Худеющий - Кинг Стивен - Страница 1

Стивен Кинг

Худеющий

© Richard Bachman, 1984

© Перевод. Т. Покидаева, 2021

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

Глава 1: 246

– Отощаешь, – шепчет Уильяму Халлеку старый цыган с гниющим носом, когда Халлек с женой Хайди выходит из здания суда. Всего одно слово, донесшееся с дуновением приторно-сладкого старческого дыхания. – Отощаешь. – И прежде чем Халлек успевает отпрянуть, старый цыган тянет руку и гладит его по щеке скрюченным пальцем. Его рот раскрывается темной раной, обнажая остатки зубов, что торчат, как надгробные камни, из десен – черные на зеленом. Между ними, извиваясь червем, просовывается язык и облизывает губы, искривленные в горькой усмешке.

Отощаешь.

Воспоминание вернулось к Билли Халлеку неспроста, когда он в семь утра, с полотенцем, обернутым вокруг бедер, встал на весы. Снизу доносились аппетитные запахи яичницы с беконом. Ему пришлось вытянуть шею и чуть наклониться вперед, чтобы увидеть цифры в окошке весов. Ну… если по правде, то наклониться пришлось не чуть-чуть. Очень даже изрядно пришлось наклониться. Он был крупным мужчиной. Слишком крупным, как ему с радостью сообщил доктор Хьюстон. Если тебе еще не говорили, так я скажу, объявил Хьюстон на последнем осмотре. У человека с твоими доходами, привычками и комплекцией вероятность инфаркта становится весьма ощутимой годам к тридцати восьми, Билли. Тебе надо худеть.

Но нынче утром его ждал приятный сюрприз. Он сбросил три фунта, с 249 до 246.

Ну… если по правде, когда он отважился встать на весы в прошлый раз, они показали 251, но тогда он был в брюках, и в карманах лежала мелочь, и брелок с ключами, и его армейский складной нож. К тому же весы в верхней ванной всегда завышали вес. В этом он был уверен.

Он вырос в Нью-Йорке и еще в детстве где-то услышал, что цыгане обладают даром предвидения. Может, это и есть доказательство. Он попробовал рассмеяться, но сумел выдавить только жалкую, неубедительную улыбку; рановато еще смеяться на тему цыган. Время пройдет, все уляжется, и тогда можно будет и посмеяться; он был достаточно взрослым и понимал, что к чему. Но сейчас ему делалось дурно при одной только мысли о цыганах, и он всем сердцем надеялся, что никогда больше не встретится ни с кем из них. Отныне и впредь он будет воздерживаться от шутливых гаданий по руке на вечеринках и ограничится спиритической доской. Да и то вряд ли.

– Билли? – донеслось снизу.

– Иду!

Он оделся, заметив с почти подсознательным раздражением, что, несмотря на три сброшенных фунта, брюки по-прежнему давят ему на живот. Сорок два дюйма в обхвате. Он бросил курить ровно в 00:01 в первый день наступившего года, но за это пришлось заплатить. Еще как пришлось! Он спустился на кухню с расстегнутым воротничком и неповязанным галстуком. Линда, его четырнадцатилетняя дочь, как раз выбегала за дверь в вихре взметнувшейся юбки и длинных волос, собранных в хвост и скрепленных сегодня утром очень даже сексапильной бархатной лентой. Учебники она держала под мышкой. В другой руке деловито шелестели ее яркие чирлидерские помпоны, белые с фиолетовым.

– Пока, пап!

– Счастливо, Лин.

Он уселся за стол и взял «Уолл-стрит джорнэл».

– Любовь моя, – сказала Хайди.

– Моя дорогая, – с чувством проговорил он и отложил газету.

Она поставила перед ним завтрак: дымящуюся горку омлета, сдобную булку с изюмом, пять кусочков зажаренного до хруста бекона. Хорошая, сытная еда. Хайди уселась напротив него и закурила «Вантидж‐100». Январь и февраль выдались напряженными: слишком много «бесед по душам», а по сути замаскированных ссор, слишком много ночей в постели спиной к спине. Но они пришли к modus vivendi: она перестала высказываться насчет его лишнего веса, он перестал возмущаться из-за ее полутора пачек сигарет в день. Так что весна получилась вполне неплохой. Помимо их перемирия были еще и другие приятные моменты. Например, Халлек получил повышение. Фирма «Грили, Пеншли и Киндер» теперь называлась «Грили, Пеншли, Киндер и Халлек». Мать Хайди наконец-то исполнила свою давнюю угрозу и вернулась в Виргинию. Линду все-таки взяли в чирлидеры запасного состава школьной команды, что стало для Билли большим облегчением; временами ему начинало казаться, что непрестанные истерики Линды доведут до нервного срыва его самого. В общем, все шло прекрасно.

