Женщины в его жизни - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 39

– Курт! – Она метнулась к нему, вытянув вперед обе руки.

Он взял их в свои.

– Здравствуй, Урсула, – сказал он, наклоняясь и целуя ее в щеку. – Ну прекрасно, пойдем сядем, – говорил он на ходу, провожая ее к столику в углу. Тут же заказал чайник излюбленного ею китайского чая и продолжал: – Ты извини, но у меня не было возможности заранее дать знать, что я еду в Париж. Сегодня утром приехал из Берлина, на Северном вокзале меня встретил сотрудник и увез прямиком на деловую встречу. Потом был обед и еще одна встреча, и меня ни на минуту не оставляли одного. Не было просто никакой возможности позвонить тебе.

– Ах, Курт, это все пустяки. Поверь, это не имеет никакого значения. Я так рада тебя видеть! Как хорошо, что я вернулась вовремя и застала тебя. Ужас, как могло быть досадно, если бы ты не дождался и ушел. Даже страшно подумать.

– А я дождался бы, моя дорогая. Я не ушел бы, не повидав тебя.

Она благодарно кивнула и улыбнулась.

– Как там Зиги? – спросила она, тревожно всматриваясь в лицо Курта. – Ты давно его видел?

– Несколько дней тому назад. Он здоров. Я сказал ему, что почти наверняка буду на этой неделе в Париже, и он шлет вам с Максимом свой самый горячий привет. Он специально просил тебе передать, Урсула, чтобы ты не волновалась. Он делает все, что в его силах, и надеется, что его мать скоро будет в состоянии тронуться в путь. Она уже поправляется и, похоже, довольно успешно. Он хотел, чтобы ты это знала.

– Слава Богу! Я так за них волнуюсь. Сидеть здесь в неведении – кошмарная нервотрепка, ты ведь можешь себе представить. Ну а телефонные разговоры вообще одно расстройство. Мы оба боимся сказать что-нибудь лишнее, зная, что на берлинском конце подслушивают, ведь ты высказал такое предположение. И независимо от этого связь сама по себе очень скверная. Половину времени мы почти не слышим друг друга. И все-таки я живу этими звонками.

– И Зиги тоже. Они дают ему силы держаться и не падать духом.

– И мне тоже, Курт. Ты прости меня, я такая черствая, даже не спрашиваю про Арабеллу и про детей. Как там они все?

– В прекрасной форме, и Арабелла шлет тебе привет, так же как Рената с Рейнхардом. Мы по тебе очень скучаем, ты же знаешь.

Ее красивые лучистые глаза затуманились слезами.

– О, Курт, а как я по вас всем тоскую! – прошептала она сдавленным от эмоций голосом.

Он крепко пожал ее руку, доброе лицо его выражало искреннее сочувствие.

– Я знаю, я знаю. Тебе безумно тяжко во всех смыслах, но в данный момент ты в наилучшем для себя положении. Поверь, что так оно и есть.

– Да. – Она взяла чайник, принесенный официантом, и налила себе чашку чая. Немного помолчали, потом она взглянула на Курта и тихо проговорила: – Я надеялась, что ко мне сюда приедут Зигрид с Томасом, но, по-видимому, Зигрид не хочет оставлять мать, а Томас, конечно, не поедет сюда без жены.

– Ты совершенно права. Конечно, Зигрид понимает, что сейчас она нужна в Берлине больше, чем когда-либо, поскольку у Хеди сломано плечо.

– Бедняжка Хеди, с ней всегда что-нибудь случается. Перелом этот, должно быть, страшно болезненный. Но, как я пошла из слов Зиги, она идет на поправку.

– Ну да.

Теперь Урсула говорила более спокойным, даже подчеркнуто спокойным голосом:

– А как у всех обстоят дела с визами? – Ее серо-голубые глаза в упор уставились па Курта.

Он выдержал взгляд.

– Три обещанных мне на середину января – имеются. И две последние я тоже получил в конце прошлого месяца. Они у Зиги.

– Так что, ехать могут уже все?

– Да, как только позволит здоровье фрау Вестхейм.

Она с облегчением улыбнулась.

– Что ж, это очень хорошая весть. – Она протянула руку и с теплым чувством коснулась его плеча. – Благодарю тебя, Курт, за все, что ты для нас сделал. Ты всегда был и есть такой заботливый и верный друг.

– Ты ведь знаешь, я всегда готов помочь тебе и Зигмунду, чем могу.

Урсула наклонилась к Курту.

– В поезде, – сказала она, – был один человек… полковник Остер. Он сказался твоим другом… – Голос ее стих, она вопросительно смотрела на Курта.

