Долгая Прогулка. Бегущий человек - Кинг Стивен - Страница 22

– Ни мыслью, ни словом, ни делом не согрешу, – задумчиво произнес Макврайс.

Гаррати пожал плечами:

– Думай как хочешь.

– У тебя один шанс из ста, что ты не в последний раз помашешь сегодня своей девушке, – просто сказал Мак-врайс.

– Уже один из семидесяти трех.

– Тоже не так много.

Но хорошее настроение не изменяло Гаррати.

– У меня такое чувство, что я могу идти вечно, – сказал он мягко. Двое ходоков, услышав его, поморщились.

Они прошли мимо круглосуточной заправочной станции, и ночной дежурный вышел из будки, чтобы помахать им. Почти все Идущие помахали ему в ответ. Дежурный прокричал особое приветствие Уэйну, 94-му номеру.

– Гаррати, – тихо окликнул его Макврайс.

– Что?

– Я не могу перечислить всех, у кого билеты. А ты можешь?

– Нет.

– А Баркович?

– Нет. Он впереди. Перед Скраммом. Видишь?

Макврайс всмотрелся:

– А, да. По-моему, вижу.

– Стеббинс по-прежнему сзади.

– Я не удивлен. Интересный парень, правда?

– Да.

Они замолчали. Макврайс глубоко вздохнул, снял с плеча рюкзак, достал оттуда несколько миндальных печений, протянул одно Гаррати. Тот взял.

– Скорей бы все кончилось, – сказал он. – Так или иначе.

Они молча съели печенье.

– Наверное, мы уже прошли полпути до Олдтауна, – сказал Макврайс. – Прошли восемьдесят, и восемьдесят осталось. Как думаешь?

– Да, должно быть, так, – ответил Гаррати.

– Значит, дойдем только к ночи.

От слова «ночь» у Гаррати по коже поползли мурашки.

– Да, – сказал он. И вдруг резко спросил: – Пит, откуда у тебя этот шрам?

Макврайс непроизвольно дотронулся до шрама на щеке.

– Долгая история, – отмахнулся он.

Гаррати пристально посмотрел на него. Волосы его свалялись и спутались от грязи и пота. Измятая одежда висела мешком. Лицо побелело, глаза налились кровью, и под ними обозначились круги.

– Дерьмово выглядишь, – сказал он и вдруг от души рассмеялся.

Макврайс усмехнулся:

– Ты, Рей, тоже, честно говоря, не годишься для рекламы одеколона.

Они рассмеялись, и смеялись долго и истерично, обнимали друг друга, стараясь в то же время продвигаться вперед. Не самый плохой способ завершить эту ночь. Дело закончилось тем, что оба схлопотали по предупреждению. Тогда они умолкли, перестали смеяться и занялись главным делом дня.

Размышлять, подумал Гаррати. Вот главное дело дня. Размышлять в одиночестве, ибо не важно, будет рядом с тобой кто-нибудь в этот день или нет; в конечном итоге ты один. Казалось, мозгу необходимо преодолеть столько же миль, сколько отшагали ноги. Мысли приходят, и нет никакой возможности от них избавиться. Интересно было бы знать, о чем думал Сократ уже после того, как принял цикуту.

Вскоре после пяти они миновали первую в этот день группу зрителей: четверо маленьких мальчиков сидели, скрестив ноги по-индейски, на росистой траве около палатки. Один из них, неподвижный, как эскимос, был закутан в спальный мешок. Руки их равномерно двигались взад-вперед, как метрономы. Ни один из них не улыбался.

Вскоре дорога, по которой двигалась Прогулка, влилась в другую, более широкую, ровную, заасфальтированную дорогу, размеченную белыми линиями на три полосы движения. Идущие миновали придорожный ресторанчик и все как один засвистели и замахали руками трем молоденьким официанткам, сидевшим на ступеньках, – просто чтобы показать, что они еще не сломались. Лишь Колли Паркер отчасти сохранял серьезный вид.

– В пятницу вечером, – громко крикнул Колли. – Запомните: я у вас в пятницу вечером.

Гаррати подумал, что все они ведут себя как-то по-детски, но тем не менее приветливо помахал, а официантки, казалось, остались вполне довольны. На широкой дороге Идущие расположились немного просторнее, тем более что при появлении яркого утреннего солнца они постепенно приходили в себя от полудремы. Начиналось второе мая.

Гаррати снова заметил Барковича, и ему пришло в голову, что Баркович, возможно, избрал самую умную линию поведения: нет друзей – не о ком горевать.

