Меткий стрелок. Том II (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 6

— Мясо? Жир? — крикнул я. — Купим! Или обменяем!

— Виски есть? — рявкнул в ответ норвежец. — Доброго бурбона?

— Есть!

Спустили шлюпку. Я отправил боцмана Фогеля с двумя матросами и ящиком лучшего виски, который у нас был. Через полчаса они вернулись, шлюпка была загружена огромными кусками темного китового мяса и пластами сала. Зрелище было не для слабонервных, но для нас это была ценная добыча — свежее мясо и жир для ламп и смазки механизмов.

— Газеты у них взяли? — спросил я боцмана.

— Да, мистер Уайт. Вот, пара номеров «Сиэтл Пост-Интеллидженсер». Не первой свежести, но хоть что-то.

Я развернул пожелтевшие листы. Новости были в основном местные —, портовые дела, светская хроника. Из мировых новостей — очередное обострение на Балканах, беспорядки в Турции, стычки между англичанами и бурами в Южной Африке. Ничего существенного. И ни слова про Россию. Которая тут рядом, на другом конце Берингового моря. Коронация Николая все ближе, даже интересно — случится ли Ходынка? Или к моей хулиганской телеграмме из Шайена прислушаются? Но даже без отечественных новостей, эти обрывки информации из большого мира казались здесь, в пустыне Берингова моря, чем-то важным, связью с цивилизацией.

Чем дальше мы шли на север, тем холоднее становилось. Появились первые льдины — сначала небольшие, потом все крупнее. А затем мы увидели их — айсберги. Огромные ледяные горы, дрейфующие в сером море. Некоторые были ослепительно белыми, другие — с голубыми прожилками, третьи — грязными, с вмерзшими камнями и землей. Они двигались медленно, величественно, но таили в себе смертельную опасность. Столкновение с таким гигантом, особенно ночью, означало верную гибель для нашей шхуны.

— Усилить вахту впередсмотрящих! — приказал Финнеган. — Днем и ночью — по два человека на баке. При малейших признаках льда — немедленно докладывать! Скорость снизить до минимума.

Напряжение на борту возросло. Ночи стали светлее — сказывалась близость полярного круга, — но туманы и ледяные поля делали плавание рискованным. Мы шли медленно, осторожно лавируя между льдинами, постоянно меняя курс. Финнеган и его помощники почти не спали, сверяясь с картами и лоцией, всматриваясь в ледяные просторы.

Наконец, в последних числах апреля, когда весна на материке уже была в самом разгаре, а здесь все еще чувствовалось ледяное дыхание Арктики, мы подошли к цели нашего долгого путешествия.

Устье Юкона.

Оно было огромным, неохватным. Широкая мутная река несла свои воды в Берингово море, смешиваясь с соленой водой, образуя гигантскую дельту с множеством проток, островов, песчаных отмелей. Берега были низкими, плоскими, покрытыми чахлой тундровой растительностью. Ни деревца, ни кустика. Ветер гнал по серой воде куски льда, мусор, вынесенный рекой с материка.

Но главное — река еще не вскрылась полностью. Отдельные льдины, с глухим скрежетом и стоном, еще гордо продолжали выплывать в море.

— Приехали, — мрачно констатировал Финнеган, разглядывая ледяное поле в бинокль. — Дальше хода нет. Льда еще много, особенно в протоках. Соваться туда сейчас — самоубийство. Напоремся на льдину, пробьет нам обшивку. Затонем так быстро, что шлюпку спустить не успеем.

— И что теперь? — спросил я, чувствуя, как внутри все опускается. Мы прошли тысячи миль, пережили шторм, добрались сюда… И остановились в шаге от цели.

— Идем к Святому Михаилу. Это порт тут дальше, на север. Там раньше был пограничный редут, а теперь перегружают груз из океанских кораблей на речные и тащат дальше по Юкону. В порту может быть лоцман. Я бы раскошелился и нанял, он нам сэкономит нам кучу времени. Ну вот… Новая задержка.

Святой Михаил предстал перед нами во всей своей неприглядной красе. Не порт, а какое-то недоразумение, прилепившееся к унылому, болотистому берегу. Несколько десятков разномастных построек — бревенчатые хижины, склады из грубых досок, пара факторий с облупившейся краской — жались друг к другу, словно боясь сурового северного ветра. Над всем этим висел густой, удушливый смрад — смесь гниющей рыбы, тюленьего жира, дыма из печных труб и нечистот. Даже с палубы «Девы» было видно, что чистота и порядок здесь не в чести.

