Женщины в его жизни - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 34

Курт без обиняков раскрыл перед ней свою тайную роль и рассказал все как есть. Затем вручил ей три паспорта, но когда она среди них не обнаружила паспорта Зиги, она бурно запротестовала и наотрез отказалась уезжать без него. Несмотря на ее бешеное сопротивление их замыслу, Курту после нескольких часов уговоров удалось убедить ее в том, что она должна ехать.

Вчера вечером она предприняла отчаянную попытку уломать Зиги позволить ей остаться до тех пор, когда сможет уехать вся семья, но он был тверд как кремень, не приняв ни одного ее аргумента. И в конечном счете ей ничего не оставалось, как уступить мужу.

– Прошу предъявить билеты, паспорта и другие проездные документы! – нарушил сонливость вагонного бытия громкий и грубоватый мужской голос.

Урсула открыла глаза и села попрямее, направив свое внимание на дверь. В проеме стоял кондуктор, а за ним двое в темных пальто и фуражках. Она достала из сумочки паспорта, свой и Максима, разом с билетами и протянула кондуктору. То же самое сделала Тедди.

Кондуктор сперва взглянул на билеты, затем раскрыл паспорт Урсулы. Его взгляд на мгновение задержался на документе, затем на ней самой до того, как без комментариев передать паспорт сопровождавшему чиновнику. Та же самая процедура последовала в отношении документов Максима и Тедди.

Покуда чиновники изучали их бумаги, кондуктор собрал проездные документы у других пассажиров; он бегло проглядывал их и передавал своим компаньонам. Эти бумаги удостаивались лишь самой поверхностной проверки и тотчас возвращались кондуктору для раздачи владельцам, что он незамедлительно делал.

Урсула взглянула на кондуктора в уверенности, что тот вернет ей документы. Он холодно взглянул на нее и вместе с теми двумя вышел в коридор, где они стали совещаться между собой. Они несколько раз посматривали в ее сторону и опять изучали паспорта, снова о чем-то переговариваясь.

Гестапо, подумала Урсула и занервничала.

Она крепко сжала жесткие края сумки, чтобы унять дрожь в руках. Ее охватил внезапный страх, но она не смела поддаваться панике ни при каких обстоятельствах. И она напрягла все свои силы, чтобы преодолеть его и успокоиться. Держись, Урсула, не теряй присутствия духа, бодрила она себя, помня о наставлениях Зиги. Она успокаивала себя рассуждениями о том, что паспорта и выездные визы у них в порядке и билеты до Парижа и обратно вполне годные. Единственное нехорошее было то, что в паспортах стоял штампик «J» – евреи. Ну что ж, думала она. Все, что наци могут мне сделать, это – поизмываться. Такое переживу запросто. Я увожу в свободный мир своего ребенка, спасаю его от опасности, и это затмевает все прочее. И тем не менее…

Они могут гораздо больше, чем просто поглумиться надо мной, тут же стала думать она. Тревога все сильнее охватывала ее и вмиг переросла в жуткий страх. Они могли снять с поезда ее, ребенка и Тедди в любом месте пути и арестовать, взбреди им это в голову. Хрустальная ночь сопровождалась кошмарными издевательствами, жестокостью и насилием над множеством людей. По всей Германии многих евреев отправили и продолжали отправлять в концентрационные лагеря, а их собственность, предприятия и капиталы ежедневно конфисковывались Третьим рейхом.

Она подумала о своих, зашитых в одежде, драгоценностях и стиснула руками сумочку, снова почувствовав в них дрожь. Бог знает, что наци с ней сделают, если арестуют и найдут бриллианты, зашитые в подол юбки и за подкладкой жакета. Последствия могли быть тягчайшие, и она думала о них: тюрьма, вероятней всего, пытки, а возможно даже – смерть.

Слишком уж долго эти люди проверяют их паспорта. Сердце у нее сжалось. О Боже милостивый, о Боже мой, не дай им навредить нам, не дай им забрать меня. Я должна привезти Максима и Тедди во Францию, где они будут в безопасности. Это единственное, что теперь имеет значение.

