«И сочтоша во всех полках 150 тысяч»: Сколько воинов не было в армии Ивана Грозного под Казанью в 15 - Белов Никита - Страница 2

Существует и другой тип источников, также вышедших из под пера дьяков Разрядного приказа: учётные документы, сообщающие списочный состав армий, принявших участие в отдельных боевых предприятиях. Это чудом сохранившиеся памятники: Книга Полоцкого похода (1562/63)[6], черновая роспись «берегового войска» князя М. И. Воротынского незадолго до битвы с крымскими татарами у Молодей (1572)[7], а также росписи Государева похода в Ливонию (1577)[8] и русской армии на литовско-ливонской «украйне» (1578/79)[9]. Анализ этих документов показывает, что в случаях, когда обстоятельства требовали от военной машины Московского царства наибольшего напряжения, русский царь мог выставить в поле от 25.000 до 50.000 «сабель» и «пищалей» без учета небоевого сопровождения[10].

По масштабу, степени мобилизации военного ресурса Казанский поход 1552 г. вполне может быть сравним с Полоцким походом 1562/3 г.: в обеих кампаниях, насколько позволяют судить источники, участвовало дворянское ополчение одних и тех же «служилых городов». Возможно, в Полоцкую кампанию Ивану Грозному удалось собрать даже несколько более многолюдное воинство, чем то было под Казанью. К моменту «Полоцкого взятия» на качестве комплектации русской армии должны были сказаться реформы второй половины 1550-х гг. (например: «Уложение о службе» 1556 г.), сокращение числа не явившихся на службу «нетчиков»[11], рост численности стрельцов и включение в общевойсковой состав отрядов татар, чувашей и марийцев. По различным подсчётам исследователей, в Полоцкой экспедиции приняли участие от примерно, 45 до 50 тысяч вооружённых воинов[12].

Словом, рассылая по городам грамоты о начале похода на Казань весной 1552 г., Иван IV и члены «Избранной рады» могли надеяться, самое лучшее, на 45.000–50.000 конного и пешего войска. Даже если прибавить к этому «боевому ядру» невооружённую обозную обслугу, крестьян-посошан, то максимальное, «потолочное» значение не будет превышать 70.000 человек[13].

Следовательно, при всей их неточности, ретроспективный подсчёты численности русской армии в Казанской кампании 1552 г., выполненный на основе делепроизводственной документации Разрядного приказа, однозначно свидетель-отдуют о совершенной нереальности озвученной выше цифры в 150.000 ратных людей.

Между тем, как уже было сказано, это фантастически большое для раннего Нового времени число выставленных в поле «комбатантов» фигурирует в подавляющем большинстве исторических изданий с начала XIX в. и вплоть до современности.

Где же источник этих сведений, проникших в научные издания самого разного уровня: от классических трудов С. М. Соловьева до нынешних школьных учебников, от обобщающих книг по истории Казанского ханства до популярных биографий Ивана Грозного, от работ по военному искусству до университетских лекционных курсов? Этот, казалось бы, естественный вопрос доселе практически не возникал у историков. И в академических изданиях, и в справочной литературе слова о 150-тысячном войске царя Ивана IV почти никогда не сопровождаются обыкновенной в таких случаях научной ссылкой. Исключительно редко сообщается, что искомую информацию содержит восьмой том «Истории государства Российского» великого русского историка И. М. Карамзина.

Свидетельство Морозовского летописца

Знаменитая карамзинская «История…» увидела свет в 1818 г. Помимо впоследствии опубликованных и ставших широко известными аутентичных исторических источников, Карамзин при создании своего труда пользовался немалым числом поздних — относительно описываемых в них событий — компилятивных сочинений. В одном-то из них придворный историограф и почерпнул интересующую нас информацию.

«Только в одном Морозовском летописце графа Толстого нашел я сие число Иоаннова войска. Там сказано: "И приказал государь бояром своим, князю Петру Ивановичу Шуйскому да князю Михаилу Ивановичу Воротынскому, со всеми розрядными дьяки сочести свое воинство, и сочтоша во всех полках, конных и пеших, сто пятьдесят тысяч"»[14].

Упомянутый Карамзиным Морозовский летописец (названный так в честь владельцев кодекса, московских купцов Ивана и Михаила Федоровичей Морозовых[15]) хорошо известен исследователям и в настоящее время хранится в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге[16]. Карамзин ошибочно датировал его XVII, а его младшие современники, гениальные археографы П. М. Строев и К. Ф. Калайдович — началом XVIII столетия[17]. Однако анализ филиграней (водяных знаков бумаги, позволяющих установить время написания рукописной книги) свидетельствует, что он был создан в 1750–60-е гг.[18] Поразительно, как отсутствие специальных знаний у учёных мужей начала XIX в. позволило Карамзину счесть древним памятник, написанный всего лишь пятьюдесятью годами ранее, за считанные годы до его рождения.

Красочный и весьма пространный рассказ Морозовского летописца о взятии Казани, столь привлекший к себе внимание Карамзина[19], вовсе не оригинален. Он представляет собой особую воинскую повеять, в основу которой положен текст «Последования древним»[20] (историко-литературного сочинения третьей четверти XVI в.), с дополнением по другим источникам.

Разыскания, проведённые автором этих строк в рукописных хранилищах двух российских столиц, помогли выявить шесть списков Повести о «Казанском взятии», читающейся в Морозовском летописце. Тексты этих списков имеют серьезные разночтения и принадлежат к четырем редакциям одного произведения. Редакция Морозовского летописца, созданная в правление императрицы Елизаветы Петровны — одна из позднейших. Наиболее ранняя Первоначальная редакция представлена двумя списками середины — третьей четверти XVII в.: Беляевским и Погодинским (названными так по месту их хранения)[21]. Создание же Первоначальной редакции Повести о «Казанском взятии» следует отнести к ещё более раннему времени — второй четверти XVII столетия, или годам правления первого царя из династии Романовых, Михаила Федоровича[22].