Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 35

Перед отъездом из Горького мы снова зашли в книжный и там действительно купили «все карандаши». То есть купили все красно-синие, их и было-то чуть больше полусотни, а еще купили две коробки простых (по двести пятьдесят штук в коробке), и нам их продавать не захотели, но вмешался военком и сказал, что это для школ района — так что карандаши нам продали. А химические мы покупать не стали. То есть тетка Наталья купила их два десятка, но она сказала, что детям мы их не дадим, а то все будут в деревне с синими ртами бегать. Еще мы хотели ручки купить — их, обычных «вставочек», там тоже кучи буквально лежали, однако перьев для них не было — но ведь и карандашами тоже можно писать.

Так что домой мы ехали довольные, только я на тетку обиделся: она в мой разговор с газетчицами влезла, когда те спросили, как же я до всего додумался в пять лет, и сообщила им, что «наш шарлатан много выдумывает, он ведь сам придумал, как колхозные электростанции делать»… Военком распорядился, чтобы про электростанции тетки не писали, а вот про все остальное, что им тетка Наталья наговорила — нет…

Ноябрь выдался, мягко говоря, прохладный: Ока у Павлово покрылась льдом уже четырнадцатого числа. А паром последний раз реку пересек еще третьего, и до того, как лед на реке не станет достаточно прочным, чтобы по нему можно было хотя бы пройти, сообщение между берегами остановилось. Настолько остановилось, что застрявшим в Заочье теткам с торфоразработки домой пришлось добираться через Гороховец и Горький. То еще приключение оказалось: мало что до станции Гороховец тетки только пятого добрались, так еще их в поезд сажать не хотели, потому что «без документов». Хорошо еще, что у них хватило ума (и денег хватило) послать телеграмму «застряли гороховце без денег документов еды», и тетка Наталья через военкомат проблему решила. В Горький их каким-то попутным воинским эшелоном привезли, на Казанском вокзале бесплатно (по ордеру горвоенкомата) в поезд посадили… В общем, домой они добрались без потерь, а теперь нужно было ждать, пока Ока окончательно встанет — то есть до середины декабря скорее всего. Но в Кишкино сразу жизнь полегчала, особенно у мамы моей: ей чуть ли не половина теток помогать ринулась. А остальные ринулись на электростанцию: «заводские» брикеты никто «до серьезных морозов» тратить не хотел. Просто потому, что они, торфоугольные, горели лучше и золы давали меньше, так что с котлами было проще заниматься — а проблем там уж точно никто не хотел. Потому что электричество — это свет, а когда другого света нет и не предвидится… Керосин-то в магазинах почти полностью пропал!

Отец за весь октябрь домой только два раза приезжал, а дядя Алексей — вообще один раз. И дядя сказал, что они до Нового года, скорее всего, вообще домой приезжать не будут — ну, это кто на турбинном работает. И кто на генераторном — тоже, потому что мало что планы установлены почти неподъемные, так кишкинцы решили еще и сверхплановую электростанцию изготовить, «в запас» для нашей электростанции. Уж больно она была «уникальной», двести двадцать в случае чего просто заменить будет нечем — а как жить без электричества, народ уже очень плохо представлял. Зато с электричеством можно было так уже развернуться!

Именно в Кишкино можно было развернуться, и мы это с дядей Алексеем и отцом отдельно обсудили. Правда, взрослые меня снова сначала обсмеяли, но затем отец сказал, что «хуже-то всяко не будет» и пообещал мне нужную железяку сделать. Только не сразу, а когда он договорится с начальством: в военное время никакая самодеятельность, начальством не ободренная, все же не допускалась. А начальство, выяснив «масштаб работ», просто сказало «деньги в кассу — и забирай». Я уж не знаю, какие слова произнес отец, выяснив, сколько нужно будет в кассу вносить, но он всегда обещания свои держал…

На завод (который позже стал имени какого-то съезда) еще до революции завезли металл, простые листы толщиной в две линии. Но металл был непростой, а нержавеющий. Самый что ни на есть хороший для изготовления разных хирургических инструментов — если бы не одно «но»: он был очень, очень твердый и очень хрупкий. Поэтому листы этого металла так на заводе и валялись, ведь из него ничего полезного сделать было просто невозможно. А я ничего из него делать и не собирался, мне такой лист — размером примерно в квадратный аршин — нужен был сам по себе.

