленных по разгильдяйству и лени «Универсалов», стоящих на задворках МТС ржавыми напоминаниями о том, что лениться плохо — и механики из них собрали три вполне работающих трактора. А еще он разобрал «мертвый» Сталинец, который с сорокового года починить пытались. Народ на кучу деталей посмотрел, ничего неисправного не нашел, собрал детали обратно — и трактор поехал! А так как с лигроином в стране стало получше, его на пахоту и сев в колхозе хватило — и народ теперь просто ждал урожая.