Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 88

Оставшись в комнате наедине с Борковичем, воспитательница скрестила свои худые руки на груди, и, понизив голос, быстро проговорила:

— Сколько слез княжна пролила! Но все это было ни к чему! Ей не позволят отказаться от короны, хотя бы она и должна была бы для этого пожертвовать своей любовью к вам.

— Если она меня любит, — прервал Боркович гневно, — то пускай будет мужественной! Я ее похищу и увезу, нас не догонят… Я готов собрать на помощь сто и даже двести человек.

Конрадова задрожала от испуга.

— Но с нее глаз не спускают! — воскликнула она. — Если б она даже пожелала вырваться из этой неволи, то не может.

— Я готов с помощью вооруженной силы напасть на замок! — начал Мацек. — Сильной охраны там не имеется… Если она только захочет и согласится, то по одному ее знаку…

Старуха, сильно смущенная, молча сидела и покачивала головой.

— Если б она в самом деле пожелала, — прибавил он, — то я готов на всякую жертву. Даже жизнью рискну!

— Конечно, конечно! — пробормотала Конрадова. — Что она вас любила и любит, об этом я лучше всех знаю. Я уверена в том, что у нее нет никакой охоты выйти замуж за этого короля, который сделал несчастными столько женщин. Ведь неприятно отдать свою жизнь человеку, у которого была любовница еврейка.

— И до сих пор он ее еще не оставил! — воскликнул Боркович.

— Но что же она, бедняжка, может сделать, если родня этого требует? Ведь она слабая женщина, а он король…

Мацек насмешливо улыбнулся. Старая воспитательница взглянула на него. — О насильственном похищении и не думайте, — произнесла она, — княжна не захотела бы подвергнуть вас такой опасности. Она предпочтет свою собственную погибель.

Задумавшись, и слегка тронув рукой Борковича, она нагнулась почти к самому уху и с таинственным выражением лица начала шептать:

— Против такого могущественного соперника не надо выступать! И зачем это вам? Она никогда не полюбит короля. Ей прикажут, и она выйдет за него. Ну так что ж? Разве для вас не лучше быть любимцем королевы, чем напрасно свою голову сложить? Подумайте сами! Она к вам расположена, вы поедете к двору… Вы добьетесь у нее всего, чего пожелаете, а при посредстве ее и милости короля!

Конрадова говорила с жаром, стараясь убедить старосту в том, что ее совет самый лучший, и от волнения схватила его за руки.

Слова ее навели Борковича на размышления, и он подумал: а может быть она и права, Украсть княжну было очень трудно, так как могли погнаться за ними, схватить и пришлось бы заплатить жизнью. Судя по словам старухи, княжна не решилась бы на это. С другой стороны мысль о том, чтобы быть под покровительством королевы, стать ее любимцем, — это улыбалось ему…

Много различных других мыслей промелькнуло в голове старосты, и он отбросил мысль о похищении. Старуха, видя его задумчивым, насупившимся, старалась его успокоить и утешала его рассказами о том, как княжна плакала, в отчаянии ломала руки, и как она жалела, что должна отказаться от него.

Боркович хотел лично убедиться в этом и начал настаивать на том, чтобы она помогла ему тайком повидаться с Ядвигой.

Конрадова находила, что в такое время, когда ждали приезда последних послов из Кракова, когда всеобщее внимание сосредоточено на княжне, это трудно и опасно…

Чем больше она возражала, тем усиленнее, он уговаривал.

Староста вложил ей в руку большой куш, и она, наконец, не устояла и согласилась, поставив условием, чтобы он спокойно обождал два дня и чтобы скрыл об всех о своем приезде. Она же взялась найти средство, чтобы Борковича вечером ввести в замок… Но для этого раньше всего было необходимо заручиться согласием княжны, удалив любопытных, найти место для свидания и обдумать способ, как все это выполнить.

— Только для вас и для моей воспитанницы я могу на это решиться, — показывая жестами и взглядами, за какое ужасное дело она бралась. — Однако Бог весть, сумею ли я его выполнить? Не испугается ли княжна?

