Спасти СССР. Реализация (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 3

Общий смех окатил стены, загулял под самым потолком…

Вечер того же дня

Ленинград, Измайловский проспект

Я уже вышел к парадному, когда вдруг вспомнил о пустой хлебнице. Самое время зайти в булочную!

Уставшие ноги сами понесли меня по знакомому адресу. Не спеша.

Я одолел сбитые ступеньки, и потянул на себя тяжелую дверь. За день чудный, неповторимый дух свежего хлеба рассеялся, но стойкий сдобный аромат держался, не улетучивался, впитавшись в деревянные полки, выскобленные буханками. Надышишься, как наешься.

— Черного булочку и две плюшки.

— Пятьдесят восемь копеек в кассу.

Расплатившись, я сунул хлебобулочные изделия в авоську, и потащился домой.

«Хватит бродяжничать, — внушал я себе в назидание. — Надо не только свои нервы беречь, но и мамины!»

Смеркалось. Легкий ветерок баловался порывами, с шорохом и шелестом сметая опавшую листву на мостовую. Полуголые деревья сучили черными ветками, словно стряхивая последнюю желтизну, а в быстро стынущем воздухе витал тревожащий запах снегов.

Дверь в парадном хлопнула за спиной, знакомо отдаваясь ржавым завизгом и гулким эхо. Нагулялся я сегодня…

Стоило переступить родной порог, как меня шатнуло обморочным счастьем — все были дома! Все!

Ликующие мамины крики перемежались отцовским хохотом. Не раздеваясь, как был, в ботинках, я влетел на кухню.

— Папа!

Отец с разворота облапил меня, притиснул… Забормотал срывающимся голосом:

— Сына… Сына…

Глаза пекло, но я не стеснялся слез. И мама плакала, и папа носом шмыгал. Все — дома!

Я прислушался: мама напевала в ванной под аккомпанемент струй.

— Пап! — спросил осторожно. — А кто вас… того… в заложники?

— Эк тебя разобрало! — хмыкнул отец в уютной истоме. — Да есть там такие… «Полисарио».

— Странно! — удивился я. — Чего это они?

— Да вот… — смутно выговорил папа. — И вообще! Я подписку о неразглашении давал. С нами в Москве полдня… э-э… беседовали. Понял?

— Понял… — вздохнул я.

Отец покосился — мы с ним сидели рядом на диване — и пихнул меня плечом.

— Надурили их — тех, из «Полисарио», — ворчливо выдавал он секреты. — Сказали, что мы якобы из Болгарии. Болгар, вроде как, можно захватывать… А эти… сахарцы, когда разобрались, замки отомкнули — и ушли! Ну, и мы — пешком до Марракеша… Часа четыре по пустыне… Но шагали бодро — свобода! Нам даже пресс-конференцию устроили. Да-а! Заглянул араб во всем белом, и давай нас агитировать. Дескать, король Хасан II не причастен к данному ЧП. Будут спрашивать, говорите правду: вас захватили боевики «Полисарио», дабы бросить тень на его величество, созвавшего всемирный конгресс военных психофизиологов… И познаете монаршью благодарность! Ну, да, — фыркнул отец, жмурясь, как кот, вернувшийся с холода. — Нас проводили до самого трапа самолета, и каждому вручили по здоровенному кожаному чемодану с подарками. Я маме твоей три платья привез, от Сен-Лорана и Диора, два шикарных набора косметики… Тебе еще… магнитофон заграничный…

— Три портсигара отечественных… — подхватил я с шутливым вдохновением. — Куртку замшевую… Три куртки…

— А вот тут ты угадал! — рассмеялся папа. — Три замшевых куртки из Феса! И… Я уж не знаю, как они там угадали с размерами, но мама уверяет, что в точности наши! Завтра примеришь.

— Да ладно… — вздохнул я. — Главное, что все Соколовы вместе! Слышишь, как поет?

— Слышу, — мягко улыбнулся отец. — О-хо-хо… До чего ж хорошо дома!

— И воскресенье завтра!

— Никуда не пойду! — хохотнул папа. — Весь день дома буду сидеть!

Вторник, 24 октября. День

Москва, район Ясенево

По вторникам и пятницам Андропов любил работать «в лесу», и черный «ЗиЛ» с утра подкатывал к зданию-«книжке» ПГУ, что белело вдали от шума городского, от вечной московской суеты — «на природе», среди светлых березовых рощ и черных пашен.

