Пепел. Гори оно все... (СИ) - Костадинова Весела - Страница 62

- Ты ведь хочешь меня так же, как я тебя, - тихо заметил Ярослав, прервав ее мысли. – Аль, мне достаточно лет, чтобы я понимал твои ощущения. Я не вызываю отвращения, все твое сопротивление – из дурацких принципов. И я признаю их, уважаю…. Но не мучай больше ни себя, ни меня…

Она повернулась к нему, бледная.

- Прости…. – облизала сухие губы, поднимаясь, - мне…. Нужно подготовить свой подарок.

- Альбина, - он вскочил на ноги, преграждая ей путь. – Скажи «да», и мы объявим это прямо сейчас!

- Ярослав…. На нас все смотрят…. Отойди, пожалуйста…. – она почувствовала, как по спине катится холодный пот.

Он тоже побледнел. Стоял и смотрел на нее, едва заметно отрицательно качая головой.

- Отойди с дороги….

- Аля…. Скажи «да»….

Она обогнула его, направляясь к распорядителям и доставая из сумочки заветную флешку. Ярослав остался позади, не пошел за ней, только тяжело вздохнул, поднимая глаза к темному потолку.

42

- Что это? – спросил молодой парень, сидящий за пультом управления большим экраном.

- Я говорила, мой подарок новобрачным, - проворковала Альбина, ощущая внутри ледяной холод страха и предвкушения. – Вам должны были сказать…

- Да, простите, - он взял маленькую золотистую флешку и вставил в ноутбук, проверяя первые кадры.

- Остановите, - приказала Альбина, - это только для них. Них двоих. Сейчас я выйду их поздравлять, и по моему сигналу запустите видео.

Он молча кивнул, признавая право сестры невесты на личный сюрприз, на то, что до нее не видел еще никто.

Альбина чувствовала, как покрылся холодным потом ее лоб, но заставила себя вернуться на свое место за столом Ярослава. Тот сидел с бледным, каменным лицом, словно из него ушла вся жизнь, а в стакане вместо шампанского поблескивал янтарный коньяк.

- Итак, - раздался голос распорядителя, и холодный комок упал в животе у Альбины, - теперь очередь сестры поздравить новобрачную.

На негнущихся ногах, с гулко бьющимся сердцем, Альбина вышла на середину зала. Гордая спина, сверкающие как драгоценные камни глаза в лихорадочном блеске. Улыбаясь взяла микрофон, обвела зал глазами. Эльвира – улыбающаяся и цветущая, ее руки в руках Артура, мама довольная и веселая, Лариса, с лицом словно ей не хорошо, Инна, в самом конце зала, глядящая с искренним интересом. Бледная Илона в своем алом как кровь платье, с поджатыми губами, но сохраняющая спокойствие.

Ярослав.

Он смотрел в одну точку перед собой. Каменный. Холодный. Неподвижный.

- Простите, - девушка откашлялась и улыбнулась. – Немного волнуюсь, - истинная правда.

- Семья… - начала она, - для каждого из нас это слово – свято. Семья — это не просто быт и повседневность. Это не только общие ужины, фотографии в гостиной и даты в календаре. Настоящая семья — это любовь. Безграничная, безусловная, настоящая. Это доверие, полное и безоглядное. Именно доверие становится тем невидимым, но прочным мостом, который соединяет два сердца, две судьбы, два мира.

Без доверия невозможно ни настоящее счастье в браке, ни прочная дружба, ни искреннее сестринство. Потому что доверие — это не слова и не жесты. Это уверенность, что тебя не обманут. Это знание, что тебя не оставят. Это чувство, что, какими бы ни были обстоятельства, ты не один.

Семья — это когда ты знаешь: что бы ни случилось, кто-то примет тебя, поймёт и останется рядом. Это то место, где не нужно быть идеальным, не нужно притворяться. Где тебя любят таким, какой ты есть. Где, и в радости, и в трудную минуту, — вы вместе. Не из вежливости. А из любви.

Но не каждому из нас выпадает счастье иметь именно такую семью. Иногда доверие подводит. Иногда один верит, а другой скрывает. Иногда один открыт, а другой боится быть настоящим. И в эти моменты тонкая нить между людьми начинает рваться. Не сразу. Потихоньку. Без звука, - она увидела как побледнела Эльвира, опуская глаза в пол, но продолжала.