А потом в город приехали цыгане.

«Отощаешь», – сказал старый цыган, и что, черт возьми, было у него с носом? Сифилис? Рак? Или что-то уже совсем жуткое вроде проказы? И кстати, может быть, уже хватит об этом думать? Давно пора успокоиться и забыть.

– Все еще думаешь об этой истории? – внезапно спросила Хайди – так внезапно, что Халлек подпрыгнул на стуле. – Билли, ты не виноват. Судья так сказал.

– Нет, я думал совсем о другом.

– И о чем же ты думал?

– Тут в газете написано, – сказал он, – что в этом квартале жилищное строительство снова пошло на спад.

Да, он не виноват; судья так сказал. Судья Россингтон. Для друзей – просто Кэри.

Для друзей вроде меня, подумал Халлек. Сколько партий в гольф сыграно со стариной Кэри Россингтоном, Хайди, тебе это хорошо известно. На встрече Нового года два года назад, когда я собирался бросить курить, но так и не бросил, кто прихватил тебя за грудь – да, соблазнительную, кто бы спорил – во время традиционного новогоднего поцелуя? Угадаете, кто? Ну, конечно! Старина Кэри Россингтон, чтоб мне провалиться!

Да. Старина Кэри Россингтон, перед которым Билли провел более дюжины муниципальных судебных дел. Старина Кэри Россингтон, с которым Билли не раз играл в покер в клубе. Старина Кэри Россингтон, который не взял самоотвода, когда его добрый приятель, партнер по гольфу и покеру Билли Халлек (иногда Кэри хлопал его по спине и кричал: «Ну что, все торчком, Большой Билл?») предстал перед ним на суде не для того, чтобы обсуждать тонкости муниципальных законов, а как ответчик по делу о непреднамеренном убийстве в результате ДТП.

И когда Кэри Россингтон не взял самоотвод, кто сказал «бу», детишки? Кто во всем славном городе Фэрвью выразил свое «фи»? А вот и никто! Никто не сказал «бу»! В конце концов, кто такие истцы? Сборище грязных цыган. Чем скорее они уберутся из Фэрвью на своих старых микроавтобусах с наклейками Национальной стрелковой ассоциации на бамперах, чем скорее мы увидим задние фары их обшарпанных автоприцепов, тем лучше. Чем скорее, тем…

…тощее.

Хайди затушила окурок в пепельнице и сказала:

– К черту твое жилищное строительство. Все-таки я хорошо тебя знаю.

Да, пожалуй, подумал Билли. И еще он подумал, что она тоже не может выбросить из головы эту историю. Она была слишком бледной. И выглядела на свои тридцать пять – редкий случай. Они поженились совсем молодыми, и Билли до сих пор помнил, как на четвертом году их супружеской жизни к ним пришел коммивояжер, продававший пылесосы. Как он посмотрел на двадцатидвухлетнюю Хайди Халлек и вежливо спросил: «Девочка, а мама дома?»

– Но аппетит мне ничто не испортит, – сказал Билли. И действительно, несмотря на тревожность и тяжкие думы, он доел весь омлет и бекон. Выпил половину стакана апельсинового сока и улыбнулся жене своей лучшей улыбкой славного парня Билли Халлека. Она попыталась улыбнуться в ответ, но получилось не очень. Он представил, как она держит табличку: «МОЙ УЛЫБАТОР ВРЕМЕННО ВЫШЕЛ ИЗ СТРОЯ».

Он потянулся через стол и взял ее за руку.

– Хайди, все хорошо. И даже если нехорошо, все закончилось.

– Да, я знаю. Я знаю.

– А Линда?..

– Нет. Уже нет. Она говорит… говорит, что подруги очень ее поддерживают.

В первую неделю после случившегося их дочери приходилось несладко. Она возвращалась из школы либо в слезах, либо на грани слез. Она перестала есть. У нее на лице высыпали прыщи. Халлек, полный решимости не горячиться и не паниковать, сходил в школу и поговорил с классным руководителем дочери, с завучем и с любимой учительницей Линды, мисс Ниринг, преподавательницей физкультуры и тренером школьной команды чирлидеров. Он установил (вот отличное юридическое словечко), что Линду дразнят, причем дразнят грубо и не смешно, как это обычно бывает среди ребят в средней школе – и уж точно бестактно, учитывая обстоятельства, – но чего еще ожидать от подростков, считающих шутки о мертвых младенцах верхом остроумия?