Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 45

Казалось, что Баричка не слышал этой угрозы; он шепотом произносил слова молитвы и медленно направлялся обратно в ризницу. Толпа любопытных шла за ним издали, провожая его до дверей церкви, за которыми он скрылся. Он направился прямо к главному алтарю и, опустившись на колени, начал молиться.

Епископ ожидал его возвращения с нетерпением и беспокоясь. Прошло гораздо больше времени, чем он предполагал, до возвращения Барички, который вошел с пасмурным лицом.

Они взглянули друг на друга, и Бодзанта прочел на его лице…

У храброго борца сил не хватало для рассказа о своем отважном выступлении; они были исчерпаны бессонными ночами, молитвами и его героическим подвигом, в ответ на который последовало презрительное молчание.

Бодзанта, видя его дрожащим и ослабевшим, сам принес ему бокал вина и заставил его проглотить несколько капель.

Этот капеллан, еще несколько часов тому назад воодушевленный мыслью о мученическом венце, теперь дрожал от обиды, и слезы стояли в его глазах. Он не мог понять того, что с ним случилось. Уверенный в силе, о которой он молил Бога, он не сомневался в успехе; его бессилие унижало его и доводило до отчаяния. Он объяснял себе это тем, что он недостоин был благодати Божьей, о которой он так горячо молился.

Бодзанта был возмущен и гневен.

— Король не боится анафемы, — воскликнул он, — в таком случае он меня заставить ее произнести! И я не побоюсь ее последствий! Исполнится то, что Господь предназначил. Да будет благословенно Его имя…

Он печально опустил голову на грудь.

Осталось только единственное, последнее средство. Война была объявлена, и соглашение без унижения было невозможно. Бодзанта, хоть и говорил, что решился прибегнуть к этому орудию, все-таки еще колебался. Баричка вытирал слезы.

В епископстве царило молчание, удрученность, неопределенный страх перед будущим и неуверенность.

Владыка находился перед необходимостью решительного шага, отступления для него не было, и это его пугало.

В последнее время проклятия и интердикты становились все реже; в Риме не одобряли их и советовали быть осмотрительными, прибегая к ним, так как великая сила этого оружия уже ослабела.

Казимир, хотя и не пользовался в резиденции папы таким же почетом, как его отец, но все-таки имел там покровителей и снискал себе известное уважение. Сам архиепископ гнезнинский был на его стороне и должен был бы выступить его защитником.

Епископу Бодзанте предстоял последний решительный шаг, сопряженный с непредвиденными последствиями. Он сам, церковь, народ, страна могли быть подвергнуты опасности, так как внешние враги могли воспользоваться ослаблением власти короля.

Но нельзя было отступать…

Когда Баричка уходил от короля, Казимир даже не повернулся в его сторону, не желая его видеть, но когда он по походке и шагам узнал приближавшегося Кохана, то будучи уверен, что ксендза уже нет, отошел от окна.

Рава, увидев лицо короля, был поражен и задрожал. Вообще, лицо короля выражало благородство, спокойствие, величие, и на нем редко можно было заметить следы внутренних переживаний. Казимир обладал в совершенстве искусством замкнутости в самом себе, скрывал свои истинные чувства и не любил быть объектом удивления посторонних людей. Иногда только, находясь в малом интимном кружке, Казимир не скрывал своих страданий. Он умел даже скрывать ото всех свою непреодолимую печаль, вследствие ужасного предчувствия остаться без наследников и умереть последним в роду. Об этом он говорил только с самыми близкими.

Но в этот момент он был настолько взволнован и так сильно огорчен, что даже забыл о своем королевском достоинстве, к тому же он рассчитывал, что его никто не увидит и не выдаст.

Кохан, все еще кипевший от гнева и возмущения, обменялся с королем взглядом; Казимир менее уверенными шагами, чем обыкновенно, подошел к своему креслу при столе и опустился на сиденье.

Он медленно приходил в себя.