Через несколько минут по Прогулке снова зашелестели разговоры; на этот раз затеяли играть в «тук-тук». Брюс Пастор, парень, который шел прямо перед Гаррати, повернулся к нему и сказал:

– Тук-тук, Гаррати.

– Кто там?

– Главный.

– Главный кто?

– Главный трахает матушку перед завтраком, – сообщил Брюс Пастор и захохотал во все горло. Гаррати хихикнул и передал шутку Макврайсу, тот – Олсону. Когда шутка обошла всех и вернулась, Главный трахал перед завтраком свою бабулю. В третий раз он трахал бедлингтон-терьера по кличке Шила, которая часто упоминалась в его пресс-релизах.

Гаррати все еще смеялся над третьим вариантом, когда заметил, что смех Макврайса стал ослабевать и быстро сошел на нет. Взгляд его застыл на деревянных лицах солдат, едущих в фургоне. Они, в свою очередь, равнодушно смотрели на него.

– По-твоему, это смешно? – вдруг взревел он. Крик его разорвал всеобщий смех, и настала тишина. Лицо Макврайса потемнело из-за прилива крови к голове. Только шрам оставался контрастно белым, резким, как восклицательный знак, и Гаррати со страхом подумал, что у Макврайса инсульт.

– Главный трахает себя самого, вот что я думаю! – хрипел Макврайс. – А вы, наверное, друг друга трахаете. Смешно, а? Нет, разве не смешно, вы, уроды гребаные! По-моему, так очень СМЕШНО, или я не прав?

Другие участники Прогулки с тревогой посмотрели на Макврайса, затем равнодушно отвернулись.

Вдруг Макврайс бегом бросился к фургону. Двое из троих солдат взяли ружья на изготовку, но Макврайс резко остановился и потряс над головой кулаками, как сошедший с ума дирижер:

– Выходите сюда! Бросайте ружья и выходите! Я покажу вам, что на самом деле смешно!

– Предупреждение, – произнес один из них совершенно спокойным голосом. – Предупреждение шестьдесят первому. Второе предупреждение.

О Боже, тупо сказал про себя Гаррати. Он получит билет, он уже близко… он подошел к ним так близко… Сейчас он улетит от нас, как Фрики Д’Аллессио.

Макврайс побежал вперед, нагнал фургон, остановился и плюнул на его борт. Стекающая слюна оставляла влажный след на запыленном борту.

– Идите же! – вопил Макврайс. – Идите ко мне сюда! Подходите по одному или все сразу, мне плевать!

– Предупреждение! Третье предупреждение шестьдесят первому, последнее!

– Начхать мне на ваши предупреждения!

Внезапно Гаррати повернулся и кинулся назад, не понимая, что он делает. Тут же он схлопотал предупреждение. И только какая-то дальняя часть его сознания восприняла это. Солдаты уже прицелились в Макврайса. Гаррати схватил его за предплечье:

– Пошли.

– Иди отсюда, Рей. Я буду драться с ними.

Гаррати наотмашь ударил Макврайса по щеке:

– Тебя сейчас убьют, придурок.

Стеббинс прошел мимо.

Макврайс взглянул на Гаррати так, как будто бы впервые узнал его. Тут же сам Гаррати получил третье предупреждение, и он знал, что от билета Макврайса отделяют считаные секунды.

– Иди к черту, – раздался мертвый, невыразительный голос Макврайса. Но сам он пошел вперед.

Гаррати шел рядом с ним.

– Я думал, ты сейчас получишь билет, – сказал он.

– Но не получил, спасибо мушкетеру, – мрачно ответил Макврайс, дотрагиваясь до шрама. – Елки-палки, мы все получим.

– Кто-то должен победить. Возможно, один из нас.

– Вранье, – возразил Макврайс. Голос его дрожал. – Никаких победителей, никакого Приза. Последнего отведут в какой-нибудь сарай и там пристрелят.

– Да хватит тебе пороть чушь! – в ярости заорал Гаррати. – Ты же сам не понимаешь, о чем бол…

– Проиграют все, – перебил его Макврайс. Глаза его, как два дракона, укрылись в пещерах глазниц и выглядывали оттуда.

Гаррати и Макврайс шли теперь одни, прочие Идущие решили – по крайней мере пока – держаться подальше. Макврайс опасен, и Гаррати, у которого три предупреждения, – тоже, ведь Гаррати пренебрег собственными интересами, когда бросился назад на выручку к Макврайсу. Если бы не он, Макврайс скорее всего стал бы двадцать восьмым.