– Да, он и есть мой друг.

– Это ты устроил так, чтобы он ехал в купе с нами? Это ведь было не совпадением, верно?

– Да. Но устраивал это не я. Просто я попросил своего человека обеспечить чье-нибудь присутствие в вагоне, разумеется, поближе к вам, чтобы держать вас под наблюдением, пока вы не пройдете пограничный контроль.

– И адмирал Канарис дал согласие?

Курт кивнул.

– Адмирал тоже был поразительно добр к нам, – сказала Урсула. – Он второй человек, которого мы никогда не сможем достойно отблагодарить. До самой нашей гробовой доски.

– Вы уже его отблагодарили, притом весьма специфическим образом.

– Как это понять?

– Зиги передал мне крупную сумму денег для фонда, который возглавляет адмирал, фонд, из которого он оказывает помощь неимущим, чтобы они смогли уехать из Германии… евреям, католикам, политическим беженцам. Так что вы, как говорится, внесли свою лепту. Адмирал весьма благодарен.

– Я очень рада, что мы имели возможность сделать такое важное и полезное дело. Это так необходимо – помогать людям, попавшим в беду, в особенности тем, кто оказался менее удачлив, чем ты сам.

Курт улыбнулся и взглянул на часы. Сделал недовольную гримасу и грустно покачал головой.

– Ты знаешь, Урсула, мне пора бежать. Я должен успеть еще на одно деловое свидание в другом конце Парижа до отхода ночного поезда на Цюрих.

– Ах, Курт, как скоро пролетело время, такой коротенький визит… – Она отвернулась, чтобы он не заметил, как повлажнели у нее глаза.

Ей безумно хотелось его задержать. Ей так не хватало понимания, тепла и дружеского участия. Он сыграл важную роль в ее жизни благодаря ее дружбе с Арабеллой, и его сегодняшнее появление в огромной мере восстановило покой в ее душе.

Курт попросил счет, не заглянув в него, положил на стол значительную сумму, а затем помог ей подняться с банкетки. Он забрал со стула портфель и пальто и проводил ее до вестибюля гостиницы.

– У меня есть еще несколько минут, Урси. Можно мне подняться к вам в номер, взглянуть на Максима?

– Это было бы очень мило с твоей стороны, Курт. – Она заулыбалась. – Максим будет счастлив увидеть тебя.

– Дядя Курт! Дядя Курт!

Максим соскользнул с дивана, где Тедди, сидя рядом, читала ему книжку, бросился навстречу гостю.

Курт кинул на стул пальто и портфель, сгреб в охапку мальчугана и прижал к себе. Затем опустил на пол и присел перед ним на корточки, глядя на зардевшуюся мордашку Максима.

– Привет, Максим, я приехал в такую даль из Берлина специально, чтобы поглядеть на тебя.

– А папа здесь? – возбужденно спросил Максим, глядя поверх Курта на дверь. – Ты моего папу привез?

Курт покачал головой.

– Нет, старина, не привез, – сказал он мягко. – Но я привез уйму поцелуев и любви от него. Он велел передать, что ты буквально не успеешь оглянуться, как он будет здесь.

Максим засиял от счастья, услыхав эти слова.

– Это скоро? Папа скоро приедет?

– Конечно, приедет. – Курт выпрямился, взял Максима за руку, и они вместе прошли в гостиную. Поздоровавшись с Тедди, Курт сел на стул и посадил мальчугана к себе на колени.

Максим не сводил с него глаз.

– А Кристиан приехал? А Диана? Они тоже здесь?

– Нет, Максим, нет их здесь. Они в Берлине с мамой.

– Я хочу, чтобы они тоже были тут. Я бы с ними играл, правда?

– Конечно, Максим. А теперь расскажи мне, старина, чем вы занимались в Париже?

Максим, умница и сообразительный мальчик, начал свой рассказ с того, как он побывал на верхушке Эйфелевой башни с мамой и Тедди, потом перечислил все прочие достопримечательности, коими они ходили любоваться, и все прочие дела, которыми они занимались с того дня, как приехали в Париж. Граф внимательно слушал, кивал и ласково улыбался малышу.

Урсула стояла у двери и наблюдала за ними, глаза у нее блестели от удовольствия. Неожиданный визит Курта фон Виттингена послужил мощной поддержкой ее слабеющему духу. Но пожалуй, самым важным было сообщение Курта о том, что ее свекровь стала поправляться. Это вселяло надежду на то, что они с Зиги скоро смогут двинуться дальше. Урсула была теперь уверена, что все смогут съехаться к ней в ближайшую пару педель, и дух ее снова воспарил.