Она проглотила слюну, вперила глаза в стенку напротив, заставила себя думать об Арабелле и Ренате и об их школьных годах в Англии. «Думай о приятном, о хорошем, это тебе поможет почувствовать себя сильней, уверенней», – сказал вчера вечером Зиги. «В особенности когда станешь нервничать», – собирался он добавить.

Вот она и вняла его совету, вспомнив дни юности и своих лучших подруг, которых любила всем сердцем и до сих пор любит. Она вчера разговаривала с Рен и Белл – поболтали о разных пустяках. Об ее отъезде не говорили: все три прекрасно знали, чем нынешнее время чревато. Очень у многих гестапо прослушивало телефоны. К тому же и Рен и Белл об отъезде Урсулы знали от мужей, и на эту тему между ними все было уже сказано.

Урсула так и сидела, вперив взгляд в переборку купе. Всякое выражение с ее лица исчезло. Она была полна решимости не проявить ни малейшего признака слабости, не смотреть в сторону гестаповцев, продолжавших совещаться за порогом купе. Да, эти типы, скорей всего, были из гестапо. Она нисколько в этом не сомневалась.

Париж. Это была вторая приятная тема для раздумий, и Урсула мысленно зацепилась за нее. Первое, что она сделает завтра по прибытии в Париж, в отель Плаза Атэн, это позвонит Зиги в Берлин. Если прежде он напомнил ей об этом лишь однажды, то за последние сутки он повторил это не менее пяти раз. Какое облегчение он испытает, узнав, что они наконец в la belle France.[7] Ее родной Зиги. Она так горячо его любит!

Кондуктор стоял перед, ней, и его неожиданное присутствие заставило ее вздрогнуть. Сердце заколотилось в груди, и она безмолвно уставилась на него, пытаясь понять, что происходит, и готовясь к худшему.

Он вручил ей билеты и паспорта, не произнеся ни единого слова.

– Danke schon, – услыхала она свой голос, и сама удивилась, как твердо он прозвучал.

Кондуктор ответил резким неприязненным кивком и переместился к Тедди, тоже вежливо поблагодарившей, когда ей вернули документы.

Потом, уходя, он протопал по коридору, и оба гестаповца поспешили вслед за ним.

Тедди с Урсулой обменялись взглядами, в которых было несказанное облегчение, и Урсула обняла одной рукой своего малыша и стала смотреть на картинки в его книжке, не видя ровным счетом ничего.

Ее рассудок был все еще затуманен пережитым страхом, и она знала, что ей понадобится время на восстановление душевного равновесия. Она испытывала сильное желание испустить вздох величайшего облегчения, но не смела позволить себе этого, потому что даже такая мелочь могла каким-то образом подвести ее. Тошнота подступила к горлу, и Урсула внезапно почувствовала слабость в коленях, осознав, что эти последние несколько минут были ее главным тяжким испытанием. Но трясучка скоро пройдет, надо было только посидеть спокойно, и все как рукой снимет.

Все складывалось хорошо. К такому выводу она пришла неожиданно для самой себя. Они намеревались это сделать. С этими мыслями она ни в коем случае не должна расставаться, они придавали ей дополнительные силы.

Приблизительно через час после ухода кондуктора дверь опять открылась. На этот раз в ней появился стюард в белой тужурке, спокойно сообщивший, что пассажиры, желающие позавтракать, могут пойти и занять места.

Урсула сразу встала, забрала у Максима книжку и спустила его на пол.

– Пойдем, – сказала она негромко, беря малыша за руку.

Тедди встала тоже, и все трое покинули купе.

Вагон, раскачиваясь, кидал их от одной стенки коридора к другой, но они упорно продвигались к вагону-ресторану. У ближайшего свободного туалета они сделали остановку. Тедди открыла дверь, велела Максиму войти и объяснила, как помыть руки.

– Хорошо, Тедди, – сказал он и закрыл за собой дверь.

Когда женщины остались вдвоем, Тедди повернулась к Урсуле и схватила ее за руку. Взволнованно дыша, она впилась глазами в лицо Урсулы.

– Я так перепугалась, фрау Вестхейм, – прошептала она. – Я уж думала, не миновать нам беды с этими типами. Как по-вашему, они были из гестапо?