Кохан, стоя перед ним как бы в ожидании приказаний, не смел нарушить молчание; Казимир долго водил блуждающим взором по комнате; вздрогнув, как бы желая сбросить с себя тяжесть, он немного приподнялся и, обратно опустившись в кресло, тихим голосом позвал Сухвилька.

Его не оказалось в Вавеле. Кохан спросил, послать ли за ним, но Казимир отрицательно покачал головой. Через некоторое время он спросил, не ожидает ли кто-нибудь, и ему сообщили о нескольких прибывших. Король велел подать воды и вина; вытерев лицо, он начал ходить по комнате.

Фаворит не осмеливался заговорить о том, что произошло, свидетелем и очевидцем чего он был вместе с другими.

Все придворные тоже были взволнованы и возмущены. Более набожные, зная Бодзанту и Баричку, боялись последствий; значительная часть придворных кипела гневом и желанием мести. Никто не мог догадаться, как к этому относится король; лишь один Кохан, знавший хорошо Казимира, прочел на его лице желание отомстить за перенесенное оскорбление. Верна ли была его догадка или неверна, но Рава с первого же момента твердо решил отомстить за короля. Он поклялся исполнить то, о чем говорил Баричке на свадьбе, и что он говорил, встретив его выходящим от короля.

Он и не думал советоваться с кем-нибудь, а слушался только своего возмущенного чувства.

— Кутейник должен погибнуть, — повторил он себе, — для того, чтобы другие научились уважать короля.

Он был так ослеплен своей любовью к королю, что даже не взвесил всех последствий того, что он хотел предпринять.

Оставив короля, к которому сейчас же впустили всех ожидавших, которых Казимир, вернув свое хладнокровие, принял с обычной мягкостью и улыбкой, начиная от самых бедных, как это было у него заведено при назначении аудиенции, Кохан побежал к себе.

Оба брата, Пжедбор и Пакослов Задоры, преданные его слуги, без которых он обойтись не мог, поспешили за ним. В задумчивости следовал за ним Добек Боньча, недавно награжденный прозвищем "Фредро".

Помещение королевского фаворита в замке было маленькое; оно состояло из трех небольших комнат, роскошно меблированных. В них можно было найти в маленьких размерах все то, что в те времена составляло украшение квартир наиболее богатых людей. Сам король, знавший вкусы своего любимца, и многие приятели его, нуждавшиеся в услугах Кохана, награждали его драгоценными подарками. Расположенный к нему Вержинек подарил ему немало редкостных вещей. Да и он сам не экономничал и не собирал денег, а охотно покупал разные блестящие безделушки.

Главная комната и спальня были наполнены красивыми вещами; Рава их так же любил, как и красивую одежду. Стены были обиты дорогими тканями, а кругом на полках была расставлена самой тонкой работы посуда из кости, серебра, золота, глины и венецианского стекла. Одна стена была вся украшена красивым оружием, луками, колчанами, унизанными жемчугом, металлическими щитами, мечами, подвешенными на тяжелых широких поясах, которые часто стоили дороже, чем сами мечи. Стол, стоявший посреди комнаты, покрытый ковровой скатертью, был уставлен дорогими золотыми изделиями. Одним словом, на всем лежала печать богатства и роскоши, а цитра, приютившаяся в углу, заставляла предполагать, что Кохан когда-то занимался музыкой.

В действительности, любимый гитарист венгерской королевы Елизаветы, большой любительницы музыки и возившей с собой повсюду музыкантов и певцов, научил Кохана аккомпанировать ему во время пения. У Кохана не было ни времени заниматься музыкой, ни способности, и он развлекался ею в минуты отдыха, редко достававшегося на его долю.

Когда вскоре вслед за Коханом оба брата Задоры и Добек торопливо вошли в комнату, он устремил на них пытливый взгляд, стараясь прочесть на их лицах, какое впечатление на них произвел нахальный поступок Барички; он их нашел такими же возмущенными, как и он сам.

Добек Боньча, лицо которого никогда не выдавало его чувств, казался на вид совершенно равнодушным к произошедшему. Но знавшие его понимали, что скрывается под этой маской. Братья Задоры не привыкли первыми затевать разговор, и они выжидали, что им скажет Кохан.