Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус - Страница 29

Не сказать, чтобы я очень расстроился, все же заменить поломанные «детали» можно было вообще за пару дней, правда при наличии материалов. А с материалами… Перед тем, как идти к маме в детский сад, я завернул на минутку к тетке Наташе: увидел стоящий на улице перед ее домом мотоцикл, значит она откуда-то приехала и пока не уехала. Поговорил с ней минут пять, получил ремнем по заднице: оказывается, мама меня уже искала и просила всех женщин, которые меня где-то встретят, передать. Именно ремнем передать, и тетка Наталья просьбу выполнила, хотя и без особого энтузиазма. И пообещала в ближайшие дни выполнить и мою просьбу…

Мама, несмотря на мои уверения в том, что тетка Наталья мне уже ума вложила, тоже мне устроила массаж заднего места. Оказывается, она хотела меня подзапрячь на стирку простыней с утра, чтобы они к тихому часу уже высохли. А раз я не пришел утром «на работу», теткам в саду пришлось срочно новые простыни шить: вообще-то детям там по две простыни уже было сделано, но из-за ряда событий их уже два дня и не стирали. Впрочем, простыни шить было несложно: еще зимой для детсада мама закупила две «штуки» широкой бязи, и теперь тетки просто ее нарезали на ровные куски и подшивали края. На швейной машинке подшивали: теперь и в саду такая имелась. Только как раз машинка была вообще не детсадовская, ее решением общего собрания (на этот раз не мужиков, а баб деревенских) купили «на всех», а в детском саду она стояла потому что там был выстроен специальный сарай, изображающий как раз «швейную мастерскую». С двумя большими окнами на юг, и там под потолком сразу шесть лампочек повесили…

А меня на стирку мама всегда ставила, потому что ей когда-то очень понравилось, как я со своей одеждой разбираться стал. Стирали здесь в основном не мылом (мылом разве что младенцам пеленки стирались, да и то пока пупок не зажил), а щелоком. Но щелок — он руки очень сушит, так сушит, что кожа на руках и потрескаться может. А я «придумал» другой способ: в горячую воду этот щелок добавлял, в нее потом просто всю подлежащую стрике одежду скидывал и палкой (специальной, «стиральной») ее там топил. И просто ждал, изредка белье в корыте помешивая той же палкой. А где-то через час — когда вода в корыте окончательно остывала — я воду с щелоком просто выливал, слегка белье отжимая той же палкой, а затем в том же корыте, белье не вытаскивая, его несколько раз прополаскивал. И первый раз полоскал в горячей воде, а потом уже просто взятой из бочки (она была все же теплее колодезной), а потом, даже не пытаясь одежду отжать получше, ее на веревке развешивал.

Вообще-то мне такой способ в свое время жена подсказала, когда я с детьми еще на даче летом сидел. Для дачи — способ абсолютно рабочий, разве что, если дети в грязи извалялись, землю стоило перед такой «стиркой» все же смыть. А если на одежде была не грязь, а, допустим, чернила или в траве одежду зазеленили, то белье как раз в щелоке и замачивалось. То есть не в щелоке, а в соде — но, после того, как я уже здесь способ опробовал, то оказалось, что и щелок всю дрянь прекрасно отъедает. Правда, с шелком этот способ лучше не применять, шелковые вещи почему-то сразу блестеть перестают — но в Кишкино-то в шелках я почему-то не щеголял…

А именно меня мать стирать отправляла потому, что по ее мнению, я лучше знал, сколько щелока в воду лить нужно, и как часто белье палкой в корыте ворочать. Но я стирал не в корытах: для детсада народ купил десяток детских ванночек из оцинкованной жести, а в них помещалось тех же простыней раза в два больше, чем в тогда же приобретенные детсадовские корыта. Правда, на этот раз пришлось и корыта задействовать, в них я наволочки попихал, так как в ванночки они уже не влезали.

В детсад я пришел где-то ближе к полудню, в стирке слегка смухлевал (щелока побольше добавил, но и «вылеживал» белье меньше времени), а после «стирки» мамины помощницы простыни даже отжали — и на веревке, да под ветерком, они все равно к тихому часу высохли. А я еще маме сказал, что если бы она на порку меня время не тратила, то я бы и постирал все быстрее, и высохло бы все бы еще раньше — но почему-то она данный аргумент всерьез не приняла. Но я и не расстроился по этому поводу: мама меня давно уже порола больше «демонстративно», вроде как «по обязанности», не больно. Ну, чаще всего так…