Весь следующий день после этого разговора староста провел на постоялом дворе, в комнате, с закрытыми ставнями, в обществе своего брата. Наступил вечер, а из замка никакого гонца не было. На второй день он опять ждал…

Неизвестно чем вся его затея окончилась, но на рассвете он уехал не злой и не сумрачный, а в хорошем расположении духа, с улыбкой на лице и весело разговаривая с братом, показывая ему перстень на руке, которого у него раньше не было. Всю дорогу он ругал короля и грозил ему. Возвратившись в Козьмин, он тотчас стал говорить о поездке в Краков, так как, несмотря на то что страшно сердился на Казимира, ехать туда ему необходимо было. Для этой поездки он старался придать себе вид не слишком униженный, но и не гордый.

Как умный человек он понимал, что ему не следует выставлять на показ силы, которая могла бы вызвать опасение и недоверие к нему, но и не годилось притворяться червяком, ибо никто не поверил бы ему.

— Мало того что нужно ехать, — говорил он брату, — но в том беда, что я должен склонить перед королем голову, а самое скверное то, что я должен лгать и давиться фальшью! Иначе я себя не выгорожу. Я должен до поры до времени остаться с королем в хороших отношениях; я хочу, чтобы он меня пригласил на эту свадьбу, на которой еще неизвестно, кто из нас займет первое место… Пока я не вырвусь из этой неволи, мне не мешает быть под крылышком госпожи… Ведь силу-то она будет иметь, и я вместе с ней сумею многое сделать, лишь бы она была умна.

Брат Ян так верил в опытность и проницательность Мацека, что никогда не возражал ему.

В сопровождении нескольких велькополян, подписавших соглашение, Боркович отправился в Краков.

Сендзивой Наленча, Скура, кастелян Пжецлав и судья Николай ехали вместе с ним.

За старостой на возах кованные сундуки, покрытые сукном и мехами и наполненные деньгами, потому что, будучи сам жадным, он придавал им большое значение и полагал, что повсюду с помощью денег можно всего достигнуть. До сих пор самые дерзкие намерения обыкновенно ему удавались, и его смелость и дерзость были так хорошо вознаграждены, что его самоуверенность возрастала, и чем он выше себя ценил, тем ниже он ценил других.

Ни дядя его, воевода Веньямин, ни Вержбента не казались ему страшными: он чувствовал в себе огромную силу.

По мере приближения к Кракову смелость его начала уменьшаться, и какое-то беспокойство им овладело, но он вскоре стряхнул его с себя и въехал в столицу с самыми радушными надеждами, нашептывая брату:

— Глупы они, и все попадут мне на удочку!

В то время, как был уже назначен день свадьбы, в густом, красивом королевском лесу в Лобзове, под Краковом, по распоряжению короля на большом участке вырубили деревья и начали строить обширный дом.

Никто не знал, для кого он предназначен и с какой целью его строят; для работы взяли из замка самых лучших работников; деньги, необходимые для постройки, Казимир велел Левко выдать из арендных денег за величские копи, и дом ежедневно рос с неимоверной быстротой.

Вацлав из Тенчина, который руководил работами и должен был давать указания рабочим, спросил короля, с какой целью этот дом строится.

— Постройте его так, — ответил Казимир, — чтобы в нем, в случае необходимости, могла поселиться семья, состоящая из нескольких человек, вместе с нужными ей слугами… И чтобы помещения были со всеми удобствами. Более подробных указаний король не дал, однако дом построили вместительный и не пожалели денег, чтобы его сделать красивым и комфортабельным. Казимир интересовался этой постройкой и часто ездил осматривать, как идут работы. Он пожелал, чтобы при доме был сад, окруженный каменной стеной, конюшни для лошадей, сараи для экипажей…

Эту начатую постройку называли королевским домом и предполагали, что король будет там отдыхать, когда пожелает скрыться из Вавеля после тяжелой, томительной работы. Не жалели самого лучшего камня для фундамента, на потолках была художественная резьба, на всех окнах стекла и в комнатах полы из лучшего дерева.