Убогий деревянный причал был забит рыбацкими лодками и парой небольших речных пароходиков, ожидавших, видимо, начала навигации. На берегу копошились люди — мрачные, обветренные лица индейцев-юпиков, подозрительного вида бродяги и, конечно, моряки. Пьяные крики и грубый смех доносились из строения, над которым красовалась кривая вывеска с непритязательным названием «Салун». Судя по доносящимся звукам расстроенного пианино и женскому визгу, там уже вовсю шло веселье, несмотря на ранний час.

— М-да, веселое местечко, — пробурчал Финнеган, разглядывая порт в бинокль. — Дыра дырой. Но лоцмана здесь найти можно. Говорят, лучшие знатоки Юкона — индейцы племени хан. Они выше по реке живут, но сюда забредают на заработки.

Мы спустили шлюпку. Я взял с собой Калеба, боцмана и Артура — пусть парень посмотрит на «романтику» Севера. Высадившись на скользкий, покрытый рыбьей чешуей причал, мы сразу окунулись в атмосферу портового поселка на краю света. Грязь под ногами, пьяные матросы, шатающиеся от одного склада к другому, собаки, роющиеся в кучах мусора. В нескольких лачугах, судя по тусклым красным фонарям над дверями, располагались бордели. У входа в один из них я заметил пару молодых индианок с пустыми, усталыми глазами. Они курили трубки и безразлично смотрели на проходящих мимо мужчин. Мерзость. Хотелось поскорее сделать дело и убраться из этого вертепа. А тут еще Артур маху дал. Начала расспрашивать боцмана о расценках на «мохнатое золото».

— За пару долларов дадут — засмеялся Фогель — Только как бы чего на винт не намотать. А ты парень, бабу еще не нюхал?

Я резко обернулся, сделал замечание боцману. А потом накинулся на Артура:

— Тебе не стыдно⁈ А если Маргарет узнает о твоих интересах⁇

— Так я это… просто из любопытства!

— После такого любопытства у людей носы чернеют и отваливаются. Про сифилис слыхал?

Больше вопросов не было.

Мы сходили посмотреть развалина русского форта Святого Михаила — когда-то здесь была жизнь — флаг на мачте, солдаты в серых шинелях, дым из труб. Теперь же — только ветер и гнилое дерево.

Сухое бревно под ногой хрустит. Я перешагиваю через развалившуюся изгородь, когда-то бывшую частоколом. Между прогнивших кольев — обломки: ржавая железка, клочья парусины, синие осколки разбитой бутылки. Кто-то выпил здесь свою последнюю, тихо проклиная мороз.

В центре редута — остатки бруствера, крошечная площадка, обнесённая гнильём. Здесь, должно быть, стояли пушки. Теперь лишь щепа и чёрная земля, вмерзшая в лёд. Я нагибаюсь — под слоем мха прячется медная пуговица, зелёная от времени. Я кладу её в карман, не зная зачем.

Рядом — приземистый сруб, почти целый, хоть и крыша провалилась. Я захожу внутрь, вдыхаю запах старого дерева, дыма, заплесневелой ткани. На стене — следы копоти и вырезанные в бревне буквы. Кириллица. «Господи, спаси нас…» Ниже — имя: «Иван». Больше ничего.

Делать тут исключительно нечего, возвращаемся в порт.

К нашему удивлению, лоцмана удалось найти быстро. Видимо, слух о прибытии нового судна уже разнесся по поселку. Это действительно оказался индеец племени хан — немолодой, жилистый, с лицом, похожим на выделанную кожу, и шромом через весь лоб. Звали его Тагѝш Чарли, хотя я сомневался, что это его настоящее имя. Говорил он на ломаном английском, но суть уловить было можно.

— Лед… три дня, может два… пойдет совсем, — сказал он, глядя на реку. — Юкон — река большая, сильная. Лед быстро уносит. Потом можно идти. Я знаю путь. До Сороковой мили доведу.

— Отлично, Чарли, — кивнул Финнеган. — Сколько возьмешь?

Торговались недолго. Цена была разумной. Я отказался платить аванс — предложил выдать денег при входе в русло. Чем заслужил полное одобрение капитана и боцмана. Похоже, они ни на грош не верили индейцу.