Древнееврейские мифы - Вогман Михаил Викторович - Страница 9

В отдельных случаях можно заметить, что Единый Бог абсорбирует в себя и женские черты, становясь как бы выше гендерных маркеров. По крайней мере, пророк Второисаия сравнивает Его с рожаницей и физической матерью израильского народа (Ис. 42:14, 46:3, 49:15). Впрочем, самостоятельный женский образ ненадолго (и не до конца) исчез из еврейской мифологии — уже в поздних библейских текстах появляется фигура божественной Мудрости, воспетой в облике женщины; кроме того, подобен женщине и мифо-исторический образ израильского народа в творчестве пророков.

В постбиблейский период женский образ вновь появится в качестве присутствия Бога (Шехины). Как мы говорили выше, уже в отдельных угаритских текстах жены божеств называются их именами или лицами, то есть своего рода проявлениями своих супругов. В этом смысле превращение богини лишь в один из аспектов Единого Бога неудивительно, однако прямой преемственности между добиблейскими и постбиблейскими женскими образами не прослеживается.

Таким образом, демифологизация сопровождалась в древнем Израиле своего рода маскулинизацией религиозной картины мира — подчинением женского божества мужскому; однако полное устранение фемининной образности оказалось невозможным, так что вскоре она вернулась на обновленных теологических основаниях.

Слава Шехины (божественного Присутствия) входит в Мишкан (Скинию). Иллюстрация из книги Ч. Ф. Хорна «Библия и ее история», 1908 г.

Horne, Charles F.; Brewer, Julius A. The Bible and Its Story Taught by One Thousand Picture Lessons. New York, F. R. Niglutsch, 1908 / Wikimedia Commons

Аналогичная судьба могла постигнуть и иных божеств, существовавших в ханаанейско-израильском пантеоне. Одни из них исчезли и стали считаться иноземным влиянием, как мы видели в отношении Ашеры. Однако другие — те, в именах которых был потенциал абстрагирования, — были помышлены как абстрактные понятия. Так, из имен ханаанейских царей нам известно о существовании божества по имени Цедек (букв. «справедливость»), и в еврейской Библии будет встречаться образ Справедливости в мифоподобных контекстах; рядом с ней заметны также персонажи по имени ’Эмет (Правда, Истина, ср. егип. Маат), Хесед (Милость), Шалом (Благоденствие, Мир). И хотя, по сути, перед нами уже аллегории, выражающие отдельные аспекты божественного и целиком растворенные в Едином Боге, все же в своем обличье живых персонажей — участников процессии царственного явления Господа — они также могут быть рудиментами архаических мифов. Так, в Псалтири (89(88)) мы читаем:

Схожей была судьба божества по имени Решеф, отвечавшего в ханаанейском мире в том числе за болезни и эпидемии: отголоски его почитания слышны в имени нарицательном rešep̄, обозначающем, предположительно, мор, то есть эпидемию. Так, во Второзаконии (32:24) среди «стрел Господа», грозящих будущим отступникам, названы Голод, Решеф и некие Мерири (в синодальном переводе — «зараза»); в Псалтири (78(77):48–49) египтян поражают «ангелы-каратели», наряду с которыми упомянуты град, «пламя Его гнева» и в том числе «решафим» (болезни; в синодальном переводе — «молнии»). В Книге Аввакума (3:5) величественное шествие Бога замыкают с двух сторон Решеф и Девер — Мор и Язва (в синодальном переводе — «язва» и «жгучий ветер»), в которых также можно узнать бывших второстепенных божеств.

Критически упоминается в библейских текстах и поклонение светилам — солнцу, луне и «всему воинству небесному». К сожалению, данных о содержании этих культов почти не сохранилось. Логично предположить, что, как и у соседних народов, в какой-то период астрономические объекты мыслились как самостоятельные божества — «сыновья элоѓимов»[40] (ср. Иов 38:7); они могли считаться советом или свитой при Эле и впоследствии Господе (ср. Суд. 5:20, Ис. 34:4).

В предыдущем разделе мы больше имели дело со своего рода мифологической археологией — с тем, как даже обрывочные знания ханаанейских мифов позволяют нам выявлять их остывший след по отдельным намекам в позднейшем монотеистическом контексте. Судьба этих мифов в мире библейского текста оказывалась разной: одни элементы (например, образ Эля как быка или культ Ашеры) целиком запрещались, другие (например, атрибуты вечности и мудрости Эля, с одной стороны, и воинственной гневливости Ба’аля или ΥΗWH — с другой) растворялись в образе Единого Бога. В этом разделе мы попробуем проследить судьбу одного отдельно взятого ханаанейского образа — сцены совета богов — в его историческом развитии на библейской основе.

В ряде восточносредиземноморских архаических мифологий (например, в Угарите) при верховном боге Эле существовало собрание, состоявшее из его семидесяти сыновей. Круглое символическое число обозначало космическую целостность двора Эля, а безымянные боги в его составе, возможно, всю полноту произведенных Элем творений, воплощенных соответствующими космическими покровителями. Не исключено, что эти покровители также могли отождествляться со звездами как небесным воинством.

Такой совет имел место, по-видимому, и при библейском Господе. Так, уже упомянутая обитель богов на крайнем севере у пророка Ишайи называется именно горой Совета. В Псалтири (82(81)) встречается такое собрание, здесь земные тяготы объясняются несправедливостью, царящей в божественном суде по подобию суда земного. Бог (ʾĕlōhîm) свергает собрание богов и воцаряется самолично, чтобы восстановить порядок на земле[41]. Многие комментаторы видят в этой сцене лишь метафору земных судей, однако текст псалма не обязательно указывает на это:

Завершается псалом, по-видимому, торжественным переходом всей власти на земле от нечестивого совета непосредственно к Творцу:

Возможно, за этой метафорой стоит отдельный утраченный миф о чрезвычайной ситуации в божественном мире, в результате которой совет богов был ниспровергнут одним из них. Так, воцарение Ба’аля могло сопровождаться в ханаанейской мифологии убийством семидесяти сыновей Асирату (Ашеры), претендовавшим на вселенское управление. Однако это может быть и символическая сцена, сохранившая из мифологического прошлого лишь сам образ божественного совета во главе с Богом, чтобы противопоставить ему неминуемое падение земных, неправедных судей, возомнивших себя всевластными. Кроме того, есть соблазн видеть в этом сюжете и мифологический рассказ об уничтожении самого мифа: как если бы в процессе становления монотеизма потенциальные конкуренты в виде совета богов-сыновей были Элоѓимом «убиты» и с тех пор прекратили свое существование в качестве объектов культа.