Лист я получил, затем с помощью старшеклассников (то есть второклассников все же) сложил рядом с нашей электростанцией печку «правильную», уговорил деда Ивана пару раз со мной в Павлово съездить. Это же просто, дорога уже наезженная была, а торф все равно возить не требуется — так пусть лошадки разомнутся! Они и размялись, а у меня в большом коробе появилось чуть больше тонны битого стекла: павловский стекольщик разрешил его просто бесплатно забрать — ну, мы его и забрали.

Про стекло я точно знал две очень важных вещи. Первое — оконное стекло становится жидким при температуре в тысячу четыреста градусов, но начинает размягчаться уже при шестистах. А второе — что стекло к полированной нержавейке не прилипает. Так что я слепил из глины невысокий бортик на своей железяке, аккуратно разложил на нем осколки стекла примерно в два слоя и сунул железяку в печку. Надолго сунул, а чтобы торф пожарче горел, я еще и что-то вроде мехов сделал и мы с мальчишками (то есть мальчишки под моим мудрым руководством) часа четыре воздух в печку качали. Стекло, как и предполагалось, размякло довольно быстро, а вот оплывать оно все же стало медленно — но и мы никуда не спешили. А когда и не спешить устали, просто подкинули в печку еще торфа и спокойно отправились по домам спать.

Заниматься мы этим начали после школы (точнее, после первой смены и даже после обеда, то есть около часа дня), а когда на следующий день в это же время вернулись к печке, то она уже остыла. И стекло в ней тоже остыло. Правда, получилось оно каким-то мутноватым, да и волнистым — но все же свет оно пропускало, а лично мне большего и не требовалось. Правда по краям, там где был глиняный бортик, оно стало слегка цветным (с переливом от коричневого к зеленому), но разноцветные полосы по краям были не шире сантиметра и мне уж точно не мешали. А «сделанное самостоятельно» стекло детей очень воодушевило и вторую порцию в печь заправили уже меньше чем через час, так что получилось все замечательно. Тем более замечательно, что у мамы зеленки точно на пару лет впрок запасено было…

Следующий этап «стеклянной эпопеи» начался уже в декабре, после того как я рассказал о своих планах Надюхе. Она мобилизовала уже старшеклассников, они рядом с моей печкой сколотили из разных досок балаган и начали в нем уже землебитный «цех» стекольный строить. И к Новому году выстроили (то есть только стены поставили, и двери с окнами сколотили, правда окна пока тоже дощатые были, без стекол), и приступили к постройке крыши. Настоящей, негорючей — то есть в балагане они в деревянных формах пока бетонные балки делали. Железобетонные (используя остатки проволоки, которая не пригодилась для электропроводки). Завершение строительства (и постройка уже настоящей стекольной печи) намечалось на середину, в крайнем случае на конец февраля. А вот листы «неправильной» нержавейки Надюха с завода все «экспроприировала» для нужд народного образования, то есть вообще бесплатно их забрала.

А я потихоньку в своей печке по листу в сутки выделывал, и даже не очень расстраивался, когда примерно два листа в неделю из печки выходили треснувшими. Времени было, конечно, жалко — но я-то вообще стекольщиком никогда не был, так что и полученный результат считал очень хорошим. А когда наберусь опыта…

Однако с набором опыта пришлось немного притормозить: меня (причем теперь только меня) опять вызвали в Горький. Почему-то на одиннадцатое января, то есть вообще на воскресенье. Причем в вызове особо указывалось, что за мной из города машину пришлют! А вот зачем меня туда вызвали, ни я не понимал, ни мама, ни тетка Наталья. И даже павловский военком понятия об этом не имел…