Безумный барон (СИ) - Гросов Виктор - Страница 5

— Нет, Борисыч, ни хрена я не вижу, — я постарался изобразить строгость. — Я после… этого… — я неопределённо ткнул пальцем в сторону своей многострадальной головы, — помню мало. Очень мало. Так что давай, как для особо одарённого. Начнём с наших сил. Кто у нас тут вообще есть, способный держать в руках что-то тяжелее ложки?

Старик тяжело вздохнул.

— Сил-то, ваше благородие… кот наплакал. Ополчение наше… так, десяток мужиков из деревеньки, что под замком. И те… — он замялся, подбирая слова, — больше по части вил да топоров умельцы. На медведя с рогатиной сходить — это они могут, а вот супротив латника… — Борисыч махнул рукой. — Запуганы все до смерти, после того как Волконские батюшку вашего… того…

Ну да, картина маслом: «Десять крестьян с вилами против профессиональной армии». Шансы, как у сборной Сан-Марино по футболу против сборной Бразилии.

— А воины? Были же какие-то… профессионалы? — я не сдавался. В конце концов, барон, даже самый захудалый, должен иметь хоть какую-то вшивую дружину.

— Были, — кивнул Борисыч, и в глазах его на миг мелькнула искра былой гордости, тут же, впрочем, потухшая. — Десятка два верных душ при батюшке вашем состояло. Да только почитай все там и полегли, рядом с ним. Осталось двое… старых. Дед Остап да Никифор-конюх. Они-то, конечно, помнят времена славные… да только песок из них уже сыплется, ваше благородие. Рука не та, глаз не тот. Так, для острастки разве что на стену поставить.

Великолепно. Два пенсионера и клуб «Умелые ручки» из местных алкашей. С такой армией только на тараканов в атаку ходить.

— Ладно, — я потёр лоб, пытаясь унять эту долбаную пульсирующую боль. — С живой силой всё понятно. Что с финансами? Казна?

Борисыч посмотрел на меня так, будто я спросил, не завалялось ли у него крыло от Боинга.

— Казна-то, ваше благородие… — он развёл руками. — Пустая. Всё, что было, до последней копейки, батюшка ваш, светлая ему память, потратил на… попытки откупиться от этих волков. Да на наёмников, которые разбежались при первом же запахе жареного. А что не потратил — то эти стервятники, люди Волконского, при последнем набеге растащили. Золотишко, утварь серебряную… даже портки батюшкины парадные, и те упёрли, ироды!

Ну, хоть чувство юмора у покойного барона-батюшки имелось, если он в парадных портках откупаться пытался. Хотя, скорее всего, Борисыч просто утрирует. Но суть ясна: денег нет, от слова «совсем».

Из грязи в князи, говорите? Тут скорее из князей в бомжи, причём со скоростью сапсана.

— Магия, — я ухватился за последнюю соломинку. — Ты говорил, у Рокотовых дар к целительству. Может, есть какие-то боевые заклинания? Артефакты защитные?

Борисыч покачал головой.

— Дар-то наш, ваше благородие, он к жизни больше. Травки заговорить, рану исцелить, хворь отвести — это да. Батюшка ваш лекарем был отменным. А вот чтобы огнём швыряться или врагов молниями карать… нет, такого у Рокотовых отродясь не бывало. Сила наша тихая, мирная. А артефактов… — он обвёл рукой убогую комнату. — Сами видите. Какие тут артефакты? Старый поломанный меч в склепе? А последнюю серебряную чашу, из которой ещё прадед ваш вино хлебал, и ту Волконские унесли. Говорят, барон ихний из неё теперь помои для своих собак наливает. Издевается, аспид.

Картина вырисовывалась всё более удручающая. Ни людей, ни денег, ни магии боевой. Гол как сокол, и в придачу — смертельный ультиматум от соседа-отморозка. Впору было действительно лечь и помирать. Внутри меня, какая-то злая, упрямая пружина, не давала смириться. Может, это остатки моего прежнего, аналитического «я». А может, просто взыграла обычная русская упёртость: ах так, суки? Ну, погодите, гады!

— Хорошо, Борисыч, — я вздохнул, собирая остатки самообладания. — С нашими «богатствами» разобрались. Теперь давай про тех, кто нам эти три дня отмерил. Волконские. Что за птицы?

При упоминании Волконских старик как-то съёжился.