Иванов с Минцевым подтянулись к обеду, и Василю пришлось накрывать овальный стол у окна, чтобы хозяин кабинета с приглашенными могли вволю погонять чаи.

— Явились, не запылились, — сдержанно улыбнулся председатель КГБ. — Садитесь, выпьем за встречу и… за успех?

— Можно и так сказать, Юрий Владимирович. — Заняв кресло, Иванов налил себе чайку, щедро зачерпнув пахучего гречишного мёду. — Вся эта история с похищением заложников отдает дурным послевкусием. Неужто ЦРУ действительно хотело насолить особе королевской крови? Ну, бред же!

— Так… — сосредоточился Андропов. — Но сама-то инициатива о созыве всемирного конгресса исходила из Лэнгли? Пускай и через Госдеп?

— Так именно! — Борис Семенович резко повел чашкой, едва не расплескав горячий чай. — А смысл? Мы под всеми углами рассмотрели приглашение в Марокко, и пришли к выводу, что главный противник хочет что-то вызнать в неформальных беседах. Ну, и внушили медикам, чтобы запоминали, о чем их будут спрашивать, какими темами интересоваться… А тех взяли, и похитили! Что к чему… — раздраженно пожав плечами, он хрустнул сушками, раздавив в кулаке сразу парочку.

Минцев заерзал, но смолчал. Ю Вэ давненько не видал Жору, и ощутимые перемены в подполковнике улавливались сразу — тот стал спокойнее и как бы основательней, а главное — куда-то подевался прежний нагловатый задор.

Андропов перевел цепкий взгляд на Иванова.

— Борис Семенович, расскажите для зачина о пресс-конференции в Марракеше.

— Да, это было интересно! — оживился генерал-лейтенант. — Похоже, что придворные по-всякому выгораживали короля! Наши медики поступили мудро, они позволили Хасану — не помню уж, под каким номером — сохранить лицо. И умолчали о затейниках из ЦРУ. А вот газетчики… Антон утверждает, что, по крайней мере, двое-трое из них явно были подставными. Их совершенно не интересовало, где держали заложников, как всё происходило, зато налегали на профессиональную тематику. В основном, разговор шел вокруг секретных программ… Минутку… — он выудил из внутреннего кармана записную книжку, и быстренько ее пролистал. — Так… Ага! Вот… Корреспондент «Саутерн икзэминер» упоминал тайный… хм… тайный американский проект «МК-Ультра», и допытывался, на каком этапе находятся исследования в рамках его советского аналога! Причем, вопросы были очень даже конкретные. Упоминались работы Леонида Ивановича Спивака при кафедре психиатрии Военно-медицинской академии по… цитирую… «позитивной контролируемой модификации поведения на основе новых достижений химии, фармакологии, психиатрии, нейробиологии и так далее». Каково⁈

Андропов опустил на столешницу сцепленные ладони, и глянул на Минцева.

— Георгий Викторович извертелся весь, — зажурчал он. — Есть, что добавить?

— Есть! — выдохнул Жора, поведя головой, словно галстук ему жал, хотя крепкая выя обходилась без оного. — Версия! Верная!

Иванов покосился на хозяина кабинета.

— Немного самонадеянно. Да, Юра? М-м… Юрий Владимирович?

— Да, Боря, — дрогнули губы Ю Вэ, — Борис Семенович.

Но Минцева было не смутить. Хлопнув в ладоши, он со слышным шорохом потер их.

— Буквально вчера мы идентифицировали того самого «спящего агента» которого упустили в начале лета. Блеер еще в сентябре подписал нам ДОР…

— Да-да-да! — оживился Андропов. — Мне докладывали, но без особой детализации. И кто он, этот шпион Гадюкин?

Жора улыбнулся мельком.

— Его настоящее имя — Богдан Алексеевич Щербина. До выхода на пенсию он руководил 2-м отделом УКГБ Украины…

— Ого! — воскликнул с неудовольствием Иванов.

— Да-да! — нетерпеливо отмахнулся Минцев. — «Разбуженный» устроился бухгалтером в Военмед…

— Опять Военмед… — заворчал Борис Семенович, и тут же вскинул руки: — Молчу, молчу!

Жора рассеянно покосился на него.

— Щербину как раз повысили, и мы с Цветковым, тамошним «контриком», заглянули к нему в кабинет. Готовились мы ко всему, но обошлось без эксцессов. Агент лишь вздохнул — и предложил нам сесть. Попросил еще — так, знаете, стыдливо отворачиваясь, — чтобы жене ничего не сообщали пока…