- Артур, Эля, сегодня я хочу подарить вам частицу доверия друг к другу. Я хочу, чтобы ты, Артур, знал, какая девушка теперь рядом с тобой. Чтобы понимал, можно ли ей доверять и насколько велико её доверие к тебе, её вера в тебя.

Эля, тебе я дарю этот фильм как напоминание о том, что у тебя есть семья. Та, которая знает тебя настоящую. Всегда знала, даже закрывая глаза.

Альбина молча кивнула оператору и тот включил экран.

В зале повисла тишина. Погас свет. Остановились движения. Даже бокалы замерли в руках, как будто воздух стал тяжелее, а само время — плотнее. Никто не понимал, что именно собирается показать Альбина, но все чувствовали: сейчас будет что-то важное.

Из динамиков зазвучала французская мелодия — лёгкая, искренняя, почти возвышенная. Песня, шепчущая о красоте и женственности, лилась плавно, заполняя пространство, как утренний свет, проникающий сквозь прозрачные занавески.

На экране замелькали кадры: архивная домашняя съёмка, рябью старой плёнки, дрожащая от детских шагов и любительского объектива.

Две рыжеволосые девочки — одна постарше, другая младшая. Обе тонкие, изящные, будто нарисованные одной кистью. У обеих — веснушки, распущенные волосы и смеющиеся глаза.

Они бегали по саду — босиком, в белых хлопковых платьях. Смеялись, не оглядываясь. Младшая держала в руках воздушный шар, почти такой же рыжий, как её волосы. Старшая, смеясь, подталкивала качели. Их волосы вспыхивали в солнечных лучах, как языки живого пламени.

Они не знали, что их снимают. Или просто не обращали внимания. Они были в своём собственном, детском мире, в котором ещё не существовало ни предательства, ни боли, ни недосказанностей. В их глазах отражалось только настоящее. Там было детство. И — сестринство.

Следующий кадр перенёс зрителей в зиму. Обе девочки в ярких шапках сидели на веранде, кутаясь в шерстяные шарфы. В руках у них были кружки с горячим какао. Младшая зевала, потирая нос варежкой, а старшая обнимала её за плечи и что-то шептала ей на ухо. Та рассмеялась, пряча лицо в шарф. Мимолётное, но подлинное счастье.

В зале кто-то тихо вздохнул. Анна не отрываясь смотрела на своих девочек, на глазах навернулись слезы. Кто-то сзади сдержанно улыбнулся, кто-то сжал руку соседа. Кто-то, может быть, вспомнил собственное детство.

Музыка продолжала звучать — наивная, чистая, непорочная. Французская песня скользила сквозь зал, будто стекала по стенам, проникала под кожу:

Les femmes c’est plus beau que la musique

C’est comme un piano magique

Qui s’inventerait des gammes

Sur les notes bleues des larmes

Qui coulent sur les joues des femmes…**

(Женщины прекрасней лета На освещенных солнцем пляжах Почему не признаться в этом? Они прекрасней зимы, Когда снег красит землю белым цветом.)

На глаза Эльвиры навернулись невольные слёзы. Она опустила ресницы и быстро моргнула. Анна снова шмыгнула носом, не скрывая уже слез. При виде девочек на экране — своих, когда-то ещё совсем маленьких — сердце болезненно сжималось.

Кадры начали сменяться фотографиями — чёткими, цветными, почти официальными, но в каждом снимке всё ещё звучал тот же тон: невинность, свобода, чистота.

Эльвира смеётся с охапкой одуванчиков в руках, волосы развеваются на ветру.

Эльвира танцует на лесной поляне, на фоне высоких сосен и солнечных пятен.

Эльвира в белом платье на выпускном балу — застенчивая, серьёзная, взрослеющая.

Две сестры обнимают друг друга, прижавшись щекой к щеке, и целуют друг друга, смеясь.

И в этих кадрах было всё, что хотела показать Альбина: красоту. Чистоту. То, что когда-то было настоящим. И то, что — возможно — потеряно.

Музыка всё ещё звучала, но что-то в ней начало меняться. Плавно, неуловимо. Как будто в светлое, хрустальное звучание вплелись низкие, гулкие ноты. Те, что чувствуешь животом, а не ушами. Те, от которых по спине пробегает дрожь, будто в комнате стало чуть прохладнее.