— Ох, ваше благородие… страшные люди, лютые, — зашептал он, понизив голос. — Силища у них… немеряная. Войска — сотни, если не тысячи душ. И не мужичьё с дрекольем, латники обученные, в железе с головы до пят. Десятка три-четыре у них таких точно есть, сам барон Волконский ими кичится. Как пойдут стеной — так всё на пути своём сметут.

Сотни… Латники… Это уже не смешно. Это похоже на полноценную армию вторжения. Против моих «двух с половиной инвалидов» и десятка крестьян с вилами. Расклад, что и говорить, не в нашу пользу.

— А сам барон? Волконский этот… Игнат? Что за фрукт?

— Фрукт тот ещё, гнилой да червивый, — сплюнул Борисыч с неожиданной злостью. — Жестокий. Непокорных на кол сажает. А ещё говорят… — он снова понизил голос до шёпота, оглядываясь, — что он маг сильный. Огненный. Как дыхнет — так всё в пепел обращает. Многие его боятся не только за дружину его головорезов, но и за колдовство его чёрное.

Огненный маг. Вот те и здрасьте. Мало мне железа, так ещё и файерболами кидаться будут. Ну просто полный комплект удовольствий.

— Тактика у них какая? Как они обычно… действуют? — я пытался выудить хоть какую-то полезную информацию.

— Да какая тахтика, ваше благородие? — пожал плечами Борисыч. — Навалятся всей гурьбой, числом задавят, огнём пожгут. Против слабых, таких как мы… Уверены, что и так возьмут, нахрапом. Батюшка ваш… он ведь тоже думал, что отсидится за стенами, да откупится… Не вышло.

В голове уже щёлкали невидимые шестерёнки. Мозг аналитика, привыкший работать с огромными массивами данных, жадно впитывал каждую деталь. Сотни воинов, латники, огненный маг, тактика массированного удара, пренебрежение разведкой против слабых противников… Каждое слово ложилось на свою полочку, формируя общую, удручающую картину.

Слабые места есть у всех. Даже у такого, казалось бы, несокрушимого монстра, как барон Волконский. Главное — их найти. И ударить туда, где больнее всего.

— Карта, — я прервал стенания Борисыча о несокрушимой мощи Волконских. Хватит уже причитать, делу это точно не поможет. Нужна конкретика, факты. — Карта наших земель есть? Хоть какая-нибудь?

Борисыч удивлённо моргнул. Явно не ожидал такого делового тона от «молодого господина», который только что был одной ногой в могиле.

— Карта-то… есть, ваше благородие. Батюшка ваш… он её сам чертил когда-то. Не бог весть какой художник был, но… разобраться можно.

Он пошарил где-то в недрах своей мешковатой одежды и извлёк оттуда свёрнутый в тугую трубку, пожелтевший от времени кусок пергамента. Развернул его на грубом столе, придавив по углам какими-то деревяшками.

Передо мной лежал… ну, это с очень большой натяжкой можно было назвать картой. Скорее, детский рисунок, выполненный углем и какими-то ягодными соками. Кривые линии изображали речки, зелёные кляксы — леса, коричневые загогулины — холмы. Замок Рокотовых был обозначен нелепым квадратиком с кривыми зубчиками. Но даже этот примитивный план давал пищу для размышлений. А мой мозг, натренированный на анализе спутниковых снимков, сейчас вцепился в эту каракулю.

— Вот, ваше благородие, — Борисыч ткнул морщинистым пальцем в одну из зелёных клякс. — Это наши леса. А вот тут, — палец переместился на извилистую синюю линию, — Чёрный Ручей, земли, что Волконский отнять хочет. Самые плодородные у нас были. Хлебушек там родил — знатный!

Я вгляделся в этот участок «карты». Ручей извивался, а по обеим его сторонам, судя по зелёным кляксам, действительно простирались поля. Но что ещё важнее — местность вокруг была, мягко говоря, неровной. Лес, судя по рисунку, подступал довольно близко к ручью. И несколько коричневых загогулин, обозначавших холмы, образовывали что-то вроде узких проходов, дефиле.

Так-так-так. А вот это уже, блин, интересно. Местность — это твой самый верный союзник или самый коварный враг.

— Борисыч, — я оторвался от карты, чувствуя, как в мозгу начинают выстраиваться первые тактические схемы, — а эти холмы у Чёрного Ручья… они высокие? И лес там… густой? Труднопроходимый?