А на следующий день в деревне умерла баба Варя, про которую дети рассказывали, что ей уже больше ста лет. Ну, выглядела она действительно древней, однако я теперь выяснил, что было ей всего семьдесят девять, а баба Вера — бабы Насти подруга, часто к нам забегающая чаю попить и языком почесать, была ее дочерью. А еще мне открылась тайна, раньше мне покоя не дающая. То есть не то, чтобы я по этому поводу сильно переживал, мне было интересно, почему в Кишкино нет кладбища. Во всех селах и деревнях вокруг (не говоря уже о городах) кладбища были, а в Кишкино — нет. Оказалось, что нашей деревне кладбище просто «не положено», и даже не потому, что это была деревня и церкви в ней не было. В Ворвани крошечной тоже церкви не было, но кладбище вполне себе имелось. И я по молодости лет даже думал, что в Кишкино люди вообще не умирают, тем более за почти пять лет моей осознанной жизни вроде никто и не помирал — а оказалось, что раз Фролу Кишкину землю под деревню выделили из «казенных Ворсменских», то и деревня считалась как бы частью Ворсмы, а, соответственно, и покойников жителям деревни полагалось хоронить в Ворсме. То есть это «при царском режиме» считалось, а при советской власти эта самая власть на такие вещи просто внимания не обращала и все оставалось по-прежнему. К некоторому неудовольствию отдельных жителей деревни, например, баба Настя все причитала после похорон, что «Верке-то теперь к матери вон как далеко ходить придется, а она-то не девочка уже». Да, ходить было действительно далеко: кроме двух с лишним километров до города и там еще столько же идти было…

Однако это событие уныния деревенским не добавило, и даже баба Вера, хотя и грустила, конечно, к бабе Насте реже заходить не стала. Хотя, когда на дворе война, поводов для грусти и так больше чем хочется. Мужчины, вон, снова домой далеко не каждый день приходить стали, многие в Ворсме и ночевать оставались, чтобы время на дорогу до завода не тратить. Зато теперь старшие дети туда чаще наведывались, относя отцам обеды и ужины. И все теперь продукты отцам носили в судках: это были комплекты из трех кастрюль, через ручки которых подевалась длинная ручка с крючками для переноски всех кастрюлек стразу. Судки эти зачем-то в магазин в Ворсме завезли в большом количестве, но раньше никто их не покупал: дороговаты они были, да и непонятно, зачем дома нужны. Но если есть приходится не дома, то всем всё сразу стало понятно — и посуду кишкинцы там раскупили за один день. То есть сами мужчины раскупили, и всем нашим ее хватило — а вот другим уже нет.

Но и посуды такой всем досталось только по одному комплекту, так что мальчишки и девчонки в Ворсму уже по два раза в день бегали: утром, чтобы еду отнести, и после обеда, чтобы грязную (или уже чистую) посуду принести обратно. Но никто вообще не возражал, ведь «по дороге» он и грибов успевали набрать по большой корзине. И не только грибов, то есть все же грибов, но домой они приносили уже другой продукт…

Мне вот с мылом откровенно повезло: приказ по Горьковской области о введении карточной системы вышел первого сентября. И уже со второго без карточек продукты и «парфюмерию» продавать прекратили, а почти все непродуктовые товары перестали продавать вовсе (как продавцы говорили, «в ожидании указаний»). Но в некоторых «отдельных районах» соответствующие «инструкции» вообще через задницу передавались, а определенных продуктов имелся «некоторый избыток». И получилось так, что столовая (общая на три новых завода) осталась вообще без продуктов и рабочих там кормить стало просто нечем. Директор турбинного — довольно молодой парень, окончивший какой-то горьковский институт в тридцать девятом — едил по этому поводу в Горький, а вернувшись, ругал матом и нехорошими словами нового первого секретаря (какого-то Родионова). Но проблему решил, причем в значительной степени благодаря тете Маше. Она сама была родом из Ичалок, а брат ее там сейчас каким-то мелким начальником стал — и он несколько раз в Кишкино приезжал, пытаясь договориться с местными рабочими об изготовлении и для них электростанции. Тогда у него ничего не вышло, а теперь он снова приехал, зашел к этому директору — и договорился. Договорился о том, что тамошний колхоз заводу отгрузит (постепенно, не сразу) тонн двести картошки и тонну подсолнечного масла, а за это заводы Ворсменские ему сделают «сверхплановую» электростанцию на двадцать пять киловатт. Но одной-то картошкой сыт не будешь… то есть будешь, но ее всухую жевать не особо полезно, да и белков в картохе маловато. Однако в Павлово этому директору серьезно так пошли навстречу и выделили «что могли насчет пожрать», а смогли они только вагон сахара. И теперь кишкинские детишки в этой столовой за килограмм грибов (в столовой брали только белые, подосиновики и подберезовики, видимо другие там готовить не умели) выдавали карточки на сто граммов сахара. А по карточкам-то сахар шел по фиксированной цене, еще довоенной — так что домой дети возвращались и с грибами, и с сахаром. То есть с грибами, которые они на обратном пути собирали…